Владислав Бахревский - Никон (сборник)

• Название: Никон (сборник)
• Автор: Владислав Бахревский
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-064785-9, 978-5-271-26628-7

В книгу известного современного писателя-историка В. Бахревского вошли романы, повествующие о людях и событиях XVII века.

«Никон» рассказывает о жизни и судьбе патриарха московского и всея Руси, главного идеолога церковных реформ.

«Разбойник Кудеяр» посвящён одному из самых легендарных персонажей русской истории.

---

Слон прошел двенадцать метров, и завод кончился.

– Зипуны-то поглядим? – спросила царя Мария Ильинична.

– Отчего не поглядеть? Поглядим, а ты, Богдан Матвеич, бахарей моих позови. Пока мы с царицею зипуны ворошить будем, пусть бают.

Государь с государыней разбирали цареву одежду.

– Это перешить можно, – говорила Мария Ильинична, – а это тебе узко стало, отпустить тут нечего, шито по росту.

– Матюшкину подарю! – обрадовался Алексей Михайлович. – Он так старается угодить мне, а я его ничем не жалую.

Мария Ильинична подняла из кучи рубаху с простым шитьем по вороту, с красными вставками под мышками, с рукавами, обшитыми крученым шнурком. Подняла, поглядела и кинула в ту кучу, которая предполагалась для раздачи дворовым слугам. Алексей Михайлович вдруг привскочил с лавки, поднял рубаху, положил себе на колени.

– Любимая рубашка-то! – сказал он виновато. – В ней и не душно, и греет ласково. Я уж еще поношу.

– Поноси, – согласилась царица, тихонько засмеявшись.

И царь засмеялся и махнул, подзывая ближе появившихся двух старичков-бахарей.

– Расскажите уму полезное.

– А вот жил-был Иван, – тотчас начал белый-белый столетний старец. – Пережил он отца с матерью и пошел по белу свету. Шел день, шел два, на третий старичка встретил. У старичка борода белая как снег, до земли.

«Здравствуй, Иван! – говорит старик. – Куда путь держишь?»

«Иду, куда глаза глядят, – отвечает Иван. – Хочу ума набраться».

«А может, богатство ищешь?» – спрашивает старичок.

«Да нет, – говорит, – сколько денег человеку ни дай, все истратит. А ум, коли он есть, не убавится».

«Ну ладно, – говорит старик, – будет тебе ум».

И подает Ивану шапку:

«Примерь, по тебе ли?»

Иван примерил, и шапка пришлась ему впору. Глядь, а старика нет. Спасибо некому сказать. Опечалился Иван, но делать нечего, пошел путем-дорогой.

И пришел он в тридевятое царство. Только через ворота переступил, его и спрашивают:

«Чужеземец, а скажи-ка ты нам по совести, умный ты или дурень?»

Иван шапку на голове поправил и отвечает:

«Ума я своего ни на ком не пробовал, потому не знаю, умен ли, а то, что не дурак, – вы и сами видите. Дураки в тридевятое царство не ходят».

«Ну, мы это еще поглядим», – сказали стражники и привели Ивана к царю.

Царь и говорит:

«Видишь, добрый человек, стар я, а государство не на кого оставить. Бог дочкой меня наградил. Вот и пытаю людей: коли кто отгадает мои загадки, тот царем будет, а кто возьмется отгадывать, да не отгадает – тому голову долой. И скажу тебе, Иван, многие головы потеряли!»

«Мужиком я был, – отвечает Иван, – а царем не был. Загадывай загадки».

«На чего на свете насмотреться нельзя?» – спрашивает царь.

«На солнце», – отвечает Иван.

Царь обомлел: впервой он правильный ответ услышал на свою загадку.

«Ладно! – говорит. – Слушай другую. Где середина земли?»

«А вот тут! – топнул Иван ногой. – Не веришь – отмерь».

«Диво дивное! – удивляется царь. – Вот тебе третья загадка: что на свете всего сильнее?»

«Эх, государь! – отвечает Иван. – Знаю, какого ответа ты ждешь. Ветер, мол, самый сильный. Только у меня иной ответ: сильнее всего любовь».

«Это почему же?» – удивился царь.

«А потому, что ради любви за живой и мертвой водой ходят, в кипяток окунаются, ищут то, не знаю что. И все находят и добывают».

«Правда твоя», – сказал царь, снял с себя золотую корону да и надел на Ивана.

Тут и сказке конец.

Алексей Михайлович взял из вороха одежды атласные штаны, преподнес старцу.

Другой бахарь тоже был стар, но на голове ни единого волоса седого, и зубы все у него были целы.

– Ты тоже расскажи, – сказал ему Алексей Михайлович.

– Послушайте, государь с государыней, про старика со старухою, – начал бахарь. – Захворали, сидят на печи и разговаривают.

«Сходить бы нам, старик, в лес, дров на зиму нарубить», – говорит старуха, а старик отвечает:

«А на кой! Мы к зиме-то, чай, помрем».

Пришла зима, в избе мороз по углам, печь ледяная.

«Ах, старый дурак! – ругается старуха. – Не заготовил летом дров, теперь по сугробам в лес тащиться».

