Борис Можаев - Тонкомер

• Название: Тонкомер
• Автор: Борис Можаев
• Жанр: Русская классическая проза

---

Можаев Борис Тонкомер

Борис Можаев

Тонкомер

1

Внезапно начавшиеся осенние холода застали меня в отдаленном поселке лесорубов. Весь речной транспорт оказался внизу километров за сто по Бурлиту, на главной базе. Ехать было не на чем. А тут еще по утрам пошла шуга - грозный признак! Река может покрыться льдом за одну ночь, - и я всерьез забеспокоился. Дело в том, что этот поселок, как и многие другие в здешних местах, после замерзания реки и до прокладки через перевал зимней дороги месяца два никакой связи с внешним миром не имеет. Даже почту завозят сюда раз в неделю, и ту бросают с самолета в мешках. Разумеется, оказаться в таком вынужденном заточении - удовольствие не из приятных.

И вдруг ночью, на рассвете, с реки раздалось утробное тарахтенье дизеля. Одеться и выбежать на реку было для меня делом одной минуты. Там я увидел с десяток таких же страждущих пассажиров. Мы обступили то место, где причалила темная одноглазая посудина, и ждали решения своей судьбы. Наконец, заглушив мотор, старшина этого спасительного ковчега, поблескивая в темноте кожаной курткой, спрыгнул на берег и сказал, что пришла самоходная баржа в последний рейс и что пойдет обратно после завтрака.

Напуганные скорым отплытием, будущие пассажиры расположились здесь же, одни на берегу, под высокими штабелями бревен, другие, более осторожные, перебрались на палубу баржи.

Между тем рассветало. В небе над поселком стали проступать подсвеченные невидимым солнцем розоватые поверху, а ниже - сизые растрепанные дымки; баржа, притулившаяся в потемках бесформенной глыбой к берегу, теперь выглядела совсем маленькой, с игрушечным якорем на носу и рулевой будкой, похожей на кабину грузовика. А на голове у старшины баржи оказалась самая настоящая морская фуражка с позеленевшим медным крабом.

Среди пассажиров возле бревенчатого штабеля заметно выделялся один человек странной наружности: высокий, немного сутулый, в замызганной фуфайке и в старых кирзовых сапогах. Шапки на нем не было, густые каштановые волосы срослись в единый круг с рыжей всклокоченной бородой. По древесным секреткам, приставшим к его бороде и волосам, было видно, что он давно уже не мыт и не чесан. Несмотря на густую окладистую бороду, ему можно было дать не более тридцати пяти лет.

Рядом с ним стояла маленькая пожилая женщина с морщинистым плаксивым лицом. Она то и дело теребила его за рукав и жалобно причитала:

- Женя, пошли на палубу! Не пустит ведь старшина... не пустит нас.

Рыжебородый не обращал на нее никакого внимания. Он разговаривал с обступившими его лесорубами - их человек пять. Видимо, это были провожающие. Из рук в руки ходил стакан, который наполнял водкой рыжебородый. Под рукой у него стояли бутылки, одни с водкой, другие пустые.

А утро было тихое и ласковое. Появилось солнце над темной хребтиной дальней горы. Ядреный колючий морозец словно прочистил тайгу; сквозь бурую прозелень елок, сквозь моховую кудель пихтача вдруг забелел заиндевевший валежник, и даже темные, не пробиваемые светом макушки кедра засквозили на фоне нежно-зеленого, как первый ледок, неба. Река на середине румянилась, как красавица на морозе, и дышала белым тающим парком, а по краям уже неслась подкрашенная солнцем искристая шуга; цепляясь у заберегов за острые зубцы ломких ледышек, она мелодично позванивала.

Но вдруг эту тишину расколол утробный голос нашей баржи. Рулевой встал в кабину за штурвал, а старшина начал развязывать причальную веревку.

- Отчаливаем! - крикнул он. - Пассажиры - все на палубу!

Несколько человек бросилось по трапу на палубу. Последними шли рыжебородый со своей спутницей. За плечом рыжебородого на палке болтался небольшой драный узел.

- Вороти назад! - сказал старшина, преграждая им дорогу.

- Ты чего, старшина? - спросил рыжебородый.

- Ничего. Деньги кто за тебя платить будет?

- Вот невидаль! А контора на что? У меня вычтут там за проезд.

- Там у тебя не то что за проезд, за переход нечем платить. Знаю я тебя! Меньше пить надо, - отрезал старшина и поднял трапик перед носом рыжебородого и его спутницы.

- Правильно, служба, - пить надо меньше. Теперь я тоже так думаю, сказал спокойно рыжебородый, словно они уселись со старшиной на скамеечку для мирной беседы.

- Эх ты, черт лохматый! - распекал его старшина с палубы. - Ведь ты сколько сейчас пропил? На десять билетов хватило бы.

