Кадзуо Исигуро - Там, где в дымке холмы

• Название: Там, где в дымке холмы
• Автор: Кадзуо Исигуро
• Издательство: Издательство «Эксмо» ООО «ИД «Домино»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-699-21851-6

Впервые на русском — дебютный роман знаменитого выпускника литературного семинара Малькольма Брэдбери, урожденного японца, лауреата Букеровской премии за «Остаток дня». Первая книга Исигуро уже подобна дзен-буддистскому саду, в котором ни цветистым метафорам, ни диким сорнякам не позволено заслонить сюжет.

Эцуко живет в английской провинции. После самоубийства старшей дочери она погружается в воспоминания о своей юности в послевоенном Нагасаки, дружбе с обедневшей аристократкой Сатико и о сопутствовавших этой дружбе странных, если не сказать макабрических, событиях…

---

— Разумеется, нет. — Он вдруг перешел на официальный тон и слегка поклонился. — На самом деле я ее и пальцем не тронул.

— Нет-нет, — запротестовал Огата-сан. — Я хотел узнать — вы с женой голосовали за разные партии?

— Именно. — Ханада пожал плечами с неловким смешком. — А что я мог поделать?

— Простите. Я вовсе не собирался вмешиваться. — Огата-сан отвесил низкий поклон, бледнолицый ответил тем же.

Словно это послужило сигналом, трое молодых людей вновь со смехом завели разговор. Отставив политику, они принялись обсуждать коллег по службе. Разливая чай, я заметила, что печенье, принесенное мной с избытком, почти целиком исчезло. Я наполнила всем чашки и снова села рядом с Огатой-сан.

* * *

Гости пробыли час с небольшим. Дзиро проводил их до двери, а потом снова сел к столу.

— Поздно уже, — вздохнул он. — Скоро надо спать ложиться.

Огата-сан изучал шахматную доску.

— Фигуры, кажется, не все на месте. Конь точно стоял не на этом поле, а вон на том.

— Очень может быть.

— Я его туда и поставлю. Ты согласен?

— Да-да, отец, ты наверняка прав. Доиграем партию в другой раз. Я вот-вот пойду ложиться.

— А что, если сделать еще парочку-другую ходов? Партия и закончится.

— Нет, правда не хочется. Я очень устал.

— Да, конечно.

Я убрала шитье, которым недавно занималась, и стала поджидать ухода мужчин. Дзиро, однако, взял газету и начал читать последнюю страницу. Потом потянулся к печенью — на тарелке осталось одно — и рассеянно сунул его в рот.

— Может, все-таки стоит доиграть партию? — после паузы произнес Огата-сан. — Ходов понадобится всего ничего.

— Отец, я и вправду совершенно выдохся. А утром мне на работу.

— Да-да, конечно.

Дзиро вновь взялся за газету. Он продолжал жевать печенье, роняя крошки на татами. Огата-сан внимательно всматривался в доску.

— Очень странные вещи, — проговорил он, — рассказывает твой приятель.

— А? О чем это ты? — Дзиро не отрывался от газеты.

— О том, что они с женой голосуют за разные партии. Еще недавно такое и представить было нельзя.

— Вот именно.

— Странные вещи теперь творятся. Но, по-видимому, это и подразумевается под демократией. — Огата-сан вздохнул. — То, что мы с такой готовностью переняли от американцев, не всегда к лучшему.

— Ну да, несомненно.

— Посмотри, что происходит. Муж и жена голосуют за разные партии. Печально, если на жену нельзя в подобном случае положиться.

Дзиро продолжал читать газету.

— Да, это прискорбно.

— Женщины в наши дни лишены чувства преданности мужьям. Делают что хотят, голосуют за другую партию, если им вдруг вздумается. Все это в теперешней Японии стало обычным делом. Пренебрегают обязанностями — и все во имя демократии.

Дзиро мельком взглянул на отца, потом снова углубился в газету.

— Ты, бесспорно, прав, — заметил он. — Но ведь американцы явно принесли не одно плохое.

— Американцы — особенностей Японии они никогда не понимали. Ни на секунду. Их обычаи для Америки, может, и превосходны, но в Японии все иначе, совсем иначе. — Огата-сан снова вздохнул. — Дисциплина и преданность — вот что когда-то сплачивало Японию. Это, вероятно, звучит непривычно, но это так. Людей связывало чувство долга. Долга по отношению к семье, к властям, к стране. А теперь вместо всего этого — толки о демократии. Когда люди хотят стать эгоистами, забыть о своих обязанностях — тут же слышишь про демократию.

— Да, ты, бесспорно, прав. — Дзиро зевнул и поскреб щеку.

— Возьмем, например, то, что случилось в моей профессии. Существовала система, которую мы годами создавали и лелеяли. Явились американцы и ее обрушили, снесли напрочь, не задумываясь. Решили, что наши школы должны походить на американские, а дети должны обучаться тому, чему американские дети обучаются. И японцы все это приветствовали. Приветствовали, вдоволь порассуждав о демократии. — Огата-сан покачал головой. — Много хорошего уничтожено в наших школах.