И потащились. Деваться-то некуда.

– Короткая побасенка, но толковая, – похвалил и этого бахаря государь и пожаловал кафтаном, хоть и с дырками на локтях, но нарядным, богатым.

Алексей Михайлович сам примерил кафтан на старике.

– Рукава длинны. Оно и к лучшему. Дырявое место обрезать да вновь пришить.

Бахарь в ноги царю с царицей покланялся.

– А скажите, – спросил старцев Алексей Михайлович, – можно ли грешное царство на святое переделать? Чтоб всякий человек жил в том царстве по всей правде и по всей совести?

Бахарь, получивший кафтан, ответил первым:

– По многим странам прошел я пешим, конным и под парусом. Святых стран, где б жили по всей правде и совести, нет на земле. А коли нет, примера взять не с кого.

Белый старец возразил своему товарищу:

– Святых царств нет, потому что у людей охоты до святой жизни нет. А коли охота к святой жизни будет, то и царству святому быть.

– А как по-вашему, охочи русские люди до святой жизни? – спросил Алексей Михайлович, не глядя старцам в глаза.

– Охочи, государь! – ответил белый старец не задумываясь.

– Всякие люди есть, – ответил другой. – Одни и в миру, как монахи, живут, а другие в монахах – хуже разбойников.

– Ну, ступайте! – махнул рукой государь не без досады.

Когда старцы ушли, Алексей Михайлович сказал Марии Ильиничне:

– Кафтан-то надо было беленькому подарить. Добрый человек и умный.

10

Утром царский поезд, всполошив зевак, тронулся через Москву на дорогу к Троице-Сергиевой лавре.

Царь ехал впереди, в окружении трех сотен дворян, у царицы была своя свита, своя охрана. Позади ее кареты, как всегда в дальних походах, верхами ехали тридцать шесть девиц в красных юбках, в белых шляпах с белыми шнурами за спину.

За царицыной каретой следовала карета царевны Ирины Михайловны, потом еще две кареты: Анны Михайловны и Татьяны Михайловны. Была еще карета для царевны Евдокии Алексеевны. Девочке было всего два года. Она ехала с матерью, а в ее карете сидели две мамки – царевны и умершего царевича Дмитрия.

На Никольском мосту и на Пречистне царица останавливалась, жаловала нищим подаяние. Бывший в поезде казначей Богдан Минич Дубровский записал в расход два рубля двадцать два алтына и четыре деньги.

У Неглинских ворот было царицей роздано еще четыре алтына и две деньги, а стольник Федор Михайлович Ртищев получил наказ пожаловать от имени царицы в Тверскую богадельню ста нищим по алтыну.

По Тверской улице, за Тверскими воротами и за Земляным городом, деньги раздавали по приказу Бориса Ивановича Морозова. Роздано было два рубля восемнадцать алтын и четыре деньги.

Федосья Прокопьевна, знавшая наперед, что на Тверской деньги будут раздавать по приказу деверя, глядела из-за шелковой завесы на возбужденную толпу, на нищих, распевавших Лазаря в честь боярина и всего рода Морозовых. Она видела, как любопытные глаза вглядывались и в ее карету, ведь и она милостью Божией – Морозова. В голову ей не приходило, что это те же самые люди, которые четыре года тому назад требовали для Бориса Ивановича смерти, что это они, как дикие звери, разорвали Плещеева и дотла сожгли двор Бориса Ивановича.

За день царский поезд дошел до села Тайнинского, где и заночевал. В хоромы царицы принесли два рубля денег: собрали селяне для передачи в лавру. В Москве на Земляном валу царю в колымагу подано было от мещан пять рублей. Раздали меньше, чем получили.

Вечеряла царица вместе с сестрой Анной, с Федосьей Прокопьевной да с крайчей Вельяминовой.

По случаю паломничества постились. Ужинали черными сухариками, которые мочили в простой воде.

– Уж к полночи, а светлынь, – сказала Федосья Прокопьевна, сидящая у окна.

– Люблю, когда дни прибывают, – откликнулась царица. – Да Петр Афонский на пороге. Опять солнце на зиму повернет.

– Как вспомнишь про зиму, страшно! – поежилась Анна Ильинична.

– Чего же тебе страшно?! – удивилась царица. – В нетопленых хоромах небось не сидишь.

– Не сижу. А все равно страшно! – Анна Ильинична даже глаза зажмурила. – Как представишь – всюду мороз, снег. Сколько и куда ни иди – мороз, снег!

– Зато каждая изба как терем боярский, – сказала Федосья Прокопьевна. – Соломы на крышах не видать, вся крыша в алмазных блестках, узоры на деревах, люди все румяны, снег скрипит – праздник и праздник.

– Зимой нарядно, – согласилась царица. – А все ж самое божеское время – лето. Летом всякой твари хорошо. Все летит! Поет!

– На Федора Стратилата большая роса была, – сказала Анна Ильинична. – Теперь никакая засуха льну и конопле не страшна.

– Почему же? – спросила царица.

– Примета такая. Если на Федора Стратилата роса, лен и конопля справные уродятся.