- Да, хватило бы, - согласно мотнул тот кудлатой головой.

- Вот я и говорю, - довольно отметил старшина, искоса глядя на рыжебородого сверху вниз, словно прицеливаясь. - Ты бы еще целый поселок напоил.

Старшина все стоял на палубе, держал в руках трап и, кажется, раздумывал. Рыжебородый почтительно и кротко ждал, но мне показалось, что он прячет в бороду лукавую улыбку.

- На свои личные, может, и я бы напоил целый экипаж, - все еще раздумывая, сказал старшина. - А тут билет, государственные деньги. Понял?

- Ясное дело, - скромно согласился рыжебородый.

Старшина, кряхтя, сердито стал опускать трап.

- Возьми их, возьми, старшина! - загомонили одобрительно в толпе с берега. - Что они тебе, баржу загромоздят, что ли? У них, видишь, пожитков - один узел драный.

Но это возымело обратное действие. Старшина опять поднял трап.

- Возьми, возьми! - отбивался он. - Я его и так по всем участкам вожу, и все бесплатно. Не первый раз...

Я подошел к старшине, взял его за локоть и сказал, что если в конторе не заплатят, то пассажиры сообща внесут деньги за них или я это сделаю один.

Старшина молча осмотрел меня, презрительно сдвинул на затылок свою морскую фуражку и сказал саркастически в толпу:

- Видали, какой гвоздь нашелся! - И, обернувшись ко мне, добавил сердито: - Без вас обойдутся. Чего я тут баржу держу? Понимать надо! - и с грохотом бросил трап. Рыжебородый со спутницей поднялись на баржу, и мы тронулись вниз по течению стремительного Бурлита.

2

Все приспособление для перевозки пассажиров на этой маленькой плоскодонной посудине состояло из брезентового тента, натянутого на палубе, и нескольких скамеек, расставленных вдоль бортов. Под тентом пахло ржавым железом и плохо провяленной рыбой, которую везли в мешках пассажиры.

Я уселся под открытым небом на носу. Вскоре подошел ко мне и рыжебородый.

- Впервые, должно быть, в здешних местах? - спросил он глухим баском, присаживаясь.

- Да.

- Он мужик хороший, - заметил рыжебородый, кивнув на рубку старшины. Это он для виду куражится. Любит воспитывать. Откуда у вас эта флотская штука? - вдруг спросил он, разглядывая мою альпаковую куртку.

- От службы осталась, - ответил я. - Недавно демобилизовался.

- Уж не на Тихом ли служили? - спросил он, оживляясь.

- На Тихом. А вы что, тоже на Тихом служили?

- Бывал, - ответил он и стал задумчиво щипать курчавую бороду.

Я достал портсигар и предложил своему собеседнику:

- Курите!

Он взял папироску молча. Я обратил внимание на его крупные руки, все в застарелых черных отметинах металла. Мы закурили.

- Куда едете? - спросил я его.

- А никуда. Так просто еду, и все.

- Может, на новое место работы? - снова спросил я, несколько озадаченный.

- На новое место? - Рыжебородый грустно усмехнулся. - Для меня нет здесь новых мест - все старое.

- А где живете? Где постоянно работаете?

- Нет у меня ничего постоянного: ни работы, ни угла.

Он надолго умолк, глядя на проплывающий мимо крутой лесистый берег. Глаза у него замечательные, открытые, голубые и грустные такие, словно дымкой затянуты. Выражение его грубого, но красивого лица было печальным, очень усталым и в то же время тревожно-сосредоточенным, как будто бы он все пытался вспомнить нечто важное, но никак не мог.

Нашу посудину несет по течению, словно бревно. Рулевой, опершись на поручни, беспечно курит, сплевывая через разбитое окно рубки прямо в воду. Но как только река разбивается на протоки, он становится за штурвал и сердито кричит на нас, стоящих на носу:

- Не болтайтесь по курсу! Садись, говорят!

Мы садимся на невысокий железный бортик, а рулевой направляет баржу по горловине протоки, или, как здесь говорят - "по трубе".

Я тоже, как и рыжебородый, смотрю на берег, в надежде отыскать что-либо интересное, за что можно было бы зацепиться в разговоре. Но мне ничего особенного не попадается. Там, где сопки вплотную подходят к реке, по серым каменистым уступам карабкаются в небо реденькие островерхие елочки, да где-нибудь на самой вершине подпирает облака тупой, будто спиленной, макушкой могучий кедр. В низинах пологие размытые берега сплошь покрыты бурой щетиной оголенного тальника, из-за которого выглядывает порубленный, словно выщербленный, чахлый лес.

Вдруг рулевой из будки крикнул:

- Разобрать шесты! Подходим к перекату.

Из трюма вылез старшина с четырьмя длинными шестами. Рыжебородый взял первым шест, я - вторым.