Николай Москвин - Лето летающих

• Название: Лето летающих
• Автор: Николай Москвин
• Жанр: История

---

- Ищу-с.

Ну, конечно, перед э т и м отступили и змей, и нож, да и сам Костька... Но столяру важнее полка. Слава богу, он ее, кажется, кончает. Вешает на два заранее вбитых гвоздика и отходит, наклоняя голову то направо, то налево. Моего нетерпения он будто не видит, не чувствует.

Налюбовавшись, он вытирает ветошью свои небольшие, с тонкими пальцами руки, легко присаживается на стопку досок и вынимает квадратную из-под зубного порошка жестяную коробку. Мы с Костей знаем, что Графин Стаканыч курит не махорку, а по-благородному - табак "Дюбек". Это очень красивый, лимонно-желтого цвета табак, тонко, изящно нарезанный (нам с Костей даже хочется попробовать его на язык), и столяр, когда навеселе, гордится им, некоторым образом отделяет себя от тех, кто курит простецкую махорку; но в трезвом виде, закашлявшись после затяжки, он ворчливо сипит известную приговорку: "Это тот "Дюбек", от которого сам черт убег!"

- Где же ищете?

Я повторяю это уже в третий раз, но пока не задымилась цигарка, Графин Стаканыч только хмыкал про себя, подмигивал.

- В чужом доме ищу...

И столяр рассказал о том, как мадам Куроедова незадачливо продала секретер, или, попросту говоря, небольшой письменный стол, Анфисе Алексеевне Бурыгиной, то есть матери Цветочка.

Стол был уже куплен, уже доставлен на место, и Анфиса Алексеевна бывшая Светлозарова-Лучезарова - уже пригласила Ефима Степановича подремонтировать, подновить его, как вдруг обнаружилось, что в столе, как во многих старинных секретерах, есть потайной ящичек. Есть-то есть, но как его открыть? Чтоб не ломать голову, столяр по дороге зашел спросить к бывшей владелице - к Куроедовой.

И что же получилось? Вместо ответа полная, белая, картофельная Куроедиха тотчас примчалась к своему столу. Оказывается, она не знала о существовании этого ящичка! Секретер был много лет назад куплен на аукционе и так стоял в доме. Теперь она, конечно, хочет знать, что там есть, в потайном ящике.

Так-то оно так, но, простите, стол уже продан, деньги за него уже уплачены. Что бы ни оказалось в тайнике, то принадлежит уже Анфисе Алексеевне. Ни в коем случае! Мадам Куроедова продавала стол, не зная об этом ящичке. А может, там золото? Брильянты!.. Пожалуйста, возьмите обратно свои семнадцать рублей и отдайте стол и в с е , что в нем...

Ах, так! А разве это в с е, если оно там есть, принадлежит Куроедовой? Разве она туда э т о клала? Нет, нет и нет!

- Я уж не рад, что этот самый... кхх... ящщ... - Графин Стаканыч кашляет от своего "Дюбека", - не рад, что ящичек нашел... Они от жадности обе меня торопят: открывай да открывай! А я не бог. Вчера копался, сегодня еще после обеда пойду.

- Как же: вы его нашли, а как открыть, не нашли?

- Это разные вещи. Я промерил в одном месте сверху и изнутри стола смотрю, лишек получается. Значит, о н о тут. А вот как к нему добраться? Что нажать? Что отодвинуть? Конечно, можно взять долото и все сразу решить. Но этим пускай барыни мои без меня занимаются. Я не мясник-с.

...Как все сразу! И братья-разбойники, и Костька, и это! Вот бы попросить Графина Стаканыча взять с собой. Посмотреть, как открывать будут. Может, никто не увидит, не заметит, а я увижу кнопку, зазубринку, волосок какой... Но куда идти? К Цветочку в дом идти? Нет, это пускай Костька туда ходит.

- Ефим Степанович, а вы взяли бы... Ефим Степанович! - говорю, нет, выкрикиваю я, сам пораженный блестящей идеей. - Взяли бы стол сюда, в мастерскую! Тут вам удобнее искать, открывать. И я бы... того... вам помог.

- Да разве... кха-а... - Столяр, морщась, отгоняет от себя ядовитый дым табака. - Разве они мне доверят? Разве они стол от себя отпустят теперь? Ведь купчихи! Невежество!

- А что там лежит?

По спине пробегают мурашки, как при сказке, когда клад уже открыт, когда самоцветы и жемчуга... И жалко, вот как жалко, что нет тут сейчас Константина! Вместе бы сидели, вместе бы спрашивали, вместе - мурашки...

- А кто его знает? - Столяр тушит цигарку. - Разное бывает...

Бросив окурок, он, посерьезнев, опять начинает посматривать на полку с распростертыми крыльями. Вот сейчас поднимется, уйдет...

- Ну что, Ефим Степанович? Что бывает? - Я загораживаю дорогу к полке. - Самоцветы? Алмазы? Да?

Слава богу, не уходит! И по спине опять холод: вот сейчас, сейчас... Вот Костьки нет! Столько знакомы с Графином Стаканычем и не знали, что он клады искал. Да что там искал! Находил, видел...

