Казимеж Тетмайер - Легенда Татр

• Название: Легенда Татр
• Автор: Казимеж Тетмайер
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1988
• ISBN: 5-280-00284-4

Роман «Легенда Татр» (1910–1911) — центральное произведение в творчестве К. Тетмайера. Роман написан на фольклорном материале и посвящен борьбе крестьян Подгалья против гнета феодального польского государства в 50-х годах XVII века.

---

После почти семидневного пути увидела она впереди замок и, по рассказам Мардулы, догадалась, что это замок панов Жешовских.

Было это под вечер на безлюдной дороге. Марина слезла с лошади, сняла с нее уздечку и седло, отнесла их в лес, у дороги, а лошадь, похлопав по шее, отпустила на волю. Та тотчас принялась есть траву.

Сама Марина прилегла среди деревьев и прождала до утра.

На следующее утро, оставив топор в лесу, она пошла прямо к замку. Когда привратник остановил ее у ворот, она объяснила, что она бедная сирота, выгнанная из дому мачехой, ищет места. Ее впустили. Она поклонилась экономке в ноги и поцеловала у нее колени, прося, чтобы ее взяли мыть кастрюли, доить коров или хотя бы носить корм свиньям.

Ее красота, сила и сметливость расположили к ней экономку. Ее послали помогать на кухне. С этого дня Марина часто видела панну Жешовскую и старалась обратить на себя ее внимание. Панна Агнешка, кроткая, добрая, оценив ее ловкость и красоту, перевела ее из кухни в буфетную. Она даже хотела взять ее к себе в горничные, но Марина чем-то отговорилась, опасаясь попасться на глаза воеводичу, которого ожидали в замке со дня на день.

Она не знала, что делать. Как раньше она решила помешать воеводичу напасть на Грубое, так теперь решила не допустить свадьбы его с панной Жешовской. Иногда ей приходила мысль схватить топор, которым рубили дрова, напасть на панну, когда та будет проходить по двору или гулять в саду, и размозжить ей голову, но стоило ей взглянуть на панну Жешовскую, как ей становилось жалко ее. О себе она не думала, смерти и пыток не боялась. У панны Жешовской глаза были карие, ласково смотревшие на всех. Они были похожи на темные, бархатные анютины глазки. Сравнение с цветами приходило на ум всякому, кто видел эти смеющиеся глаза. Лицо у нее было смуглое, с ярким румянцем, а волосы каштановые. В ее походке, движениях, во всей ее внешности было столько прелести, что она очаровывала людей. Женщины понимали, что обладать такой девушкой, прижать ее к сердцу — счастье невыразимое.

Марина не удивлялась, что Сенявский, влюбившись в эту девушку, забыл Беату Гербурт, а уж ее, простую девку, и подавно. Слышала она, как казак Сенявского, присланный с письмом, рассказывал, что господин его говорил своему двоюродному брату: красота панны Агнешки вознаградит его за неравенство их состояний и происхождения.

У Марины то сжимались кулаки от ревности к панне Жешовской, то опускались руки, а панна, как нарочно, искала ее общества, гладила по лицу, любила с ней разговаривать, называла Марыней или Марыхной, дарила ей старые платья, хотя они были коротки Марине. Прочих служанок брала зависть, но уважение окружающих к Марине росло.

Разные мысли приходили Марине в голову. Иногда ей хотелось стать горничной панны Жешовской и уехать с нею (добиться этого ей было нетрудно), чтобы хоть издали, хоть из кухни, из прачечной видеть иногда воеводича. Но она чувствовала, что это было бы для нее ужасной, невыносимой мукой. Любовь к воеводичу разгоралась в ней, как пламя на ветру. И чувствовала Марина, что все вокруг точно соломенные крыши на сараях и это пламя способно уничтожить все, что встретится ему на пути.

Одержимая этой силой, она чувствовала себя выше всех окружающих. Перемывая в буфетной столовую посуду, она казалась себе орлицей, парящей над павлинами и выбирающей минуту, чтобы ринуться на них. Она уже чуяла запах крови — она, которая с такой яростью бросалась в бой, когда ходила с Яносиком, что ее прозвали Кровавой Мариной. Она искала смерти.

Как безумие, неотвязно преследовала ее мысль спрятать куда-нибудь панну Жешовскую, убрать ее с глаз Сенявского, подобно тому, как раньше неизвестно куда пропала Беата Гербурт.

Из окон замка Жешовских глядела она на широкую Вислу, протекавшую невдалеке, среди перелесков и зарослей.

Панна Агнешка любила ходить на берег Вислы. Собирала цветы, напевая песенки, светские и народные, которых она знала множество. Она просила петь и Марину, и когда та раз-другой вполголоса спела ей на дворе протяжные песни горцев, панна нашла их чудесными. С тех пор не раз брала она Марину с собой на прогулки и приказывала ей петь. Странно звучали в долинах над Вислой эти песни:

Ты сама видала иль тебе сказали,
Что мои овечки по горе гуляли?
Я была в долине, я сама глядела,
Как твоя овечка на скале белела!..

