Сергей Фирсов - Николай II

• Название: Николай II
• Автор: Сергей Фирсов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-235-03382-5

Книга известного петербургского историка Сергея Фирсова — первый в XXI веке опыт жизнеописания Николая II, представляющий собой углубленное осмысление его личности, цельность которой придавала вера в самодержавие как в принцип. Называя последнего российского императора пленником самодержавия, автор дает ключ к пониманию его поступков, а также подробно рассматривает политические, исторические и нравственные аспекты канонизации Николая II и членов его семьи.

---

«Решительно все наше правительство было против нее, — рассуждал о причинах Русско-японской войны В. И. Гурко, — не желал ее, безусловно, и Николай II, и тем не менее она произошла, безусловно, по нашей вине.

Причина одна и единственная, а именно — твердое и неискоренимое убеждение правящих сфер, что силы наши и тем более наш престиж настолько велики во всем мире, а в особенности в Японии, что мы можем себе позволять любые нарушения даже жизненных интересов этой страны, без малейшего риска вызвать этим войну с нею: „Un drapeau et une sentinelle — le prestige de la Russie fera le reste“[69] — вот что громко провозглашал министр иностранных дел, а думали едва ли не все власть имущие».

Конечно, ошибки политиков имеют большие последствия, и порой за них приходится расплачиваться всему народу. Но все-таки ошибка ошибке — рознь. В истоках Русско-японской войны мы видим не только ошибки, допущенные представителями власти (и разумеется, Николаем II). Мы видим упорное стремление самодержца играть самостоятельную (то есть не зависящую от министров) роль в определении дальневосточной политики собственной империи. О том, что заставляло Николая II выстраивать эту игру, уже говорилось. Сама по себе она представляет только политический интерес. Для нас же более важно отметить психологическую подоплеку дела: самодержавный правитель России искренне полагал, что может иметь личную, отличную от его же, государевых, министров политику, подвергая риску стабильность развития огромной страны и благополучие миллионов подданных!

Строго говоря, при самодержавном правлении государственная политика является безусловно приватным делом верховного носителя власти, так как он отвечает за вверенную его попечению державу с того момента, как получил бразды правления. Его сановники есть исполнители державной воли и, следовательно, не могут ей противостоять. Но это — в теории. Российская политическая жизнь эпохи последнего царствования показала, что действительность ломает любые теоретические построения. Многие современники, близко стоявшие к трону и имевшие возможность наблюдать за действиями царя, воспринимали это с удивлением и возмущением, находя объяснение в личных качествах Николая II. «Царь, не имеющий царского характера, не может дать счастья стране, — писал С. Ю. Витте. — Александр III был простой человек, но был царь и дал России 13 лет покоя. Вильгельм I [император Германии] был не мудрее Александра III и сделался великим потому, что у него был царский характер».

У Николая II Витте не видел настоящего царского характера: «Коварство, молчаливая неправда, неумение сказать „да“ или „нет“ и затем сказанное исполнить, боязненный оптимизм, то есть оптимизм как средство подымать искусственно нервы, — все это черты отрицательные для государей, хотя невеликих». Сказанное звучит как приговор, но, увы, трудно опровергается. Конечно, Николай II желал стране только добра, не отделяя своей судьбы от судьбы своих подданных, но в отличие от отца не умел отделять личные пристрастия от личного долга, то есть долга самодержца. Все это и проявилось в истории с концессией на Ялу и в целом в дальневосточной политике.

Николай II был политическим мечтателем, и это качество оказалось для него роковым. Царь искренне полагал, что на далекой восточной окраине империи ему предстоит осуществить грандиозную политическую миссию. О скептическом отношении к подобным мечтам своих министров он, без сомнения, догадывался: государственный деятель не может позволить себе отрываться от действительности и строить ничем не подтвержденные планы. Поэтому-то Николай II и «хитрил» с министрами, приближая безответственных дилетантов. Еще в 1903 году данное обстоятельство прекрасно понял и по-своему интерпретировал военный министр А. Н. Куропаткин. Встретившись однажды с министром финансов С. Ю. Витте, генерал откровенно признался ему в том, с чем трудно было не согласиться: у государя в голове огромные планы: «Взять для России Маньчжурию, идти к присоединению к России Кореи. Мечтает под свою державу взять и Тибет. Хочет взять Персию, захватить не только Босфор, но и Дарданеллы». Генерал отмечал далее: «…мы, министры, по местным обстоятельствам задерживаем государя в осуществлении его мечтаний, но все разочаровываем; он все же думает, что он прав, что лучше нас понимает вопросы славы и пользы России. Поэтому каждый Безобразов, который поет в унисон, кажется государю более правильно понимающим его замыслы, чем мы, министры.