- Это смотря по семейству. - Столяр берет рубанок и, перевернув его нежно-желтой гладкой стороной, проводит по ней рукой. - У Миклашевских, помню, в большом бюре нашли пачку писем, розовой лентой перевязанные, да белокурый локон с детской головки. А у подрядчика Панфунтьева, само собой понятно, - деньги. Золотые пятерки... И не как-нибудь, а по самому по-темному - в шерстяной носок набитые... Все это смотря по человеку... Или вот у Елистратовых сестра попросила открыть... Тяжелый дубовый стол, много ящиков и отделений. Среди них и тайничок спрятался. Открываю - тут уж не локон, но и не деньги, а, оказывается, книги, которых не велено читать. От брата остались.

- Почему же не велено?

- Ну, не велено - и все! - Графин Стаканыч откладывает рубанок, стряхивает пепел с белого фартука и идет к своей полке.

Как мало про клады... И главное, про теперешний, в доме Цветочка. Я поднимаюсь, чтоб уйти, но столяр - добрая душа - вспоминает, с чем я пришел.

- С Константином ты уж сам мирись, - говорит он, примеривая к спинке полки металлические петли, - а Куроедихе, если я ее сегодня увижу, скажу, чтоб ее пацаны нож отдали.

- И змея!

- Ну, змея - это сами добывайте, а столовый нож - это вещь. Из дома вещь.

- Так змей-то какой! Опытный! Для Костьки очень нужный...

- Ну ладно, скажу и про змея.

18. ВЕЧЕРОМ ТОГО ЖЕ ДНЯ

Это было в полдень, а вечером того же дня произошло другое событие.

Забор, разделявший наш и Небратова дворы, был нам с Константином хорошо известен. Не столько забор, сколько дыры в нем. В одну дыру можно было пролезть, в другую - просунуть кулак, яблоко, в третью при осаде забора - пропихнуть камыш или спринцовку и облить осаждающего водой, и так далее. Но была особая щель для наблюдения, неоценимая для "казаков и разбойников", для пряток - тонкая, незаметная, на уровне глаз.

В дни ссоры я старался держаться подальше от забора: и самому не подсматривать, и на случай, если к т о-н и б у д ь наблюдает за мной.

Но тут вдруг потянуло к забору. Конечно, я не просто пошел к нему: так меня могли бы увидеть, - нет, я направился будто в сарай, а потом уж, круто свернув в сторону сада, на цыпочках пошел вдоль забора. Дойдя до узкой щели, я осторожно заглянул в нее и... ничего не увидел. Ну, будто щели и нет! Я чуть отстранился, вгляделся: нет, щель есть. И тут, не знаю, как и почему, вдруг почувствовал: о н здесь! Это о н смотрит с той стороны и загораживает собой щель... Даже что-то блестит. Глаз?..

Но вот все пропало. Открылась белая узкая, как лезвие ножа, щель. Я прильнул к ней - никого нет, только небратовский дом под зеленой крышей, только худенькая, легкая Мария Харитоновна чего-то возится в садике...

Все понятно! Я бросился вдоль забора к большой дыре и, нагнувшись, заглянул в нее. Ну, так и есть: Костька в синей рубашке, пригибаясь, таясь, бежит от той щели...

Я его понял. Но какой кремень: стоял около щели - и ни слова!..

В это время меня позвали к вечернему чаю. Сейчас и это - занятие. Раньше глоток, два - и к Костьке: самая игра в сумерках. А теперь сидишь пьешь, будто интересно!

Но это был чай так чай! Вот какой интересный оказался!

Летом мы пьем чай на открытой террасе, выходящей в сад. Папа говорит, что тут чай вкуснее, мама, конечно, с ним соглашается, а нас, детей, понятно, не спрашивают. Вкуснее чай, по-моему, тогда, когда мама, ошибившись, кладет в чашку не только варенье, но и сахар, а где это, в столовой или на веранде, не так уж и важно.

И сегодня пили чай на террасе. Мне и младшему брату налили чай в наши белые, с синими зайцами чашки. Витька недавно чего-то ревел и сейчас, затихая, время от времени шмыгал носом. Чтобы утешить его, я вытащил из кармана и положил около него на скатерть щепотку дроби, которую я сегодня нашел на чердаке в белой банке. Пока флегматичный, неторопливый Витька обратил на нее внимание, папа с другого конца стола спросил:

- Михаил, это что такое?

- Дробь.

Отец у меня доктор и к огнестрельному оружию никогда никакого отношения не имел. Но знал, что дробь оттуда, где стрельба, где выстрелы.

- Сейчас же убери! Выбрось подальше!

И я вижу: взрослый человек, с усами и даже с бородкой (у отца острая, как у художников, бородка под нижней губой), встревожен. Отодвинув чай, встал, смотрит на дробь.

- Пап, так ведь это только дробь. Без пороха. Безопасная.

- Михаил, я тебе что сказал? - Отец не садится, стоит, и указательный палец на правой руке - по скатерти молоточком, молоточком...

- Пап, она взорваться не может.

- Ты слышишь?!

Я небрежно (чтоб показать: "А я вот не боюсь!") смахиваю дробь в подставленную ладонь.