Клас Эстергрен - Джентльмены

• Название: Джентльмены
• Автор: Клас Эстергрен
• Издательство: Издательство Ольги Морозовой
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-98695-045-7

Боксер и пианист Генри Морган живет в необычной квартире на улице Хурнсгатан в Стокгольме. С ним живет и брат Лео, бывший вундеркинд, философ и поэт-шестидесятник — ныне опустившийся тип. В доме происходит множество странных событий. Братья Морган, поистине, загадочные персонажи. Во всяком случае, по мнению писателя «Класа Эстергрена», который появляется в удивительной квартире летом 1978 года, после того, как у него украли все, кроме двух печатных машинок. Поселившись в одной из комнат квартиры братьев Морган, он оказывается втянут в душераздирающую драму.

Читатель становится свидетелем разнообразных приключений братьев Морган в Стокгольме и других европейских столицах, пока не наступает час решающего испытания мрачной шведской зимой 1979 года.

Талант рассказчика и хитросплетение интриг приводят к финалу, в котором сам повествователь пытается понять, что же произошло с героями на самом деле. Но и финал не является финалом — сюжет написанного двадцать пять лет спустя романа «Гангстеры» берет начало там, где заканчивается история «Джентльменов».

---

Генри вернулся домой к ужину. Лео вышел из комнаты, где сидел над учебниками, или перебирал коллекцию марок, или рассматривал гербарий, — и даже не поздоровался. Его голова была занята более важными мыслями. Грета пристально посмотрела на Генри, который уселся за кухонный стол, и тот без слов понял, что она хочет услышать, но промолчал. Грета хотела знать, где Генри пропадает, когда не приходит домой ночевать. Вчера он вернулся перед самым матчем Инго — Флойд, и этот поединок явно стал единственной причиной, которая привела его домой. Грете хватило бы пары слов о том, что Генри не ввязывается в опасные ночные делишки. Ночью в городе случалось столько ужасного: Грета читала о спильтской банде, которая орудовала на Эстермальме, избивала прохожих, грабила и воровала, нюхала кокаин и занималась черт-те чем. В парке Бьёрнс Трэдгорд промышляла другая банда, в метро — третья; весь город, казалось, кишел гангстерами. Полиция ничего не могла сделать для поддержания порядка. Дошло до того, что рокеры стали устраивать вечеринки в церкви на Лильехольмен.

Грете хватило бы голословных заверений в том, что Генри не совершает ничего предосудительного: она не хотела узнавать новости о сыне от чужих людей. Если чему-то дурному и суждено было случиться, она хотела узнать об этом из первых рук. «Хотя бы это я заслужила!» — повторяла она снова и снова с тех самых пор, как осталась одна с мальчиками. Генри всегда обещал держать ее в курсе. Свое обещание он по большей части выполнял, но последнее время становился все более скрытным, мог пропадать несколько ночей подряд, и это Грете не нравилось.

Что-то случилось с Генри, он как-то внезапно повзрослел. Времена, когда он был мальчуганом, полным затей, казались такими далекими. В детстве, например, ему удавалось продать больше всех билетиков рождественской лотереи Спортивного общества, которая начиналась уже в августе. Генри всегда разносил больше рекламных листков, чем остальные, собирал больше стеклянных бутылок. Он даже организовал мальчишек, живущих в том же доме, и они собирали бутылки вместе, более эффективным способом. Им выделили кладовку, в которую они складывали улов, а собрав несколько сотен, отвозили их на детских колясках в винный магазин.

Но все это было давно. Генри еще занимался боксом, но теперь дикси и девчонки интересовали его куда больше. Это Грета понимала. Генри просто превратился из мальчика в молодого мужчину, и произошло это неожиданно быстро.

Но тем вечером на исходе зимы шестьдесят первого года он ел за двоих, а такое успокаивает даже самую встревоженную мать. Генри спокойно проглотил пять голубцов с брусничным вареньем и столько же картофелин. Лео вяло ковырялся в тарелке, пока Генри с пыхтением отрезал куски сыра толщиной с телефонные каталоги. Но зато Лео учил уроки. Он был таким способным, что в начальной школе его заранее перевели на класс старше. Как говорил дед: сделать бы из них двоих одного мальчишку. В этой ужасной фантазии было зерно здравого смысла.

— Ешьте хетвег, мальчики, — сказала Грета, выставив на стол семлы[19] и теплое молоко. Вероятно, она единственная во всей Швеции, не считая жителей Эланда и ее Стормёнских родичей, называла семлы «хетвег».

Генри проглотил две семлы с горячим молоком, одновременно слушая радио и читая вечернюю газету. Повсюду комментировали Матч, и Генри лишь качал головой. Время Инго прошло безвозвратно. Нечто подобное произошло и с Генри. Его время тоже вышло, и он лег спать. Лео учил уроки на кухне, Грета гладила рубашки, в том числе одну новую: Генри сказал, что купил ее. Под воротничком виднелись инициалы «B. C.». Задумавшись, Грета выгладила эту сорочку особо тщательно. Я бы не удивился, если бы на хлопковой ткани остались влажные следы слез, пусть это и звучит слишком напыщенно. «Почерк тот же самый, хотя рука ничего не весит. Только блокнот надо держать, а то он уплывет из-под рук», — сказал Гагарин. Так и с братьями Морган: их нужно держать, связывать в сценах и эпизодах, чтобы они не уплыли в ледяной космос памяти и сознания, из которого порой отчаянно пытаешься выбраться в неумолимо страшном сне.

