Радханатха Свами - Путешествие домой

• Название: Путешествие домой
• Автор: Радханатха Свами
• Издательство: Mandala Publishing San Rafael, California, 2008; ЗАО "Арт Дизайн +" Москва, 2011
• Жанр: Самосовершенствование
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-9902090-2-2

Автобиографическая повесть Радханатхи Свами, учителя бхакти-йоги, о необычном путешествии, которое он совершил, когда ему было девятнадцать лет.

Следуя зову своего сердца, он отправился через Европу и Ближний Восток в Индию, где его ждали опасные приключения, встречи с йогами, святыми и ламами и где он, в конце концов, отыскал сокровище своего сердца.

Испытав смертельно опасные приключения, пройдя через ученичество у мастеров йоги и годы странствий, Радханатх Свами в конце концов достигает сокровенное святилище мистической культуры Индии и обретает любовь, которую искал. Эта история, поведанная с редкой искренностью, погружает читателя в увлекательное путешествие, исполненное тонкого юмора и сердечной теплоты.

---

В одну из таких же лунных ночей, в час, когда ночные птицы пели в храмовом саду, Свами Бон Махарадж, сидя на своем деревянном стуле, вдруг внимательно посмотрел на меня: «Я хорошо изучил тебя, Ричард, — он сделал паузу, чтобы я подготовился к тому, что услышу дальше. — Этой ночью я хочу дать тебе посвящение, принять тебя в ученики». Он показал мне четки, вырезанные из туласи: «Я освятил их для тебя. Готов ли ты принять посвящение?»

Порыв прохладного ветерка пронесся по двору. Мой ум заметался, охваченный одновременно благодарностью и болью. Махарадж оказывает мне величайшую честь, лично предлагая стать его учеником! Но принять его предложение без достаточной уверенности в том, что никогда не разочарую его, я никак не мог. «Я так многим обязан Вам, — ответил я дрогнувшим голосом, — за всю ту милость, которую Вы так щедро пролили на меня. Но я поклялся не принимать ни от кого посвящения, пока не буду до конца уверен, что останусь верным своему гуру на всю жизнь. Я считаю, что с моей стороны было бы крайне непочтительно по отношению к Вашему Святейшеству принять на себя такое обязательство, не имея подобающей искренности».

Глаза Бон Махараджа наполнились слезами. Он ласково потрепал меня по голове и сказал: «Мне нравится твоя искренность. Я не буду тебя уговаривать. Ты должен следовать велению своего сердца. Но все обитатели ашрама хотели бы называть тебя духовным именем, поэтому, если ты не возражаешь, я все же дам тебе имя. Это будет не имя посвященного ученика, а просто ласковое прозвище. Ты можешь носить его, пока не решишь принять посвящение». Я согласно кивнул. «Мы будем звать тебя Ратхин-Кришнадас. Ратхин-Кришна означает „Кришна, возничий Арджуны“, а дас указывает на то, что ты — Его слуга».

В благодарности я склонился перед ним.

«Но есть одна проблема, — он чуть прикрыл глаза, — все жалуются на твои длинные, свалявшиеся волосы. Может быть, ты все же побреешь голову, как все остальные обитатели ашрама?»

Я взмолился: «Для меня побрить голову означает предаться наставнику. И пока я не приму такое решение, я не хочу делать это формально!»

«Ну тогда, по крайней мере, постриги их покороче. Гостям нашего ашрама не нравится твоя прическа».

«Если Вы этого хотите, Махарадж, я постригусь покороче», — мое желание угодить ему пересилило все иные соображения.

Той же ночью, из любопытства, я глянул на себя в зеркало. Очень давно я не видел своего отражения и не держал в руках расчески. Да, он был прав: мои свисавшие до середины спины космы основательно свалялись. На следующее утро Бон Махарадж велел Асиму: «Отведи нашего Ратхин-Кришнадаса к цирюльнику».

Всю дорогу, пока Асим вел меня в парикмахерскую, он прыскал со смеху. Парикмахерская оказалась покосившейся и прогнившей деревянной будкой, в которой едва могли уместиться четыре человека. Я сел на массивный деревянный стул, и парикмахер, вытаращив глаза, уставился на мои космы. Парикмахер — тощий маленький человечек лет пятидесяти — был одет в кусок выцветшей хлопчатобумажной ткани, обернутый вокруг пояса и едва достававший ему до коленей. «Как же стричь такие волосы?» — пробормотал он. Он взял одни ножницы, другие — но ничто не брало мою гриву. Наконец, он созвал других парикмахеров из соседних лавок на совещание. Они стали охать и вслед за своим коллегой повторять: «Как стричь такие волосы?» После долгих дебатов консилиум принял решение позвать садовника.

Прибыл садовник — крупный, мускулистый человек с густыми черными усами, в свободной, запачканной землей и пропитанной потом хлопчатобумажной одежде. Несколько минут он, цокая языком, осматривал мою голову, а затем удалился в свою кладовую за нужным инструментом. Возвратился он с гигантским ржавым секатором для обрезания веток. Стрижка моих волос становилась все более сложным проектом, и садовник добровольно взял на себя функции главного распорядителя. Размахивая мясистым пальцем с черной грязью под давно не стриженным ногтем, он отдавал приказы. «Держи его волосы и тяни их назад, — говорил он своему помощнику. — Да сильнее тяни, еще! Так, а теперь держи покрепче». Подозвав какого-то прохожего, он распорядился: «А ты держи этого садху на стуле, чтобы он не двигался». Затем он приказал парикмахеру: «Возьмись за нижнюю рукоятку обеими руками и поддавай вверх. А я буду давить на верхнюю рукоятку». С полной серьезностью эти четверо заняли каждый свою стратегическую позицию, и работа пошла. Садовник и парикмахер кряхтели, рычали и потели, всем телом налегая на секатор с обеих сторон. Толпа зевак наблюдала за происходящим. Еще несколько человек стали помогать, каждый из них всем своим весом налегал на ручки секатора. Я понимал, что мне придется носить на голове то, что получится, когда лезвия секатора сойдутся вместе. Второй попытки явно не будет.

