Станислав Золотцев - Камышовый кот Иван Иванович

• Название: Камышовый кот Иван Иванович
• Автор: Станислав Золотцев
• Издательство: Новый ключ
• Жанр: Домашние животные
• Год: 2009
• ISBN: 5-7082-0253-Х

Повесть Ст. Золотцева «Камышовый кот Иван Иванович», рассказывающая о жизни в сельской глубинке 90-х годов минувшего века, относится к тем произведениям литературы, которые, наряду с эстетическим удовольствием, рождают в душах читателей светлые, благородные чувства.

Оригинальная по замыслу и сюжету сказка об очеловеченном коте написана простым и сильным, истинно далевским литературным языком. Она по сути своей очень оптимистична и хорошо соответствует самой атмосфере, духу наших дней.

Повесть, дополненная художественными иллюстрациями, а также включенное в книгу художественное мемуарное сказание «Столешница столетия», рассчитаны на широкую аудиторию.

(задняя сторона обложки)

Родился в 1947 году в деревне Крестки под Псковом. Трудовую деятельность начал с пятнадцати лет, работая слесарем на одном из псковских заводов. Окончив вечернюю школу, поступил в Ленинградский госуниверситет на филологический факультет. Получив в 1968 году диплом ЛГУ, два года работал переводчиком в Индии, затем преподавал в Историко-архивном институте в Москве. Несколько лет служил офицером морской авиации на Северном флоте. Кандидат филологических наук.

Печататься начал с 1970 года в журналах «Аврора» и «Новый мир». Первая книжка стихов вышла в 1975 году, тогда же принят в Союз писателей СССР. Он автор 25 поэтических книг, трех сборников прозы и четырех книг литературных исследований, а также более 20 книг переводов на русский язык поэтов Востока и Запада, многих статей и очерков по отечественной и зарубежной литературе.

В конце 80-х годов широкую известность С.А. Золотцеву принесли его публицистические выступления в печати, направленные против разрушения отечественной культуры и распада Советского Союза.

[collapse collapsed title=Содержание]

[b]A. Салуцкий. В тени эпохи 2 [/b]

[b]Камышовый кот Иван Иванович 9[/b]

Столешница столетья 127

Статьи и рецензии 283

Честь, сбереженная смолоду 283

Причудливая песнь Причудья 292

Ничего общего 296

B. Рахманов. Чуткость поэта 302

[/collapse]

---

То был Иван! То был, как говорили по всему приозерью, Иван — всем Иванам Иван…

Мужик, ставший легендой в родном краю ещё при жизни. Богатырь, который мало что гнул подковы руками, но прославился во множестве окрестных сёл своей сметкой, истовым трудолюбием, невероятным, фанатическим упорством. И такими урожаями своего поля, такими горами отборной ржи, такими тучными коровами и элитными овечьими стадами, что эти плоды его трудов на скудной нашей северо-западной почве в двадцатые годы побывали на сельхозвыставках и в губернском центре, и в Москве, и в северной столице.

… А в 1931 году Ваниного деда выслали в Сибирь — как кулака, хотя он совсем не противился вступлению в колхоз. Но вот же человек был! — сумел и там стать передовиком на лесоповале, и начальство «продемонстрировало» его одному из тогдашних партийных вождей, приехавшему в лагерь, чтобы убедиться в «перековке людского материала». И добился талабский ссыльный того, что ему разрешили вернуться в родные места.

А перед войной Иван был уже председателем колхоза в Старом Бору. И в сорок первом пошёл добровольцем на фронт вместе с тремя старшими сыновьями, — а всего детей у него была дюжина. Так что можно понять его внука Ваню Брянцева, твёрдо считавшего, что его трое детей — не предел… На фронте Ивана ранило, и он попал в плен. Но исхитрился бежать и несколько месяцев пробирался к родным талабским краям, оккупированным немцами. Там, в сорок третьем, возглавил им же собранный отряд народных мстителей. Несколько недель провёл под «колпаком» СМЕРШа, проходя проверку и каждый день ожидая отправки в уже знакомые ему края сибирские. Но — Бог миловал… И, снова надев солдатскую шинель, дошёл Иван до Вены.

