Леонид Вегер - Записки бойца-разведчика

• Название: Записки бойца-разведчика
• Автор: Леонид Вегер
• Издательство: Новый Век
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 5-98101-020-7

Два десятка эпизодов-приключений, описанных в книге, с неожиданной стороны и в то же время правдиво отражают реалии Отечественной войны. В них переданы мысли и переживания юноши, со школьной скамьи очутившегося на фронте. Ценность воспоминаний — в их достоверности, во взгляде на события с точки зрения рядового бойца.

---

Вегер Леонид Записки бойца-разведчика

Сведения об авторе

Вегер Леонид Леонидович, родился в 1924 г. на Соловках в семье осуждённых, анархистов. После окончания средней школы ушёл на фронт. В 1943 г. был ранен и остался инвалидом II группы. В 1944 г. поступил и в 1949 г. окончил инженерно-экономический факультет МАИ. Работал на заводах и в научно-исследовательских институтах. Защитил кандидатскую и докторскую диссертации. Опубликовал 5 монографий и более 100 научных статей. Последнее место работы — ведущий научный сотрудник Института экономики РАН.

Предисловие

Обширная литература об Отечественной войне создавалась в большинстве случаев людьми либо не воевавшими вовсе (наиболее известный пример «Они сражались за Родину» М.Шолохова), либо корреспондентами, военачальниками, офицерами, попадавшими на передовую от случая к случаю. Поэтому фронтовые будни пехоты, то есть людей, которые вынесли основные тяготы и ужасы войны, и большая часть которых погибла, в литературе почти не отражены.

Предлагаемые же «Записки..». отличаются тем, что написаны рядовым бойцом и рисуют именно повседневную жизнь передовой.

Еще одно их отличие — неангажированность. Как правило, книги, кинофильмы, пьесы об Отечественной войне, созданные в советский период, преследовали в первую очередь идеологическую цель. Они были направлены, в основном, на воспитание подрастающего поколения в духе «преданности социалистической Родине и делу партии». В предлагаемых рассказах, написанных ее непосредственным участником, дается реальная картина фронтовой жизни. Хотя и она здесь, по-видимому, приукрашена, поскольку автор склонен несколько романтизировать свою фронтовую юность.

Знание реалий войны крайне необходимо новому поколению. Наблюдая ветеранов, увешанных медалями, читая книги о героизме своих отцов и дедов, они поневоле приобретают комплекс неполноценности, считают себя ущербными. Однако во время войны армия состояла из обычных советских людей со всеми их недостатками. Поэтому на фронте было немало жестокости, подлости, трусости, тем более что ставкой была жизнь, а честных и принципиальных убивало в первую очередь.

В общем можно сказать, что «Записки..». отражают малоизвестную реальность фронтовой жизни и потому интересны.

Обречённые

167-я курсантская бригада была сформирована необычно — из отходов, вернее из отбросов.

После того как немецкие войска летом 1942 г. взяли Ростов и хлынули на кубанские просторы, из курсантов военных училищ Северного Кавказа и Закавказья стали срочно формироваться курсантские бригады. При этом в каждом училище, в том числе и в моём Орджоникидзовском, курсантов разделили на «чистых» и «нечистых». Я оказался в числе последних. Среди них преобладали полу-уголовные ребята из казачьих станиц, а также бывшие заключённые.

Как попал в их компанию я, отличник боевой и политической подготовки, было непонятно. Национальность не была, по крайней мере, главной причиной, т. к. одноклассник, Яша Рихтер, попал в основной состав. (Кстати, после 10-го класса ему было 17 лет, и он не подлежал призыву. Но Яков пошёл в военкомат, похлопотал и его взяли вместе с нами.) Перебирая другие свои «грехи», вспомнил, что месяца за два до этого у меня была стычка с командиром отделения. Он обозвал меня «пархатым», я толкнул его в грудь, и началась обычная мальчишеская драка (он был мой ровесник). Прекратил её проходивший мимо комиссар нашего батальона. На вечерней поверке нам объявили наказания: командира отделения вернули в рядовые, мне дали 10 суток гауптвахты. Впрочем, это не такой уж большой «грех» и не такое уж редкое взыскание, чтобы из-за него отчислять из основного состава.

Сейчас я думаю, что причиной этого была моя мама. Девятнадцатилетней девушкой она оставила свою добропорядочную еврейскую семью и ушла в революцию бороться за свободу и справедливость. Примкнула она к анархистам. Установившуюся советскую власть они не признали и продолжали бороться и с ней. После нескольких арестов её в 1922 г. отправили на Соловки, где я и родился. Заполняя при поступлении в училище свою первую в жизни анкету, я, как честный, принципиальный комсомолец, указал, что родители были репрессированы.

Нас, человек пятьдесят «нечистых», погрузили в вагоны и отправили в Баку. Там уже собрались подобные группы из других училищ Кавказа. Из них и была сформирована 167-я курсантская бригада.