Вся команда кряхтела и обливалась потом, пытаясь продраться сквозь чащу моих волос. Но вот я начал чувствовать, как понемногу лезвия секатора вгрызаются в мои космы и как волосы прядями падают с моей головы. Все это время мой друг Асим хохотал, держась за живот, так что слезы выступили у него на глазах.

После долгих минут упорной борьбы лезвия секатора наконец сомкнулись. Получилось! На полу, словно мусор, валялись мои драгоценные волосы. Когда-то они символизировали мой протест против войны, расовых предрассудков и фальши общества. А сейчас парикмахеры бесцеремонно попирали своими башмаками все мои идеалы и святыни. То немногое, что еще оставалось на моей голове, теперь чуть прикрывало шею. Едва ли кто-то другой за всю историю человечества мог похвастаться такой же «стильной» стрижкой. Но дело было сделано. Садовник с парикмахером горделиво поднесли мне зеркало. «Все готово. Взгляните, пожалуйста. Вам нравится?» Сложив ладони, я поблагодарил их, но в зеркало предпочел не смотреться.

По возвращении нас ждал сюрприз: в ашраме сидели два интересных американца. С одним из них, Дэвидом, мы тут же нашли общий язык. Искренний и умный парень, он до недавнего времени был личным секретарем и другом Алана Уоттса, известного писателя, в книгах которого переплетались восточный мистицизм и западная логика. Дэвид, как и Асим, говорил сердцем и любил слушать других. Часами мы беседовали с ним о смысле жизни.

В один из дней в ашрам из Восточной Бенгалии прибыло пять старших учеников Бон Махараджа. Возглавлял группу некий Джаганнатх, высокий, ухоженный мужчина с уверенной походкой. У себя в городе он был одновременно директором школы и главой городской управы, однако, несмотря на свой высокий пост, он вел себя очень скромно и почтительно. Хотя по возрасту он был старше моего отца, мы быстро сдружились. Как-то утром Джаганнатх со своими спутниками увидели в руках Дэвида фотокамеру. «Сэр, пожалуйста, сфотографируйте нас вместе», — попросил один из них, и они встали на фоне храма, готовые к съемке.

Дэвид обернулся ко мне и прошептал: «Тут последний кадр. У меня больше нет пленки. Я берегу этот кадр для чего-нибудь особенного. Что делать? Они уже позируют». Мы решили притвориться, будто фотографируем, сымитировав щелчок затвора. Затем, как ни в чем не бывало, мы разошлись по своим делам.

На следующий день я с удивлением увидел, как Джаганнатх стоит в стороне и молча плачет. Я подошел к его другу: «Что так расстроило нашего Джаганнатха?»

Он обжег меня взглядом: «Твой поступок».

«А что я такого сделал?» — ответил я, не зная, что и думать.

«Вчера, когда мы позировали, ты притворился, что фотографируешь нас. Это называется двуличием. Не стыдно так нас оскорблять?»

Я бросился к Джаганнатху просить прощения, но он ничего не ответил. На следующий день я опять стал умолять его простить мою глупость. Он посмотрел мне в глаза долгим грустным взглядом: «Ты служишь Кришне, — сказал он. — Как можешь ты столь неуважительно относиться к другому человеку? Разве ты не знаешь, что Господь Чайтанья учил нас быть кротким и смиренным, как травинка, и оказывать почтение другим? Двуличие — ужасная болезнь». На его глазах выступили слезы, и он отвернулся. Глядя вверх, он продолжал: «Я доверял тебе как вайшнаву, но ты обманул мои ожидания. Потому я и плачу. Я плачу по тебе, друг мой, потому что ты знаешь так мало. Настоящий вайшнав никогда не поступает с другими так подло».

Он обнял меня, а затем ушел.

Кляня себя за вероломство, я побрел к реке, стараясь разобраться в том, что произошло.

Среди обычных людей подобная мелочь осталась бы, незамеченной. Но у вайшнавов превыше всего ценятся честность и мягкое сердце. Не так-то просто освоить культуру преданности, но благодаря ей поле нашего сердца становится плодородным, и семя настоящей любви дает на нем свои всходы.

Более двух месяцев я провел в приятном обществе Асима, Кришнадаса Бабаджи и Бон Махараджа. Бон Махарадж больше не заводил разговора о посвящении, однако в ашраме жил один монах, которого сильно задел мой отказ принять посвящение у его гуру. Однажды он позвал меня в свою комнату и с нескрываемым выражением презрения на лице стал отчитывать меня. «Только взгляни на себя! — бранил он меня. — Ты оставил материальную жизнь ради жизни отшельника. Но до тех пор, пока ты не принял посвящения у гуру, у тебя не может быть никакой духовной жизни». Он прищурился, и голос его задрожал: «Знаешь, что случается с теми, кто умирает, не прожив ни материальной, ни духовной жизни?» Я молча глядел на него.