…Вернулся в разорённый войной Старый Бор, и односельчане снова избрали поседевшего, но всё ещё могучего «коренника» своим вожаком. Да недолго довелось ему пожить-потрудиться в мирное время. Весной, через год после Победы, застрял грузовик с семенным зерном в хлябях просёлка. Иван сам, поднатужившись, вытолкнул полуторку из глубокой вешней грязи — да на радостях сам сел за баранку и поехал через луг. И — растворился во взметнувшемся столбе взрыва. Полуторка наткнулась на противотанковую мину, оставшуюся после войны таиться в почве…

Вот таков был дед Иван, в память о котором Ваня Брянцев хотел назвать кого-либо из своих сыновей.

Но первенца окрестили Николаем — в честь Таенного отца. Иначе было бы несправедливо: не будь доброй воли этого крестьянина из Гориц, не бывать бы Тасе женой Вани. Её отец и сказал самое веское слово, разрешив совсем юной дочке выйти замуж за отслужившего в армии парня из соседней деревни. («Рано ей ещё в воз впрягаться да робят нянчить, поступила в училище, так пусть кончит сначала. А у того Ваньки, слышно, ещё до армии десять невест было!» — так говорила будущая Ванина тёща, женщина очень недоверчивая. Однако относительно жениха она была явно не права: на статного и симпатичного Ваню, конечно, заглядывались многие девчата, но ни в каких загулах по этой части он замечен не был…) А вскоре после их свадьбы осколок, засевший в груди Таенного отца во время войны, шевельнулся — и коснулся сердца…

А следующим ребёнком тогда молодых Брянцевых оказалась девочка, а не сын. И стала она Верой по двум причинам: во-первых, в честь Ваниной матери, а, во-вторых, родилась она аккурат тридцатого сентября, вдень Веры, Надежды и Любови… Не удалось Брянцевым назвать Иваном и младшего сына. Незадолго до его рождения Ванин отец, Фёдор Иванович, совсем нестарый ещё и, подобно своему отцу, удалой и крепкий мужчина, утонул во время шторма, нежданного и небывалого в Талабском озере, возвращаясь на лодке после лова у эстонского берега, тогда ещё не заграничного…

Вы скажете: не слишком ли много смертей возникло на этих страницах? Что поделать: давнее и недавнее прошлое нашего Талабского края очень суровы и непросты. И, к несчастью, так нередко получалось, что крепкие и сильные мои земляки, особенно мужчины (причём — лучшие, «коренники»), уходили из жизни до срока, не от старости и не в постелях умирали… И, что ещё горше, в нынешние дни продолжается то же самое. Впрочем, теперь это уже не одного лишь нашего Талабского края горькая особенность — всей нашей матушки-России.

…И женщин тоже нередко постигает скорбная участь сия. Вот и Вера-старшая, Ванина мать, ненадолго пережила своего мужа. После его гибели в озёрном шторме она вдруг стала, по словам односельчанок, «вянуть», на глазах из цветущей женщины в возрасте «бабьего лета» превратилась в старуху и вскоре зачахла. «Лейкемия, — говорили врачи. — Белокровие от стресса». Те же односельчанки вздыхали, утирая слёзы. «От тоски сгорела Верушка…»

— От любви, — добавляла моя мама, когда-то бывшая её учительница и хорошо помнившая эту свою ученицу — самую большеглазую и самую синеглазую из всех девчат в тогдашней староборской школе. Такую, что, увидев её в первый же день после своего возвращения в Старый Бор из Германии, где он не один год прослужил в армии после Победы, будущий Ванин отец ахнул — и сказал только одно: «Всё! Точка. Шлю сватов!»

