Леонид Владимиров - Россия без прикрас и умолчаний

• Название: Россия без прикрас и умолчаний
• Автор: Леонид Владимиров
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1969

Маленькая энциклопедия советской жизни начала 1960-х годов. Автор - известный эмигрировавший журналист, хорошо понимавший свою эпоху.

---

Россия без прикрас и умолчаний

Глава I. МОЯ БОЛЬШАЯ СТРАНА.

Контрасты России. – Логика навыворот. – Лицемерие с колыбели. – Воспитание «человекоединицы». – Кое-что из личного опыта.

I.

Выходя из дома, я первым делом нюхаю мороз. Я втягиваю носом воздух, и если ноздри слипаются, значит, сегодня кусает здорово: поднимай воротник да поторапливайся. Этот верный признак я придумал сам для себя в детстве и считал собственным секретом, говорить кому-нибудь о такой ерунде было просто неловко. Но потом я узнал, что моим секретом владеют очень многие.

Я нюхаю мороз, и ноздри схватывает, как цементом, в самом начале вдоха. Но я уже и без того вижу, что сегодня наверняка под тридцать. У русского мороза есть свои краски: голубоватые тени на снегу, розовый воздух и в нем какие-то крохотные искорки – вспыхивают и гаснут, вспыхивают и гаснут. Есть и свои звуки: снег под ногами потрескивает, если не больше пятнадцати градусов; жалобно скрипит до двадцати пяти. Сегодня снег громко визжит при каждом шаге – стало быть, еще холоднее.

Прохожие в моем московском переулке идут размашисто, греются ходьбой. Рты закрыты, глаза сощурены, руки в карманах. Из магазинных дверей вырывается белый заманчивый пар. Сегодня там теснее, чем обычно: половина входящих ничего не покупает, просто оттаивает с мороза, похлопывает ногой об ногу, утирает слезящиеся глаза – и с Богом, дальше.

Но вдруг я останавливаюсь как вкопанный, не дойдя до магазина. И все останавливаются, даром что мороз. Все провожают глазами одного человека.

Идет этот человек спокойно, не суетясь, по-спортивному взмахивая руками. Он уж немолод, за сорок, должно быть, но статен и прям. Вся его одежда – трусы и майка. На голове нет шапки, и твердые свои шаги печатает на снегу босыми ногами. Он явно привык к восхищенному оцепенению окружающих и не улыбается при виде какой-нибудь особенно потешной бабки, замотанной в дюжину платков и застывшей с разинутым ртом, на него глядя. Он посматривает вокруг доброжелательно и весело, без превосходства, словно говоря: «Видите, как славно, когда мороз не берет! Захотите – и вы так сумеете. Ничего особенного».

Это – Россия.

Сумасшедшее, безжалостное солнце. Оно сжигает, кипятит кровь, останавливает мысли. «Степное солнце – раскаленный чайник – на спины хлещет желтый кипяток» – сказал поэт Юрий Панкратов, когда он еще умел писать стихи. В этом уютном степном городке люди никогда не слыхали о нудизме, а то бы, наверное, все стали нудистами – при такой жаре любой повод хорош, чтобы сбросить всю одежду.

Но нет, оказывается, нудистами стали бы далеко не все. Примерно половина жителей городка – казахи, и в жаркие часы на них невыносимо даже смотреть: идет человек по самому солнышку в длинном, теплом халате и меховой шапке. Ни одна капля пота не блеснет на бронзовом лице, и выражение лица – хитровато-бесстрастное как всегда, а не глупо-измученное и отрешенное какое появляется у всех приезжих, едва столбик термометра в тени поднимается выше черты «45». По уверению местных жителей, не пить и быть плотно одетым при сильной жаре – два главных правила. Местные жители эти правила соблюдают, они не знают послеполуденной «сиесты» и при 50 градусах выше нуля, когда яйцо, зарытое в песок, становится крутым через минуту, работают свои положенные семь часов, как при всякой другой погоде. Это тоже Россия.

По белой глади Чукотской тундры ползет собачья упряжка. Она видна с очень далекого расстояния – кроме нее просто ничего нет в поле зрения. Трое чукчей, стоящие у бревенчатого домика фактории вместе со мною, деловито обсуждают, кто бы это мог быть. Они досконально знают не только имена, но и малейшие подробности семейной жизни всех, кто обитает в радиусе 300 миль. Разглядеть человека на нартах еще совершенно невозможно, а чукчи на основании теоретических выкладок приходят к убеждению, что едет старик Хэу и что ему нужна выпивка, потому что он завтра женится. Через десять минут не кто иной, как старик Хэу красиво осаживает упряжку перед самой дверью фактории, могучим и точным движением вонзив глубоко в снег свой длинный остол. Ему 65 лет (мне кажется, что больше), на нем праздничная кухлянка и он, после обмена приветствиями, какой и не снится дипломатам в Объединенных Нациях, идет в факторию за выпивкой. Он не проявляет ни малейшего волнения, узнав, что спирта в продаже нет. Приветливо улыбнувшись, он объясняет купцу (до сих пор зовут купцами кладовщиков и продавцов на Заполярных факториях), что ему очень надо, потому что он завтра женится. Снова купец отвечает, что нет, и Хэу снова, все так же приветливо, повторяет просьбу. Я жду, кто из них первый потеряет терпение, сорвется, нагрубит – но нет, ничего такого не происходит. Убедившись, после очередного раунда, что спирта действительно нет, старик глядит на полки с товарами. Он показывает куда-то пальцем и говорит слово, смысл которого я не улавливаю. «Купец» улыбается.

