Валерий Михайлов - Хроника великого джута

• Название: Хроника великого джута
• Автор: Валерий Михайлов
• Издательство: Алматы: Жалын
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 1996
• ISBN: 5-610-01354-2

Эта книга – первое крупное исследование истоков, причин и характера великой казахской трагедии, произошедшей в начале 30-х годов. Тогда под видом сплошной коллективизации большевики попытались осуществить этиоцид – уничтожение народа. «Важнейшее» мероприятие в ходе мировой революции, стоившее Казахстану миллиона с лишним жертв, провел соратник Ленина и Сталина, личный друг Свердлова, один из организаторов и исполнителей убийства царя Николая II Ф.И. Голощекин.

В книге, раскрывающей технологию большевистского этноцида, приводятся потрясающие свидетельства тех, кто уцелел в период массового голода.

Документальная повесть рассчитана на массового читателя.

---

Все отработано, проверено, испытано: сначала чистка, потом борьба с перегибами чистки, потом следующая чистка…

Вот газета «Советская степь» за 24 января 1929 года опубликовала две заметки: «Лишенец меняет кожу» и «Уроки перегибов». В первом сообщении из Павлодара говорится о том, что в избирательных комиссиях скопилось множество заявлений с просьбой восстановить в избирательных правах. Конечно же, автор возмущается уловками классовых врагов, посмевших заикнуться о своем гражданском достоинстве, и записывает их всех поголовно в «баи», «муллы» и «кулаки». А рядом известие из Кустаная: в Затобольском районе проверили, кого лишали избирательных прав, – и список из 1222 человек сократили на две трети, поскольку оказалось, что в разряд «лишенцев» попали даже «середняки». Небось, и кустанайцы, как и павлодарцы, были озабочены лишь одним – перевыполнить план по чистке.

Народу вновь напоминали, что он поделен на чистых и нечистых, и критерий чистоты заключается в социальном происхождении.

22 февраля 1929 года «Советская степь» писала в статье «Экзамен для пролетарского студенчества»:

«Последнее решение Казкрайкома ВКП(б) о чистке учебных заведений от социально чуждых элементов – факт колоссального значения; это – продолжение и укрепление взятого, последовательно и настойчиво проводимого Казкрайкомом курса политики». Историческое решение, сработанное; впрочем, по шаблонной партийной директиве из центра, подписывал Голощекин, вышедший из рядов мелкой, но – буржуазии, однако отнюдь не считающий себя социально чуждым элементом.

Днем раньше газета поместила письмо из Ташкента о том, как с различных факультетов Среднеазиатского государственного университета выбрасывали (одновременно из комсомола) «примазавшихся» студентов, признанных социально и идеологически чуждыми.

«Кулацким сынкам не место в школах!» – восклицал заголовок в номере от 10 марта.

Кто ищет, тот всегда найдет! – оптимистически уверял несколько позже, году в 37-м, В. Лебедев-Кумач. Вредителей находили повсюду, даже на эстраде. Приехали в Кзыл-Орду «эстрадники» Рязанский и Карельский, выступали в горкино. По лености, видно, еще не переменили свой нэпманский репертуар, а может, думали, что провинция все проглотит. Пели частушки перед сеансом в Международный женский день 8 Марта – праздник, как известно, большого политического значения:

Если дева выйдет замуж,
Будет дева дамою.
А не выйдет дева замуж –
Будет то же самое.

Далее Рязанский и Карельский перешли от женской тематики к другим вопросам:

Как обидно летом в поле
На кобыле работать –
Рот разинет, хвост поднимет
и т. д.

И еще спели:

Не пойму я коммунизма,
Может, ты его поймешь?
Это, брат, такая клизма –
Чемберлену невтерпеж.

«Культурные вредители, – возмущался журналист Н. Ал., – не могут сидеть в нашем аппарате, как и всякие другие вредители. Почему Рабис не выступает резко и настойчиво против наглецов, позорящих звание советского артиста?»

Кажется, эти пошловатые куплеты были последним живым, не убитым газетно-директивной мертвечиной словом в республиканской четырехполоске. Наступали времена суровые, когда ничего не должно было остаться, кроме беспощадной классовой – а если быть точным, внутриклассовой, внутрисословной – борьбы.

…Прошлый год в северных районах Казахстана выдался неурожайным. Между тем план по хлебозаготовкам не снижался и на треть превышал возможности сдатчиков.

«Классовая борьба обострилась, – докладывал Голощекин 9 марта 1929 года кзылординскому партактиву. – Я объехал сейчас весь Казахстан, заготовлены до сих пор 50 миллионов пудов… На 75 миллионов рублей товаров забросили, купили же хлеба на 50 миллионов рублей».