Вот в честь его младший Ванин сын и стал Федей. А потом дети у Брянцевых почему-то перестали рождаться, хотя и Ваня, и Тася, несмотря на наступавшие нелёгкие времена, вовсе не желали ограничиться тремя потомками. Врачи говорили: причина в Таенном здоровье, в каких-то неполадках её организма. Иные утверждали: дело в нервах, в перегрузках… Тася и в церкви стала почаще бывать (хотя и в прежние, «атеистические» времена вместе с матерью ходила в храм по престольным праздникам, и все трое её детей были крещены), Бога молить о даровании дитяти, и даже на местный грязелечебный курорт разок съездила. Правда, пробыла там неделю, сбежала, тревожась за оставленное в Старом Бору семейство. Но ничего не помогло… Так и не удалось Ване Брянцеву наречь кого-либо из сыновей в память о своём легендарном деде Иване. …И потому он, как это ни странно, согласился с предложением Федюшки, которое тот с улыбкой высказал как-то, когда камышовый найдёныш уже встал на лапы и начал бегать по двору: «Пап, а давай хоть его назовём в честь твоего деда. Пусть он будет Иваном Ивановичем!»

— Как ты сказал? Иваном Ивановичем?! Не Ваней, не Ванюшкой, а вот так — по имени-отчеству?

— Ну да, — уже серьёзно, даже вдумчиво и прочувствованно подтвердил «мелкий» своё предложение. — Ты же ведь его нашёл, а не кто другой. А он сирота. Вот и пусть у него и отчество будет…

Скажи Ване кто другой, хоть жена, хоть старший сын, хоть дочка, что в честь героического богатыря-деда надо назвать найденного в плавнях дикого котёнка, да ещё и отчество ему дать соответствующее, — он, может, и отмахнулся бы, как не от очень умной шутки, а то и рассердился бы. Но это предложил ему Федюшка, его младшенький, его юный книгочей и знаток природы, писавший стихи — и не бросавший, несмотря на свои десять лет, слов на ветер.

— Ладно, будь по-твоему, сынок. Пусть он Иваном Ивановичем ростет. Авось да с этим именем-отчеством взаболь кой-чего доброго ему достанется, — согласился Ваня Брянцев.

И — как в воду смотрел, соглашаясь.

И от старшего Ивана, славного и мужественного «кряжа» былой селыцины, и от младшего Ивана, донельзя работящего и столь же добросердечного, немало свойств перешло в «планиду» камышового найдёныша.

Но всё это было ещё впереди…

2. В ДОБРОМ ДОМЕ

Ладно, хватит, мы уже довольно много места уделили представителям рода человеческого в этом повествовании, а ведь оно посвящено светлому образу Ивана Ивановича… А он действительно был светленьким, когда его нашёл Ваня Брянцев. Ну, скажем, светло-рыженьким (правда, день ото дня шёрстка его темнела, становилась всё «шоколадней»), И светло-рыженького этого кошачьего детёныша надобно было срочно накормить, чем энергично и занялся Федя.

Бутылочку с соской он наладил сразу, но дикий сосунок не выпил и четверти молока, налитого в маленькую ёмкость. «Что, не по нутру тебе коровье-то?» — подумал вслух Федя. И добавил к сказанному только что родившееся у него произведение: Отец принёс кота из камышей. Не гнать же мне кота с отцом взашей. А доля у котёнка нелегка, Погибнуть может он без молока. Он уже знал: зверята — не ребята: «искусственники» выживают редко… Выход напрашивался вроде бы простой: Джулька ещё была кормящей матерью своим щенкам. И Федя понёс котёнка к будке, уверенный в успехе. Он и читал, и слыхал, что не раз бывали такие случаи, когда и кошки вскармливали осиротевших щенят, и собаки — котят. Но не тут-то было! Джулька, вообще-то послушная всем домочадцам и особенно Феде лайка (пусть и не очень чистокровная, с подпорченной «дворами» родословной), лениво оделявшая в тот миг троицу своих детёнышей молоком из сосков, не пожелала кормить найдёныша. Рыкнула и лапой отшвырнула его. Кто знает, почему? Может быть, оттого, что её щенята уже выходили из грудной поры, и собаке уже стало болезненным покусывание её сосцов. Попросту, надоело быть кормящей матерью… Но, скорее всего, — так решил Федя, — собака отказалась питать своим молоком дикого котёнка именно потому, что он был диким. Она почуяла: это пришелец оттуда, из той озёрно-болотисто-лесной стороны, где живут извечные враги её и всех её предков. Духом дикой, не принадлежащей человеку земли и природы повеяло на неё от котёнка. И лайка не приняла камышового найдёныша себе в «пасынки»…