Кэтлин Кент - Дочь колдуньи

• Название: Дочь колдуньи
• Автор: Кэтлин Кент
• Издательство: Азбука
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-389-02618-6

Дебютный роман американской писательницы Кэтлин Кент «Дочь колдуньи» сразу покорил и читателей, и критиков: он попал в список бестселлеров газеты «Нью-Йорк таймс» и был удостоен премии Дэвида Лангема за лучший исторический роман 2008 года. Кэтлин Кент, ведущая свой род от одной из «салемских ведьм», Марты Кэрриер («Жена изменника»), узнала о ее удивительной судьбе еще в детстве, слушая семейные предания. Задумав роман, Кент на пять лет погрузилась в изучение печально знаменитого процесса над ведьмами 1692 года, устроенного в городе Салем британской колонии Массачусетс в Новой Англии. В настоящее время Кэтлин Кент — признанный мастер исторического жанра, а ее роман «Дочь колдуньи» издан во многих странах мира.

Героиня этого «красивого, глубокого и трогательного романа», дочь Марты Кэрриер, десятилетняя Сара острым умом и строптивостью пошла в мать, и им обеим непросто найти общий язык с родней, соседями, пуританскими священниками и особенно друг с другом. Но в тяжкий час испытания, когда вокруг поднимается истерия мракобесия и доносительства, а людей одного за другим бросают в тюрьму за пособничество дьяволу (женщин, детей, всех без разбору), мать и дочь понимают, насколько они близки по духу и как самоотверженно они умеют любить.

---

— Он отнимет мне руку, — тихо прошептал Эндрю, будто услышал об этом впервые. В его глазах появилась тревога, и он повторил, задыхаясь: — Он отнимет мне руку, Том, он отнимет мне руку. — Брат вцепился в Тома левой рукой и не отпускал. — Не давайте ему отнять мне руку. Лучше уж умереть.

— Эндрю, — сказала я, обнимая его голову и чувствуя вкус слез во рту, — доктор сказал, ты можешь умереть…

— Нет, — сказал Том, взяв Эндрю за здоровую руку, — ты не умрешь. — Он вызывающе посмотрел на меня и повторил: — Ты не умрешь, Эндрю. Я не дам ему отнять тебе руку. Ты меня слышишь? — Он склонился над Эндрю. — Я буду сидеть здесь всю ночь, и следующую, и следующую. Я буду с тобой, Эндрю. Никто не отнимет тебе руку.

Он держал Эндрю за руку, пока тот снова не впал в забытье. Он сидел так, пока шериф не открыл дверь и не впустил в камеру врача. В одной руке тот нес небольшой кожаный чемоданчик и ремень, в другой — небольшой нож для свежевания и большой нож, как у мясника.

Врач сказал громко, обращаясь к шерифу:

— Темнеет. Нужно торопиться. Стойте у двери на случай, если вы мне понадобитесь, чтобы его держать.

В камере воцарилась тишина, которая нарушалась лишь произносимыми шепотом молитвами и звуком рвущейся ткани — готовили бинты. Когда врач двинулся внутрь камеры, некоторые женщины помоложе заткнули уши руками, чтобы не слышать криков. Я прикрыла Эндрю глаза ладонями, чтобы он не видел приближающегося врача. Гнев, овладевший Томом, передался и мне, словно кто-то ударил меня прямо в затылок. Доктор обратился к одной из женщин:

— Принесите любую воду, какая у вас есть, и отойдите.

Врач собрался опуститься на колени подле Эндрю, но Том поднял руку и сказал:

— Нет, вы нам не нужны. Можете уходить.

— Не глупи, мальчик. Твой брат при смерти, и, если не отнять руку, будь уверен, он умрет. Ради брата, будь храбрецом и держи его здоровую руку.

— Нет, — сказал Том более уверенно.

Доктор замешкался, очевидно думая о монетах, которых лишится, если уйдет, не выполнив свою работу. Он взял ремень, сделал из него небольшую петлю и подозвал шерифа. Я слышала, как женщина выкрикнула в сгущающейся темноте:

— Дайте мальчику умереть спокойно!

Шериф нервно вздохнул и, закрыв за собой дверь, двинулся в нашу сторону. Я почувствовала, как рука Эндрю ищет мою, и меня охватил гнев. Я сказала, с трудом выдавливая из горла слова:

— Если вы к нему прикоснетесь, я наложу на вас проклятие.

Послышался шорох соломы — женщины подползали ближе, чтобы лучше слышать.

Нахмурившись, врач обернулся ко мне:

— Что ты сказала?

Он слышал, что я сказала, так же отчетливо, как если бы я прокричала свою угрозу. Это было видно по тому, как он напрягся и оглянулся на мрачные фигуры, освещенные слабеющим светом, со всклокоченными волосами, в измазанной испражнениями одежде, похожей на рваный и свисающий спутанными лохмотьями саван. Он в нерешительности взглянул на меня и увидел беспощадного ребенка с огненно-рыжими волосами, которого бросили в темницу из-за того, что его направлял дьявол. Доктор начал собирать свои принадлежности, но нет в мире лучшего средства против страха, чем соблазнительные мысли о звонкой монете в кошельке, поэтому он заколебался и осторожно перевел взгляд на Тома. Том сидел с решительным видом, положив на колени сжатые кулаки, но, несмотря на свою решимость, Том был всего лишь мальчик. Доктор стиснул челюсти и подозвал шерифа, сказав, что хочет покончить с делом, из-за которого его оторвали от ужина.

Я увидела, как Том стал отчаянно озираться, ища какое-нибудь оружие или палку, чтобы не подпустить доктора. Вдруг он нащупал что-то в соломе и поднес к лицу, словно это было настоящее сокровище.