Мне, как оказалось впоследствии, повезло — я попал в артиллерийскую батарею. Артиллерийское дело мы постигали теоретически, на пальцах, поскольку орудий не было. Зато в моё распоряжение попал крупный костлявый конь. (Батарея считалась на конной тяге). Отношения у меня с ним были сложные. При чистке коня я задел пару раз скребком его сбитую холку, жалел делиться с ним сахарным пайком. Он при удобном случае старался лягнуть меня копытом, не желал признавать своим хозяином.

Вскоре положение на фронте ещё более ухудшилось. Немцы стремительно продвигались к нефтяным промыслам Грозного. Нашу бригаду поспешно собрали и погрузили в вагоны. Вечером мы тронулись. Орудий нам так и не дали, сказав, что получим по прибытии на место. Батальоны тоже были вооружены кое-как. Даже винтовки дали не всем. Состав всю ночь безостановочно двигался к фронту. По пути проявился необузданный характер наших ребят. Несколько человек на ходу поезда каким-то образом вылезли на крышу вагона, прогулялись по составу и вычислили, непонятно как, вагон с продовольствием. Вагон был «взят», и вскоре мы все уже жевали хлеб с колбасой. Выгрузились мы рано утром в каком-то осетинском селе. Батальоны начали рыть окопы в паре километров от села, а наша батарея осталась в нём, ожидая прибытия орудий.

Несколько дней стояло затишье в ожидании подхода немцев. Здесь произошёл следующий эпизод. Старшиной нашей батареи был бывший зек с Беломоро-Балтийского канала. Надо сказать, что командирами отделений и старшинами, как правило, стали бывшие зеки. Наверное, это было закономерно, учитывая схожесть лагерной жизни и армейской службы. Они были взрослее, лучше знали жизнь, могли заставить нас подчиняться.

Когда старшина, поручавший мне самые неприятные задания, вопреки уставу в третий раз подряд назначил меня в ночной караул, я возмутился, вышел из себя и сказал, что пристрелю его, как только придём на передовую. Старшина опешил, как мне показалось, даже испугался и доложил о моей угрозе политруку. Вечером политрук вызвал меня к себе. Надо сказать, что «нечистыми» в нашей бригаде были не только рядовые, но и командиры. В основном это были, видимо, в чем-то провинившиеся уже воевавшие офицеры. Политрук был суровый, молчаливый человек с тремя кубиками в петлицах. Политзанятия он с нами не проводил и в чём-то был мне симпатичен. Идя к нему, я ожидал любого наказания. Угроза застрелить командира на передовой была нешуточной, тем более что, судя по разговорам, такие случаи бывали. Выслушав мои объяснения и оправдания, политрук вместо разноса отечески объяснил мне, что батарея не укомплектована, что посылать в ночные караулы некого и что у него самого нет пистолета и он рад, что обзавёлся карабином. В конце концов политрук дал мне несколько нарядов вне очереди, и этим все кончилось.

На следующий день немцы вышли на нашу оборону. Начались авиабомбёжки и артобстрелы. Поддержать наших — подавить вражеские огневые точки — нам было нечем, орудий нам так и не дали. Потом пошли танки, и 167-я курсантская бригада перестала существовать. Две тысячи восемнадцатилетних ребят, вчерашних школьников, погибли. Кем-то надо было жертвовать в первую очередь и пожертвовали ими. Конечно, они были далеко не ангелы. Их вольнолюбивые натуры не принимали ни законов, ни моральных норм. Они были продуктами ещё остававшейся казацкой вольницы, полубандиты, признававшие только закон силы. В прошлые времена они пополнили бы рати Ермака, Разина, Пугачёва. В нашей регламентированной законами и правилами жизни им было бы трудно. Бог судья и им, и их земным судьям, пославшим их неподготовленными и плохо вооружёнными на заклание…

Ближе к вечеру затихающие шумы боя звучали уже позади нас. Мы, необстрелянные юнцы, не представляли себе опасности, не понимали, что мы в «мешке» и что нас ждёт участь наших товарищей. Отдать приказ об отступлении никто не решался. (К тому времени уже действовал известный приказ Сталина о расстреле отступающих на месте). Да и отдать приказ об отступлении было некому. Командиры куда-то исчезли. Выручил нас всё тот же политрук. Он просто вывел из сарая своего коня и стал седлать. Мы поняли это как указание «делай, как я» и последовали его примеру. Без сёдел (их у нас не было) мы забрались на своих лошадей и потрусили вслед за ним. Как он ориентировался ночью, на незнакомой местности, среди всполохов света и разнообразных шумов, было непонятно. Среди ночи, правда, у нас появился проводник. Им стал примкнувший к нам молодой, лет тридцати, приветливый чеченец. Он сказал, что в селе вдруг объявился односельчанин, с которым у него кровная вражда и который должен его убить. Дело, видимо, было нешуточное, и он, бросив дом и семью, ударился в бега. Держаться он старался в середине группы и никуда не отходил.