Юрий Пронякин - Ставка на совесть

• Название: Ставка на совесть
• Автор: Юрий Пронякин
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1967

Казалось, ничто не предвещало беды — ротное тактическое учение с боевой стрельбой было подготовлено тщательно. И вдруг, когда учение уже заканчивалось, происходит чрезвычайное происшествие, В чем причина его? По-разному оценивают случившееся офицеры Шляхтин и Хабаров.

Вступив после окончания военной академии в командование батальоном, Хабаров увидел, что установившийся в части стиль работы с личным составом не отвечает духу времени. Но стремление Хабарова изменить положение, смело опираться в работе на партийную организацию, делать «ставку на совесть» неожиданно встретило сопротивление.

Не сразу осознал Шляхтин свою неправоту. Сложный путь становления проходит в романе и молодой офицер Василий Перначев. Это в его взводе произошло ЧП, которое убедило лейтенанта, что быть командиром — значит нести большую ответственность перед народом:

Юрий Федорович Пронякин — офицер Советской Армии, военный журналист. Он автор повестей «Курсанты», «Мы курсанты, Сергей» и сборника рассказов «Дела солдатские».

---

— Ух, работают! Если б окопы с таким усердием рыли!

— А мы и там не отстаем, — нашелся шустрый ефрейтор.

— Язык проглотишь…

В это время открылась дверь, и вошел солдат в замасленной гимнастерке. Увидев полковника, он попятился назад. Но Шляхтин уже заметил его:

— А ну, вернитесь!

Солдат боязливо приблизился к командиру полка.

— Почему без строя? — грозно спросил Шляхтин.

— Машину приводил в порядок, — пролепетал опоздавший. На его погонах были эмблемы водительского состава.

— А для кого распорядок дня?

— Виноват… Хотел управиться.

— Командир здесь?

Шофер пошарил глазами и кивнул в сторону третьего от двери стола:

— Вон, сержант Бакулаев.

Шляхтин подозвал сержанта и спросил, правду ли говорит его подчиненный. Сержант ответил утвердительно. Шляхтин пригрозил:

— Проверю. Если не так, смотрите мне… — и прошел в глубь зала. Там уже принялись за второе блюдо. Шляхтин поинтересовался:

— Как сегодня обед?

— Первое что надо, а второе не того… — ответил один из обедавших.

— Ну-ка, ложку, — потребовал Шляхтин. Отведав из миски солдата капустной солянки и вернув владельцу ложку, он обернулся к дежурному по кухне:

— Повара ко мне!

Повар, молодой краснощекий атлет в белом халате и колпаке, прибежал, как по тревоге.

— Почему солянка стельками отдает? — потребовал ответа Шляхтин. Зал взорвался смехом. Сконфуженный повар начал тянуть что-то насчет плиты, на которой все подгорает, но Шляхтин оборвал:

— Хватит зубы заговаривать. Где завстоловой?

— Здесь, товарищ полковник, — вынырнул из-за спины дежурного маленький кругленький человечек. Шляхтин посмотрел на него с нескрываемой иронией и ядовито-спокойным голосом сказал:

— Даю два месяца сроку, чтоб за это время все ваши повара сдали нормы на значок ГТО. А то вконец обленились. Глядите, какой у этого молодца животище — будто глобус проглотил, — и под общий смех ткнул повара пальцем в живот и сам засмеялся.

Из столовой Шляхтин повернул в автопарк. И хотя понимал, что проще отдать распоряжение: проверить и доложить (в другое время он так и поступил бы), все-таки он сам пошел туда, потому что вчерашний случай с задержанным у пивной шофером как бы сигнализировал: у автомобилистов не все ладно!

Предположение Шляхтина подтвердилось. Выходя из парка, он столкнулся с запыхавшимся командиром автороты: видимо, оповещенный о внезапном визите командира полка, он бросил обед и прибежал в свое заведование. Шляхтин заложил руки за спину и двинулся на капитана:

— Опять двадцать пять… Почему в подразделении творится черт знает что?

— Виноват! — Капитан, вытянувшись, боязливо смотрел на полковника.

— Это я сам знаю… Чья машина тридцать один сорок восемь?

— Рядового Гусько.

— Почему этот Гусько не слил воду из радиатора и без строя явился в столовую? Вот где причина того, что ваши подчиненные шастают по «забегаловкам». Если вы, капитан, не наведете в подразделении уставной порядок… — Он не договорил, дав ротному самому вообразить, что может последовать в этом случае, и покинул автопарк.

Шагая по тщательно подметенной с утра аллейке, он испытывал недовольство и раздражение от того, что всюду натыкался на неполадки. Владевшие им чувства обострялись ощущением голода, но Шляхтин не помышлял об обеде. Он думал уже о совещании, которое созовет сегодня и на котором строго взыщет с провинившихся. «Передовой полк, а беспорядков…» — сокрушался Шляхтин. Он решил зайти еще в расположение первого батальона. Из солдатского клуба, мимо которого вела дорожка, доносилась музыка. Шляхтин замедлил шаг и завернул в клуб. Обведя взглядом фойе, подумал: «Надо бы стенд о боевом пути полка подновить да выставить на более видное место. Куда только замполит смотрит? Все так и ждут подсказки».