Врач обратился к шерифу:

— Так, оттащите эту парочку и держите парня, да поживее…

В эту секунду Том отвел назад руку — руку, которая никогда не промахивается, — и бросил что-то тяжелое, с налипшей соломой, попав доктору прямо в грудь и в лицо. Было похоже, что Том не на шутку ранил его свинцовой пулей. Врач подпрыгнул, громко выругался и стал отряхивать свой кафтан. Его черный кафтан, в котором он ходил на вызовы, и белая льняная сорочка были измазаны чем-то темным и зловонным. Под слоями соломы повсюду были остатки фекалий тех женщин, которые из-за болезни или от слабости, вызванной голодом, не могли вовремя добраться до отхожего места. Найти их Тому не составило большого труда.

Доктор в гневе топнул ногой и рявкнул:

— Ты маленький ублюдок! Только посмотри, что ты наделал!

— Да, это дерьмо не отстирается.

Мы обернулись, удивленные столь сильным голосом, и увидели, что говорила старая женщина, которая посоветовала хозяйке Фолкнер не отдавать шаль жене шерифа. Она была немощная и сгорбленная и надрывно кашляла, но глаза, когда она смотрела на доктора, были умными и насмешливыми. Открыв свой беззубый рот, старуха сказала со смехом:

— Это желчь, видите? Самое лучшее пятно — это пятно от выделений разгневанной женщины, с которой поступили несправедливо. Да, придется вам отрезать полную корзину рук и ног, чтобы заработать на новый кафтан.

Доктор отскочил от нее, будто увидел на ее теле чумные язвы.

— Лучше уходите, — сказал шериф, распахнув дверь. — Здесь у вас ничего не выйдет.

Врач схватил свои принадлежности и, обернувшись, сказал напоследок:

— Ваш брат не доживет до рассвета.

Мы молча сели у свернувшегося калачиком Эндрю, слишком потрясенные, чтобы говорить, поэтому единственным ответом доктору был скрежет ключа в замочной скважине. Я спала плохо, просыпаясь каждый час, но всякий раз, открывая глаза, я видела, что Том стоит на коленях рядом с Эндрю, держит его за руку, протирает ему лоб тряпицей или вливает брату в рот несколько капель воды. Эндрю по-прежнему трясло в лихорадке, и он бредил. Время от времени Том осторожно закатывал рукав его рубашки и смотрел, как краснота поднимается все выше и выше, к сердцу Эндрю. В воскресенье, ближе к рассвету, я проснулась, потому что услышала голос Эндрю. Мне показалось, что он бредит во сне, потому что Том наклонился, чтобы лучше слышать. Я подползла по соломе ближе и увидела, что глаза у Эндрю какие-то странные, затуманенные. Губы потрескались и кровоточили, но речь была спокойной и непутаной.

— Ричард обещал, — заговорил он, приподняв голову, — что осенью мы все вместе снова пойдем на охоту. И что мне дадут выстрелить из кремневого ружья, если я буду осторожен. Теперь у меня есть рука, чтобы держать ружье, и я стану таким же метким стрелком, как отец.

— Ты еще постреляешь. И притащишь домой самую большую куропатку в колониях.

Том убрал волосы со лба брата, тот улыбнулся и снова закрыл глаза. Его голова упала набок, и я чуть не лишилась чувств, приноравливаясь дышать так же медленно, как он. Перед самым рассветом я заснула, прощаясь с Эндрю. Я попыталась сделать все, как просила мама. Сказать ему, что я его люблю. Что нам его будет недоставать. Что мне очень-очень жаль, что я ничего не смогла сделать, чтобы его спасти или облегчить ему боль. Раньше я воспринимала его присутствие как что-то само собой разумеющееся и уделяла ему не больше внимания, чем домашней скотине: за ним приходилось ухаживать или использовать в работе. Теперь я корила себя за то, что не была с ним добрее и терпеливее. А он был именно таким по отношению ко всем нам.

Не успела я закрыть глаза, как мне приснился сон. Во сне Эндрю стоял на берегу реки. Вероятно, была весна, потому что свет был таким ярким и желто-туманным, что трава и деревья расплывались у меня в глазах и трепетали, как топленое сливочное масло. На ремне, перекинутом через плечо, у Эндрю висело отцовское кремневое ружье, а Ричард с Томом поддерживали его под руки. Он поднял глаза! — лицо у него было такое доброе и простодушное! — и широко улыбнулся, будто увидел меня на другом берегу. Брат открыл рот, чтобы что-то сказать, но я не услышала слов, потому что почувствовала, как Том трясет меня за плечо. Я проснулась и увидела заплаканное лицо Тома рядом с моим. Я уснула, привалившись к груди Эндрю, и теперь заплакала, поняв, что Эндрю нас покинул.

Я обняла Тома, но он снял мои руки со своей шеи и сказал:

— Сара, смотри сюда.

Но я не хотела видеть лицо, на котором смерть оставила свой отпечаток. Том опять потряс меня за плечо и снова позвал по имени. Я вгляделась в его лицо, ожидая увидеть ту же скорбь, что охватила меня, но оказалось, что Том вовсе не был опечален. Глаза его светились от радости, а губы смеялись. Он сказал, закатывая рукав рубашки Эндрю:

— Ты взгляни на его руку.

Я взглянула и увидела, что краснота начала спускаться, от плеча к локтю, а от локтя к запястью. Брат дышал глубоко и ровно. Я потрогала его лоб, он был прохладным и покрыт испариной. Когда Эндрю наконец открыл глаза, он снова стал слабоумным ребенком с глупой улыбкой и попросил супа и хлеба.