Поэтому государь и хитрит с нами, но что он быстро крепнет опытностью и разумом и, по моему мнению, несмотря на врожденную недоверчивость в характере, скоро сбросит с себя подпорки вроде Хлопова (А. А. Клопова. — С. Ф.), Мещерского и Безобразова, и будет прямо и твердо ставить нам свое мнение и свою волю».

Будущее не оправдало надежд министра — «подпорки» менялись, но не «сбрасывались». Провал грандиозных восточных планов не стал для самодержца уроком и лишь обострил негативное к нему отношение в самых широких слоях русского общества. Неудачи становились нормой политической жизни, а царь — своеобразным символом несчастья. Но не будем спешить с окончательными заключениями — необходимо учитывать не только характер последнего государя, но и тот психологический климат, который сложился в стране в первые годы его царствования. Уже в 1890-х годах в русском образованном обществе заговорили о безволии Николая II, который якобы не в состоянии вести русский политический корабль. Что бы он ни предпринимал, все встречало скептическое отношение и ухмылку. Конечно, это касалось и дальневосточных дел.

Редактор крупнейшей и влиятельной газеты «Новое время» А. С. Суворин в первый день нового, 1898 года занес в дневник свой характерный разговор с сыном, в котором затрагивалась тема прихода в Порт-Артур английских кораблей.

«— Что же это, государь проглотит такую обиду?

— Отчего не проглотить? Он только полковник.

— Ну, пускай он произведет себя в генералы и таких обид не прощает».

Причину нанесения «обиды» Суворин видел в том, что царь окружен «глупцами и прохвостами, вроде графа Муравьева», в то время — министра иностранных дел империи, пессимистически заявив, что «не это еще будет». «Обида», как показало ближайшее время, прощена не была — Россия реализовала свои «права» на Порт-Артур (при непосредственном участии того же графа M. H. Муравьева), но это лишь ухудшило ситуацию на Дальнем Востоке. Приход в Порт-Артур России привел к необратимым последствиям в русско-японских отношениях, но вспоминал ли об этом А. С. Суворин, оценивал ли свои прежние претензии к монарху в 1904 и 1905 годах? Разумеется, нет. Что было — то прошло.

К 1905 году к монарху накопились новые претензии. Даже «правые» сановники откровенно говорили, «что царь болен, его болезнь — бессилие воли». «Он не может бороться, всем уступает, а в эту минуту вырывает у него уступки самый ловкий во всем мире человек — Витте», — записала в дневнике А. Богданович 28 декабря 1904 года. Подобные заявления звучали тем чаще, чем ближе слышались раскаты революции, неизбежность которой в конце 1904 года была очевидна. Предстояло пережить 1904 год, поражения и унижения войны, чтобы Николай II окончательно утратил кредит доверия в глазах большинства представителей русского образованного общества и стал восприниматься как трагикомическая фигура в «низах». «Суворин рассказывает, — записал в дневнике летом 1904 года генерал А. А. Киреев, — что извозчик, везший одного его знакомого, проезжая мимо домика Петра, сказал: вот, барин, кабы нам теперь такого царя, а то теперешний дурик! (не дурак и не дурачок). Где ему справиться, — и добавлял уже от себя: — Это ужасный симптом». Симптом был, безусловно, не обнадеживающий.

Удивившись «коварству» японцев, Николай II тем не менее не считал войну с ними фатальной для России. «Господь да будет нам в помощь!» — записал он в дневнике, узнав о начале боевых действий. А правительство поначалу даже представляло войну с Японией как священную борьбу под покровительством святого Серафима Саровского, канонизация которого состоялась летом 1903 года. Но, по свидетельству великого князя Александра Михайловича, солдаты не узнавали нового святого на иконах, чувствовали себя растерянными. В качестве вдохновителя войск, писал великий князь, святой Серафим «потерпел полный провал»[70]. История получила развитие в карикатурах тех лет; на одной из них изображалось, например, что сражающимся воинам вместо патронов на боевые позиции подвозят иконы.

Россия не имела перед Японией военного преимущества. На огромном пространстве от Читы до Владивостока и от Благовещенска до Порт-Артура было дислоцировано 98 тысяч солдат и 24 тысячи пограничников. Сибирская магистраль способна была пропускать не более шести воинских эшелонов в сутки. И хотя за время боевых действий на Дальний Восток, проведя девять мобилизаций, отправили один миллион 200 тысяч человек, для победы этого оказалось недостаточно. Тихоокеанская эскадра, большинство судов которой базировалось в Порт-Артуре, уступала по мощи японскому флоту. А укрепления Порт-Артура оставляли желать лучшего.