— Не сомневаюсь, что это так. — Дзиро снова глянул на отца. — Но в старой системе были явные пороки — в школах, как и повсюду.

— Дзиро, откуда ты это взял? Вычитал где-нибудь?

— Это всего лишь мое мнение.

— Ты это в газете у себя прочитал? Я всю жизнь посвятил обучению молодежи. А потом на моих глазах американцы все разрушили. Сейчас в школах творится просто что-то невероятное — то, как детей учат себя вести. Просто из ряда вон. А многому теперь вообще не учат. Знаешь ли ты, что дети, которых сегодня выпускают из школы, понятия не имеют об истории собственной страны?

— Да, это, конечно, жаль. Но мне со школьных лет запомнились какие-то странные вещи. Помню, например, как меня учили, будто Япония сотворена богами. Что нация наша — божественная и величайшая. Учебник надо было вызубривать дословно. Если теперь чего-то нет, велика ли потеря?

— Нет, Дзиро, все не так просто. Ты явно не понимаешь, как все это воздействовало. Все далеко не так просто, как ты полагаешь. Мы посвящали себя тому, чтобы надежно передавать из поколения в поколение надлежащие качества, воспитать в детях правильное отношение к родине, к своим собратьям. Япония обладала некогда духовной силой, и эта сила сплачивала нас воедино. И только представь, каково быть мальчиком сейчас. В школе ему не прививают никаких ценностей — кроме разве что одной: эгоистически требовать от жизни все, что заблагорассудится. Он возвращается домой и видит, как родители ругаются из-за того, что мать не желает голосовать за партию, которую поддерживает отец. Ситуация критическая.

— Да, я понимаю, что ты хочешь сказать. А сейчас извини, отец, но мне надо идти спать.

— Мы — такие, как мы с Эндо, — делали все от нас зависящее, чтобы взрастить лучшее, что есть в стране. Много хорошего теперь уничтожено.

— Достойно сожаления. — Муж поднялся на ноги. — Извини, отец, но я должен идти в постель. Завтра у меня опять рабочий день.

Огата-сан слегка удивленно посмотрел на сына.

— Да-да, конечно. Я как-то не подумал, что час уже поздний. — Он слегка наклонил голову.

— Ничего страшного. Жаль, что нельзя поговорить дольше, но я в самом деле должен ложиться.

— Да, конечно.

Дзиро пожелал отцу спокойной ночи и вышел из комнаты. Огата-сан не сразу отвел взгляд от двери, за которой скрылся Дзиро, словно ожидал, что тот вот-вот вернется. Потом повернулся ко мне со встревоженным выражением на лице:

— Я совсем не подумал, что уже так поздно. И вовсе не хотел задерживать Дзиро.

Глава пятая

— Уехал? И не оставил для вас в отеле никакого сообщения?

Сатико засмеялась:

— Вижу, Эцуко; вы поражены. Нет, ничего не оставил. Уехал вчера утром — вот все, что им известно. Сказать по правде, я этого почти что ожидала.

Я вдруг поняла, что все еще держу в руках поднос. Я осторожно опустила его и села на подушку напротив Сатико. В то утро по квартире гулял приятный ветерок.

— Но для вас это ужасно, — проговорила я. — Вещи были уже уложены, наготове.

— Это для меня не новость, Эцуко. Раньше в Токио — а впервые я встретила его в Токио, — раньше в Токио было точно то же самое. О нет, в этом для меня ничего нового. Я приучилась ожидать чего-то подобного.

— Вы говорите, что вечером собираетесь обратно в город? Сами, одни?

— Не пугайтесь так, Эцуко. После Токио Нагасаки кажется скучным городишком. Если он все еще в Нагасаки, я найду его сегодня же вечером. Он может сменить отель, но привычки свои ни за что не поменяет.

— Но все это так тягостно. Если хотите, я с удовольствием зайду посидеть с Марико, пока вы не вернетесь.

— Вы очень добры, Эцуко. Марико вполне способна оставаться одна, но если вы готовы провести с ней вечером час-другой, я буду очень признательна. Уверена, что все уладится само собой. Видите ли, Эцуко, если пережить то, что пережила я, приучаешься не обращать внимания на такие мелкие неприятности.

— А что, если… Что, если он совсем уехал из Нагасаки?

— О нет, Эцуко, далеко он не уехал. А кроме того, если бы он и вправду захотел меня покинуть, он бы оставил какую-нибудь записку, разве нет? Нет, далеко он не уехал. Он знает, что я его разыщу.

Сатико смотрела на меня с улыбкой. Я в растерянности не знала, что и ответить.

— А кроме того, Эцуко, — продолжала Сатико, — он сам приехал сюда. Он сам приехал в Нагасаки — найти меня в доме дядюшки, прямо из Токио. Зачем бы ему это делать, если бы он не собирался выполнить все свои обещания? Видите ли, Эцуко, главное его желание — забрать меня в Америку. Вот то, чего он хочет. Ничего, собственно, не изменилось, просто небольшая задержка. — Я услышала ее короткий смешок. — Иногда, знаете ли, он сущий ребенок.

— Но что, по-вашему, означает такой отъезд вашего друга? Мне непонятно.