Ашвагхоша - Жизнь Будды

• Название: Жизнь Будды
• Автор: Ашвагхоша
• Жанр: Древневосточная литература

Ашвагхоша —  буддийский поэт, драматург, философ и проповедник, живший в 1–2 вв. Родился в Айодхье (современный Ауд) в брахманской семье. Согласно традиции, до обращения в буддизм был шиваитом. Прославился как мыслитель и поэт при дворе кушанского императора Канишки. Сторонники учения махаяны относят Ашвагхошу к основным авторитетам, наряду с Нагарджуной и Арьядэвой.

Поэма Буддхачарита (Жизнь Будды) сохранилась в санскритском оригинале в 17 «песнях», в китайском и тибетском переводах – в 24. Перевод поэта-символиста К.Бальмонта осуществлён с английского издания и воспроизводит китайскую обработку Дхармаракши.

Перевод публикуется по изданию: Памятники мировой литературы. Творения Востока. Асвагоша. Жизнь Будды. Перевод К. Бальмонта.

М., М. и С. Сабашниковы, 1913

---

С свитой женской и мужскою,—

Он пошел в ту рощу мира,

Чтоб лишить покоя плоть.

Видя, как спокойный Муни

Приготовился безгласно

Пересечь пустыню Моря,

Это Море трех миров,—

Лук он взял рукою левой

И, стрелу качнувши правой,

К Бодгисаттве обращаясь,

Молвил: «Кшатрия! Восстань!

Испугаться будет впору,

Смерть твоя в засаде близкой,

Воплощай свою молельность,

Свой же замысел оставь.

Не ищи освобожденья

Для других, будь милосердным,

Миротворь,— награду примешь,

Путь свершив свой, в Небесах.

Это — торная дорога,

Победители ходили,

Люди знатные, и Риши,

И цари — дорогой той.

Если ж ты сейчас не встанешь,

Осмотрительно подумай,

Свой обет отбрось, не жаждай,

Чтобы взвизгнула стрела.

Помнишь, Аида, внук Сомы,

Чуть стрела его коснулась,

Словно в вихре, сумасшедший,

Тотчас разум потерял.

Помнишь, Вимала, подвижник,

Чуть свистящую услышал,—

Потемнел в своей природе,

Изменился сам в себе.

Что же можешь ты, последыш?

Что ты можешь, запоздалый?

Как стрелы моей избегнешь?

Встань немедля! Прочь скорей!

Гнойный яд в стреле проворной,

Где ударит,— строит козни.

Вот, я целю! Что ж, еще ли

Будешь в лик беды глядеть?

Не боишься? Не трепещешь

Ты стрелы, несущей гибель?»

Так хотел, угрозой, Мара

Бодгисаттву устрашить.

Но меж тем у Бодгисаттвы

Сердце двигнутым не стало,

В сердце не было сомненья,

Страх над ним не тяготел.

И стрела, скользнув, мелькнула,

Впереди ж стояли девы,

Но не видел Бодгисаттва

Ни стрелы, ни этих трех.

Мара был смущен сомненьем

И воскликнул с бормотаньем:

«Дева снежных гор стреляла,

Магесвара ранен был,

Изменить был должен дух свой,

Бодгисаттва ж неподвижен,

На стрелу не смотрит даже,

Ни на трех небесных дев.

Хоть бы искра пробудилась

В нем любовного хотенья!

Нужно воинство собрать мне,

Силой страшной утеснить».

Только Мара так подумал,

Вот уж воинство явилось,

Так внезапно сгромоздилось,

Каждый в облике своем.

И одни держали копья,

У других мечи сверкали,

А иные, вырвав древо,

Помавали тем стволом.

У иных сверкали искры

От алмазных тяжких палиц,

У других иное было,

Лязг доспехов всех родов.

Голова одних свиная,

У других как будто рыбья,

Те — коням подобны быстрым,

Те — подобные ослам.

Лик иных был лик змеиный,

Лик быка, и облик тигра,

И подобные дракону,

Львиноглавые скоты.

На одном, иные, теле

Много шей и глав носили,

Глаз один на лицах многих,

Лик один, но много глаз.

С крутобрюхими телами,

А другие точно складка,

Весь живот как провалился,

Ноги тонкие одни.

У иных узлом колени,

Ляжки жирные раздулись,

У иных не ногти — когти,

Закорючены крючком.

Безголовые там были,

Те безгруды, те безлики,

Две ноги, а тел не мало,

Лики пепельней золы.

Грубы вздувшиеся лица,

Так разлезлись, что взирают

Не туда-сюда, а всюду,

Смотрит выпученный глаз.

Рядом с ликом цвета пепла

Лик звезды, всходящей утром,

Те — как пар воспламененный,

Те — ушами — точно слон.

Горб у тех горе подобен,

Те и наги, и мохнаты,

В кожи, в шкуры те одеты,

Ало-белый в лицах цвет.

Те глядят в змеиной коже,

Те — как тигр — готовы прыгнуть,

Те — в бубенчиках и кольцах,

Эти с волосом как винт.

Эти — волосы по телу

Словно плащ распространили,

Те еще — сосут дыханье,

Те еще — крадут тела.