Шляхтин прошел в зал. В нем было сумрачно и прохладно. Лишь на сцене горел яркий свет. Там играл полковой духовой оркестр. Шляхтин уселся поближе к сцене и несколько минут с мрачным видом слушал музыку. Когда оркестр умолк, он поманил пальцем дирижера:

— Зельдин, поди-ка сюда.

Майор Зельдин с поблескивающей, как начищенная латунная пуговица, плешинкой в венце вьющихся волос, проворно сбежал со сцены и почтительно склонил голову набок:

— Я вас слушаю, товарищ полковник.

— Ты мне эти увертюры брось играть, в моем полку марши должны греметь.

— Товарищ полковник, это же «Венгерский марш» Берлиоза! — с испугом и в то же время с благоговейным трепетом перед именем композитора воскликнул Зельдин.

— Под такой марш далеко не уйдешь.

— Но мы готовим его к смотру духовых оркестров.

— Раз так, другое дело. Только смотри, Зельдин, если оркестр не займет первое место, отправлю тебя в подсобное хозяйство, — незлобиво пошутил Шляхтин. Он любил Зельдина за его граничащую со страхом исполнительность, за ребяческую беспомощность и застенчивость, за самозабвенную влюбленность в музыку и полковой оркестр. Ведь сам Шляхтин больше всего на свете любил свой полк, поэтому благосклонно относился к людям, которые добывали полку славу: к музыкантам, участникам художественной самодеятельности, спортсменам.

Зельдин ответил с доброй улыбкой, понимая, что командир шутит:

— Но я не переношу поросячьего визга, товарищ полковник.

— Привыкнешь… Иди, продолжай, я послушаю.

Зельдин взбежал на сцену, постучал палочкой о пюпитр и взмахнул руками. Иногда он нетерпеливыми жестами прерывал игру, делал тому или иному оркестранту замечание и снова вскидывал голову и руки, как шаман, заклинающий духов.

Удовлетворенный, Шляхтин поднялся, напомнил музыкантам еще раз, что ждет от них на смотре первенства, и вышел из клуба. Сияющая белизна заснеженного плаца и тонкая ткань белесой мартовской облачности источали столько света, что Шляхтин зажмурился и с удовольствием, полной грудью вздохнул. Он хотел было отправиться обедать, но вспомнил, что еще не побывал в первом батальоне. Не в натуре полковника было отменять раз принятое решение, и он пошел в расположение батальона. Но то, что увидел там, ему не понравилось: в роте капитана Кавацука не было ни одного офицера. Тотчас вспомнились и шофер, задержанный в пивной, и брошенная на морозе автомашина, и зампотех, не сумевший как следует организовать работу в танковом парке, и подгоревшая солянка в солдатской столовой, и другие неприятности этого дня. Некоторое умиротворение, нашедшее на Ивана Прохоровича в клубе, когда он слушал музыку, нарушилось. Смерив взглядом фигуру дежурного сержанта Бригинца, он холодно проговорил:

— Пойдемте посмотрим, как вы тут командуете, — и направился в комнату для хранения оружия. Велел открыть шкафы, взял из пирамиды первый подвернувшийся под руку автомат и внимательно осмотрел его. Шляхтин перебрал несколько автоматов, пока не нашел, что, казалось, искал.

— Так и знал! — вскипая, процедил он сквозь зубы. — Оружие сплошь грязное, а офицеры черт знает где! — И повернулся к Бригинцу: — Чей автомат?

Сержант ответил. Полковник распорядился:

— Заставьте паршивца полы мыть.

И пошел дальше. В спальных помещениях было чисто, постели аккуратно заправлены. Но в одной из тумбочек командир полка обнаружил наполовину съеденную булку с маком и самые дешевые конфеты-подушечки с нелепым названием «Фантазия».

— Это еще что такое? — Шляхтин уставился на дежурного, тенью следовавшего за ним.

— Кто-то из молодых солдат… Не привыкнут никак, — разъяснил Бригинец.

Шляхтин махнул рукой:

— Не казарма, а лабаз…

Круто повернулся и зашагал к выходу. Но не сделал и десяти шагов, как навстречу ему ринулся капитан Кавацук. С необыкновенным проворством уткнул руку в висок и стал рапортовать, чем занимается рота.

— Безобразием она занимается, вот чем, — громовым голосом отрубил Шляхтин. — Оружие грязное, в тумбочках тараканов плодите, а в казарме ни одного офицера!

Одутловатое лицо Кавацука стало заискивающим:

— Получил указание, чтобы офицеры зря не того… Нечего, мол, тут им… А у самого на душе неспокойно…

— Меня не интересует, что у вас на душе. Это — обязанность замполита. Мне дайте порядок. Порядок! А его у вас нет. Почему? Я вас спрашиваю.

Кавацук сперва беззвучно шевельнул губами, потом сбивчиво объяснил, что на заседании партийного бюро говорили о высвобождении офицерам времени.

— Мудрецы…

Больше полковник не проронил ни слова и, не взглянув на командира роты и дежурного, покинул казарму.

2

После совещания, на котором Шляхтин дал волю чувствам, весь день кипевшим в нем, он велел Хабарову задержаться.

— Садись, майор, — устало произнес Шляхтин и жестом указал на стул.