— Это пожалуйста. Сколько?

Хэу показывает ему три растопыренных пальца и получает три флакона духов «Красная Москва», Бог весть зачем привезенных сюда за 6000 миль, из самой столицы. Щедрый, однако, жених. Три флакона дорогих духов в подарок невесте!

Но это не подарок невесте. Хэу тут же, у прилавка, вынимает один флакон из ярко-красной коробки, а самую коробку с кокетливой шелковой кисточкой прячет куда-то в свои необъятные одежды. Он откупоривает пробку и степенно выпивает духи. Кашляет, любезно прощается, платит 18 рублей (20 долларов), захватывает с собой остальные две коробки и уходит, распространяя нежный запах.

И это Россия.

Через двое суток после свидания с Хэу новенькое такси «Волга» мчит меня по узкому, но хорошо асфальтированному шоссе к югу от Новосибирска. Два десятка километров машина пролетает за пятнадцать минут. Потом несколько поворотов – и из густого леса выныривает ультрасовременный отель «Золотая долина». Девять этажей, стеклянные двери, полный комфорт. Это я приехал в Академгородок, научный центр Западной Сибири. Первый камень (точнее, первое бревно) этого ныне 40-тысячного города заложили в 1955 году.

Я здесь не первый раз, я поднимаю трубку в моем теплом номере с фантастическим видом на тайгу и на здание торгового центра в стиле «модерн» и звоню друзьям. Мы назначаем свидание на половину двенадцатого ночи – так здесь принято ходить в гости. К полуночи номер наполняется великолепной публикой – «неосибиряками», как они себя называют. И дамы и мужчины в свитерах, в свободных и простых куртках, и тут совершенно бесполезно гадать, кто из них аспирант университета, а кто член-корреспондент Академии наук СССР. Возраст – не примета, ибо в Академгородке полно профессоров и даже академиков моложе тридцати. Многие из них – настоящие, крупные ученые; решительно все – глубокие, мыслящие, остроумные люди. Мы совсем не говорим о науке, предметы разговора – искусство, литература (особенно поэзия), музыка и внутренняя политика. Расходятся в пять. Это опять-таки Россия.

II.

Из 235 миллионов человек, населяющих Советский Союз, очень немногие могут похвастать тем, что видели свою страну по-настоящему. Больше половины советских граждан рождаются и умирают, не побывав в Москве. Примерно такой же процент людей проводит всю жизнь в Европейской части страны, ни разу не повидав Урала, Сибири, Дальнего Востока, Крайнего Севера, Средней Азии. Путешествия дороги и хлопотливы – без нужды не ездит никто. А те, кто могут позволить себе ехать летом на отдых, отправляются главным образом к теплому Черному морю, в лучшем случае бегло оглядывая полоску родины, несущуюся мимо окна вагона.

Еще меньше видят, меньше узнают страну иностранные туристы, корреспонденты, дипломаты. В СССР почти 1500 городов, из них только 39 открыты для посещения иностранцами. Что до деревень, то гостей из-за рубежа пускают лишь в несколько отобранных. Правда, автомобильные туристы по дороге из Москвы в Ялту проезжают довольно много сел, но ни в одном из них нельзя даже заночевать – за этим зорко следят уполномоченные милиции, расквартированные во время туристского сезона в каждом придорожном поселке.

Судьба подарила мне редкую возможность исколесить страну вдоль и поперек. От бывшей Восточной Пруссии до Дальнего Востока. От Северного Ледовитого океана до реки Пяндж, где проходит самая южная граница СССР – граница с Афганистаном. Я ловил рыбу у Карельских водопадов и петлял по извилистым Карпатским дорогам; загорал в благословенном черноморском Сухуми, любовался огнями Тбилиси с вершины Мтацминды и пробовал 60-градусный якутский мороз. Опускался на вертолете на шаткий дощатый настил посреди Каспийского моря, где с искусственных эстакад, с так называемых «Нефтяных камней», качают поддонную нефть; прыгал с парашютом на подмосковные лесные озера и приволжские степи; часами высиживал на разных съездах и совещаниях в Кремлевских дворцах; был заключенным в концлагере, мастером на автозаводе, трактористом в колхозе, журналистом и редактором в Москве. Так сложилась жизнь, и я ей за это благодарен.