Смеялась порою панна над странным, чуждым напевом, а порою училась ему и пела вместе с Мариной:

На горе — высокий замок,
Выше замка встали скалы.
Ты зачем взял мой веночек?
Ты сама его дала мне.
Ты зачем, веночек белый,
С головы моей свалился?
Ты прости-прощай, веночек,
Уплывай по речке быстрой,—
Больше нам с тобою, милый,
Не видаться, не встречаться…

Иногда над водной глубиной нападало на Марину желание схватить панну Жешовскую и бросить в реку. А если она будет пытаться спастись, то бить ее камнем по голове до тех пор, пока она не пойдет ко дну и пока течение не унесет ее. Ей представлялось тело, плывущее по волне все дальше, дальше, навсегда уплывающее отсюда.

И она не то чтобы не смела этого сделать, — ведь она в шайке Яносика Нендзы целых четыре года в битвах сталкивалась лицом к лицу с помещичьей челядью, и самими панами, и королевскими латниками, и солдатами… Ей ничего не стоило стальными своими руками схватить панну и столкнуть ее с берега в воду…

Между тем в замке шли приготовления к пышной свадьбе. И наконец настал этот несчастный для Марины час.

Она видела из окна буфетной, как в золоченой карете, запряженной шестеркой турецких, серых в яблоках лошадей с гривами по грудь и хвостами до земли, приехал воеводич Сенявский с гайдуками в раззолоченных венгерках на козлах и на запятках. Видела она в окно, как он выходил из кареты, нарядный и прекрасный, в синей бархатной мантии, отороченной соболями, богато расшитой золотом.

Она увидела его из окна буфетной, из-за решетки, и чуть не бросилась к нему, чтобы задушить, зацеловать до смерти.

С ним приехало триста человек свиты: его гусары и казаки, конюшие и стремянные, камердинеры, гайдуки, слуги и маршалы двора, сокольничьи с чудесными соколами и псари с целыми сворами великолепных борзых. Пришли даже два верблюда, покрытые златоткаными коврами.

Свита Сенявского расположилась лагерем позади замка, потому что в самом замке не могла бы поместиться. Но хотя жених был окружен таким многочисленным двором и таким могуществом, все же Марина из Грубого чувствовала себя сильнее его избранницы.

Съехалось множество гостей, магнатов и королевских сановников, родных жениха и невесты, съехалось много и менее знатной и могущественной, но благородной шляхты, приходившейся сродни обоим семействам. И в замке и в местечке близ замка стало шумно и людно, точно на ярмарке.

И среди этой толчеи, как звезда, сияя от счастья, ходила панна Агнешка Жешовская.

Видела Марина из окна буфетной господские забавы: как состязались в скачке верхом молодые люди, как копьями вышибали они друг друга из седел на импровизированных турнирах, как травили собаками прирученных медведей, как целые кавалькады мчались в поле с собаками и соколами, а жених с невестой ехали посередине.

Ныло сердце Маринино.

Она пряталась, чтобы Сенявский ее не увидел и чтобы не приставала к ней озорная шляхетская молодежь, которая перебирала всех девок из замка, соседнего местечка и окрестных деревень, как перебирают груши-паданки. Марина не могла понять, как это девки отдавались, словно невольницы, на одну ночь, на один час, иногда на одну минуту. Не было в них никакого сопротивления, ни малейшего признака собственной воли. Кто позовет, кто поманит, к тому и шли. А когда Марина заговорила об этом с одной из них, та ответила:

— Бывает, что хочется, бывает, что и не хочется, да уж лучше по старинке, как матери наши делали, чем получить каблуком в живот или палкой по спине.

— Да нешто ты подневольная?

— Я господская. А ты нет?

— Нет!

— А чья же ты?

— Сама себе хозяйка, только смерти покорюсь.

— Смерти? Ну, это мы все. Первое — господь бог, второе — пан, третье — смерть. А ты что же, не такая, как я?

— Нет, — отвечала Марина и подумала, что она обнимала первого из здешних кавалеров и — увы! — жениха панны Жешовской!..

Когда же свадебный поезд отправился в костел и замок опустел, Марина схватила длинный отточенный нож, никем не замеченная выбежала с ним на лестницу и через все покои помчалась в спальню, где стояло под балдахином из голубого шелка, затканного золотыми звездами, приготовленное для молодых брачное ложе. Это была дубовая кровать, на которой испокон веков теряли невинность все панны Жешовские, за исключением одной, которая согрешила с придворным лекарем и была живою замурована в подземелье еще в царствование короля Сигизмунда.