Имея слабость связывать события своей жизни со значительными моментами истории, Генри утверждал, что в ту минуту, когда мир узнал, что Юрий Алексеевич Гагарин совершил виток вокруг Земли в космосе, он покоился на коленях Мод. Вероятно, обоим не было дела ни до Гагарина, ни до его полета.

Мод подошла к окну, приподняла штору и взглянула на улицу Эстермальмсгатан и церковь Энгельбректсчюркан, колокола которой пробили девять. Мод жила на улице Фриггагатан, в квартале Лэркстан, в английском доме с кирпичными стенами, увитыми плющом. Ее красивая квартира была уставлена эротическими деревянными статуэтками из Индонезии.

— Весна, Генри! — сказала Мод. — Послушай!

Она открыла окно, и комнату наполнили щебет птиц и запах — знакомый запах разогретых апрельским солнцем крыш и тротуаров.

— Скоро эта сосулька упадет, — она кивнула в сторону огромного ледяного копья, свисавшего с крыши. — Боюсь сосулек…

— Это просто wasser,[20] — отозвался Генри. — Отлично подходит для коктейлей.

— Ну ты и здоровяк, — сказала Мод.

— Не стану отрицать, что мускулы у меня есть, — ответил Генри, щупая свой правый бицепс. — И я не боюсь сосулек. Вот брат мой, Лео, он сосулек очень боится. Он вообще всего боится, иногда у него случаются приступы, и он целыми днями бредит в постели. Мать кладет холодные полотенца ему на голову и лодыжки, это успокаивает.

— Он так боится сосулек?

— Да он всего боится! Мало того, — продолжил Генри, — неделю назад он прибежал домой, сбросил с себя одежду, кинулся на кровать и стал бредить и трястись, будто в лихорадке. Он сказал, что шел по Хурнсгатан прямо за женщиной, которая везла коляску, и с крыши вдруг упала целая ледяная глыба. С тонну весом, как он сказал. И все это рухнуло на коляску. Женщина стала в истерике разгребать лед, расцарапала себе руки до крови, пальцы окоченели, но младенца она все-таки достала, и стала кричать, что он жив, жив, хотя от него почти ничего не осталось.

— Он и ребенка мертвого увидел? — в ужасе спросила Мод.

— Да не было никакого ребенка, — ответил Генри. — Лео просто бредил, ему все померещилось. Он, наверное, скоро свихнется. Переучился.

— Это ты свихнулся, — сказала Мод.

— В таком случае свихнулись мы оба, — ответил Генри. — Ты и я.

Мод грелась на весеннем солнышке. Генри наблюдал, как она выглядывает из окна, перегибаясь через карниз. Из всех женщин, которых он видел обнаженными, она единственная двигалась безо всякого стеснения и не жаловалась на холод, не стремилась поскорее прикрыть наготу. Ее тело не совсем соответствовало стандартным представлениям о красоте, которые разделяли Рубенс и Цорн, имена которых Генри-бастард узнал от Мод, а также журнал «Пин-ап», название которого Генри выучил самостоятельно. Облик Мод был далек от подобных стандартов. У нее были азиатские черты лица, маленькие груди и узкие бедра, черные волосы и необычные кошачьи глаза, которым она с помощью макияжа могла придать любую форму. Прочие женщины Генри — которых, признаться, было немного, — слишком явно смущались, чтобы позволять ненасытному юноше без конца рассматривать себя. Это были девчонки из школы, которые, не отрываясь от приемника, слушали хит-парады шведского радио, распевая наизусть «I'm gonna knock on your door, ring on your bell»[21] Эдди Ходжеса, а говорили все больше о будущем, об образовании, жилье и детях, а в этот день, конечно, о Гагарине. В этом Генри не сомневался. Все, кроме него и Мод, говорили о Гагарине.

Теперь Мод сидела на комоде у окна, прикрыв темные глаза и нежась в лучах солнца, а Генри, лежа в постели, мог смотреть на нее, сколько вздумается.

— Единственное, чем ты похожа на Софи Лорен, — это глаза, — сказал он.

— Плевать мне, похожа я на Софи Лорен, тетю Фрици или деву Марию, — отозвалась Мод. — Хватит нудить.

— Я зануда, знаю, — согласился Генри. — Но ты похожа на всех сразу. Софи Лорен — праматерь, тетя Фрици — мачеха, а дева Мария — матка, лоно жизни. Хотя на самом деле ты не похожа ни на кого.

— Обойдусь и без них.

— Вот именно, — сказал Генри. — Есть покурить? Мои закончились.

— Закончились! — фыркнула Мод. — Да у тебя своих сроду не было.

Мод открыла ящик комода, на котором сидела. Он был полон блоков сигарет с отметкой «такс-фри», которые B. C. закупал, разъезжая по миру, и Генри это знал, но молчал. Мод дала ему понять, что прекрасно обойдется и без напоминаний. Когда они были вместе, о некоторых вещах не стоило говорить. Например, о В. С. и Гагарине.

Генри закурил «Пэлл Мэлл», сделал несколько затяжек, послав пару аккуратных колец дыма Мод, и стряхнул пепел в стоящую под кроватью пепельницу.

— В твоем лице я люблю всех женщин мира, — серьезно произнес он. — Для меня ты больше человек, чем женщина. Знаешь, одно время мне казалось, что я стану голубым.