Эти с воплями танцуют,

Эти пляшут, сжавши ноги,

Эти бьют один другого,

Эти вьются колесом.

Эти скачут меж деревьев,

Эти воют, эти лают,

Те — вопят охриплым вопом,

Те пронзительно кричат.

Дрожь идет в Земле великой

От смешения злых шумов,

Окружила древо Бодхи

Та бесовская толпа.

С четырех сторон уродство.

Над собою изогнувшись,

Тело рвут свое на части,

Эти жрут его сполна.

С четырех сторон окрестных

Изрыгают дым и пламя,

Вихри, бури отовсюду,

Сотрясается гора.

Пар, огонь и ветер с пылью

Тьму, как деготь, созидают,

Смоляные дышат мраки,

Все невидимо кругом.

Дэвы, склонные к закону,

Также Наги все и Духи,

Раздражась на войско Мары,

Кровью плакали, смотря.

И великим братством, Боги,

Видя это искушенье,

С несмущенными сердцами,

Состраданием горя,

Все пришли, чтобы увидеть

Бодгисаттву, как сидит он

Так светло-невозмутимо,

Окружен толпою бесов.

Несосчитанные злые,

Землю с Небом потрясая,

Ревом звуков злополучных

Наполняли все кругом.

Но безгласный Бодгисаттва

Между них сидел спокойный,

И лицо его сияло,

Прежний блеск не изменив.

Царь зверей, так лев спокоен

Меж зверей, что воют возле

И вокруг рычат, свирепо,—

Непривычно странный вид.

Войско Мары поспешает,

Выявляет крайность силы,

Друг ко другу, друг за другом,

Угрожают погубить.

Взор в него вперяют острый,

Зубы хищные оскалив,

Налетают, словно вьюга,

Прыгнут здесь, а там скакнут.

Но безгласный Бодгисаттва

Наблюдает их спокойно,

Как спокойно смотрит взрослый

На играющих детей.

Ярче дьявольское войско

Распалялось силой злобы,

Хвать за камень — не поднимут,

Схватят камень — не швыркуть.

Их летающие копья,

Стреловидные орудья,

Зацепляются за воздух,

Не хотят спуститься вниз.

Гневный гром и тяжесть ливня,

Град, несущий раздробленье,

Превращались в пятицветный

Нежных лотосов цветок.

Между тем как яд отвратный

И драконова отрава

Обращались в благовонный,

Сладко-свежий ветерок.

И ущерб нанесть бессильны,

Те несчетные творенья,

Не коснувшись Бодгисаттвы,

Только ранили себя.

Помогала Маре тетка,

Называлась Мага-Кали,

У нее в руках был череп,

В блюдо выделан был он.

Стоя против Бодгисаттвы,

Похотливостью движений

И приятным этим блюдом

Помышляла искусить.

Так все сонмы воинств Мары,

Каждый в дьявольском обличьи,

Закрутились, чтобы бунтом

Бодгисаттву устрашить.

Ни один его был даже

Двинут волос в этой битве,

И дружины Мары были

Тяжкой схвачены тоской.

И тогда, незримы, в высях,

Тотчас воинства иные,

Голос стройный умножая,

Возгласили с высоты:

«Вот он! Вот великий Муни!

Дух его не тронут злобой,

И его — порода Мары

Тщетно хочет погубить.

Затемненные, напрасно

Вы упорствуете в грязном,

Откажитесь же от тщетной,

От убийственной мечты.

Он спокоен, тихий Муни,

Он сидит невозмутимый,

Вы не можете Сумеру

Сдунуть с каменных основ.

Может быть, огонь замерзнет,

И вода воспламенится,

И земля, как пух, смягчится,

Он не может ранен быть.

Вам не ранить Бодгисаттву!

Чрез века вспоен страданьем,

Мысли стройно устремивши,

Средства правильно развив,

В чистоте взлелеяв мудрость,

Всех любя и всех жалея,

Он скреплен четверократно,

Тех углов не разделить.

Эти доблести прекрасны

И не могут разорваться,

И сомнительным не сделать

К высшей правде путь его.

Ибо, как должно, бесспорно,

Солнце с тысячью лучами

Потопив в сияньи сумрак,

Мировую тьму зажечь,—

Или, дерево буравя,

Мы зажжем огонь горящий,

Иль, глубоко землю роя,

Мы заставим брызнуть ключ,—

Так и тот, кто непреклонен,

Выбрав правильные средства,

Если так искать он будет,

Неизбежно он найдет.

Темен мир без поученья,

Три язвят его отравы,

Хоть, неведенье и злоба,—

В мире плоть он пожалел,

И, жалея всех живущих,

В эти трудности вмещенных,

Радость мудрости искал он,

Чтобы страждущим помочь.

Для чего же злое мыслить

И тому препоны ставить,

Кто задумал — прочь из мира

Скорбь гнетущую изгнать?

То неведенье, что всюду,

Родилось от лжеучений,—

Потому-то Бодгисаттва

Привлечет людей к себе.

Ослепить того, кто будет

Вожаком великим мира,

Невозможная затея;

Так, испытанный вожак

Чрез Великую Пустыню,

Вдаль уводит караваны

И, в песках дороги зная,

Никогда не заведет.

Так вся плоть в темноты впала,

Где идут, не знают сами,