Формы классовой борьбы, по мнению докладчика, значительно изменились. «До сих пор основными методами борьбы кулаков и баев были подкуп, группировки, родовые перегруппировки и т. д. В этом году после конфискации… пришел террор. Кулаки и баи не хотят уступить дороги бедняку и середняку, которые все больше становятся хозяевами положения».[234]

Однако дело обстояло как раз наоборот. Уж на что печать раздувала всякую мало-мальскую «кулацко-байскую вылазку», но и газетам было почти нечем поживиться. Зато сообщения о государственном терроре переполняли страницы.

– Усилим репрессии против кулаков-утайщиков! – призывала «Советская степь» 8 апреля.

«Революционным законом, организацией бедноты в союзе с середняком – нажмем на кулака и бая, выполним план хлебозаготовок!» (26 апреля).

«По всему Казахстану… свыше десятка дел по политическим преступлениям, совершенным кулачьем и байством, – сообщала газета в тот же день. – Мы уверены, что советский суд суровыми приговорами сумеет отбить у враждебных рабочему классу элементов всякую охоту к террористическим выпадам».

Что-что, а это сумели: навык был.

Современные историки Б. Тулепбаев и В. Осипов в статье «С позиций правды» пишут э том времени:

«В деревни и аулы были направлены 4812 уполномоченных из краевых и окружных органов с самыми суровыми инструкциями и огромными правами. Жестокость и неразборчивость в средствах стали основной линией их поведения. Основной удар должен был быть нанесен по кулачеству и байству. Но уполномоченные, слабо владевшие обстановкой, часто били по середняку, а то и бедняку.

Административные меры не дали экономического эффекта, у осужденных (34 121) «баев и кулаков» были изъяты 631 тысяча пудов хлеба и 53 400 голов скота, что составляло всего около одного процента плана хлебозаготовок и 3,5 процента мясозаготовок. Между тем Казкрайком ВКП(б) весной 1929 г. отрапортовал, что план хлебозаготовок удалось выполнить на 84,3 процента, а мясозаготовки увеличить по сравнению с предыдущим годом по крупному рогатому скоту в 1,5 раза, а по овцам в 3 раза.

Ясно, что основная тяжесть по хлебозаготовкам пала на середняка и бедняка. Причем хлеб у многих из них был вычищен подчистую, до последнего зернышка. Обязательным планом хлебопоставок облагались и казахские кочевые хозяйства, вообще не имевшие посевов. Они вынуждены были продавать свой скот и покупать зерно…».[235]

Итак, на десяток с лишним «байско-кулацких преступлений» 34 121 человек осужденных… Впрочем, эта цифра нуждается в кое-каких комментариях, подробностях.

Авторы вышеупомянутой статьи сомневаются, сознательно или бессознательно «представители государственных органов провоцировали обострение борьбы в деревне»? Полагаю, что сомневаться не приходится: разжигание классовой, а вернее – внутриклассовой – войны было основой большевистской политики и проводилось с первых дней советской власти: в Казахстане она же весьма оживилось с появлением Голощекяна. Доказательств этому уже приведено много, а вот свидетельства, относящиеся к 1929 году.

Новый председатель Совнаркома Казахстана У. Исаев подписал 11 сентября указ, согласно которому каждое байское, кулацкое, зажиточное хозяйство должна было сдать все излишки хлеба не позднее 1 ноября 1929 года. Уклонившимся грозил штраф в пределах пятикратного размера стоимости подлежащего сдаче хлеба или же уголовное наказание по статье 61.

Через две недели заготовителей напутствовал сам Филипп Исаевич:

«…А кулак нам не дает; а коммунист не умеет организовать бедноту против него. А мы ему говорим – умей, организуй и дуй этого кулака. (Аплодисменты.) Это ведь организация классовой борьбы; это-огромнейшая классовая задача. А организация красных обозов в тысячу подвод, которые идут в город, навстречу которым выходят из города рабочие и служащие и смыкаются с крестьянином, – разве это не классовая задача?».[236]

Вдохновляющее зрелище красного обоза в тысячу подвод с отобранным у людей хлебом, и навстречу этому обозу, бросив свои станки и конторские столы, выходят радостные горожане – вот что занимает Голощекина, вот чем он хочет купить заготовителей-уполномоченных. И совсем не интересна ему судьба тысяч семей, у которых выгребут семенное зерно, обреченных еле-еле сводить концы с концами, если не голодать. Этакой-то апофеозной картиной вдохновляет он командированных – смычкой грабителей, погоняющих ограбленных, с теми, кто выходит радоваться награбленному.

Коллективный организатор и пропагандист, газета изо дня в день печатает короткие сообщения о заготовках хлеба, словно военные сводки с фронта.

27 сентября:

«Ни на минуту не ослаблять борьбы с кулаком и правоуклонистами (Классовая борьба вокруг хлебозаготовок на местах усиливается. Кулак с каждым днем наглеет)

БОЙ НАЧАЛСЯ

Хлебозажимщики-кулаки зверски оскалились на хлебозаготовительную работу. Новое в кампании-доведение плана заготовок до отдельного двора кулака и зажиточного вызывает свирепое сопротивление антисоветской части деревни. Классовый бой в деревне вокруг нового хлеба разгорается…»