Дмитрий Урин - Крылья в кармане

• Название: Крылья в кармане
• Автор: Дмитрий Урин
• Издательство: Водолей Publishers
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 2007
• ISBN: 5-902312-91-4

Сборник повестей и рассказов необычайно одаренного, но забытого писателя и драматурга Дмитрия Эриховича Урина (1905–1934) выходит через 70 лет после его последней публикации. Литературная деятельность Урина началась многообещающе (его творчество высоко оценивал И. Бабель, которого он считал своим учителем), но была прервана ранней смертью писателя: в 28 лет он умер от неизлечимой сердечной болезни. При жизни Урина вышли лишь несколько его тонких книжечек, ныне являющихся раритетами. Предлагаемое вниманию читателей издание содержит развернутую вступительную статью, в которую вошли документальные и иллюстративные архивные материалы, дающие представление о личности и творческом пути Дмитрия Урина.

---

Почему вдруг? У меня никогда не было чувства родины, и я никогда не понимал этих глупых стилизованных стихов.

— Чего по полям шатаешься? — Василий поджидал меня у проселка. — Ходит, все одно как пророк или же лунатик.

— Просторы какие, Вася! — сказал я. — Красота!

— Неорганизованная красота, — ответил он. — Смотри, целина какая! Разве бывает в жизни, чтоб красота и чтоб целость? От такой красоты детей не случается. Это неправильная красота.

— Чем же ее поднять? Орудий нет, людей нет, семян тоже.

— Орудия будут, — ответил Василий так уверенно и хладнокровно, как будто знал, что вот уже везут их со станции в Балайбу. Когда же я удивленно поднял на него глаза, он повторил: — Орудия будут. Ежели мы их сделаем.

Тогда вдруг, не к месту, я вынул из кармана письмо дяди моего Зямы Новинкера и, помяв его в руках, как деньги, с которыми расстаешься, показал Василию.

— Почитай.

Он стал спиной к солнцу и принялся за чтение. Он читал медленно, как тяжелодум, и по лицу, до тех пор пока он не закончил, нельзя было узнать, что думает он по поводу прочитанного. Лицо заявляло — «я читаю» — и больше ничего. Я заглядывал в письмо, быстро читал еврейские фразы и переводил.

Стоя возле него, я смотрел на красное небо, на просторы, на рожь, слушал, как шелестела она и как молчали просторы.

Василий закончил чтение.

— Что ж! — сказал он. — Вполне понятно. Пошли этого американца ко всем чертям!

Как просто! Как исключительно по-дружески, по-большевистски просто! А ведь если б мне дали почитать такое письмо, я бы сказал: «Что ж! Как знаешь!..» А потом ехидно бы предположил: «Может быть, ты тоже хочешь в Америку? Что ж!..»

— Боюсь, Вася! — сказал я. — Боюсь, что явится американец сюда. Вот будет скандал!

— Никакого скандала. Попросим его — и все.

И, как старый друг мой Осип Фальк, второй мой друг, товарищ и спутник, поднял руку и сказал: — Господин американец, выкидансэ колбасэ из Балайбы, или же, выражаясь вернее, со «Справедливого пути марксизма». Примите, господин американец, мои уверения в совершенном восхищении, — Василий Семенович Холмогоров.

Я хохотал. Природа свернулась, стихи забылись, и ко всему, что обнимал глаз, захотелось приложить дело.

Мои земледельческие лекции

Каждый вечер общество собиралось в избе, бывшей Платона Ильича Михайлова. Колхозники первое время с большой охотой ходили на всякие собрания, в одиночку им было не по себе: и боязно, и непривычно, — что ни делали, все казалось ненужным. Как-то по-другому, казалось, нужно и жить, и есть, и хлеб молотить, а как — никто не знал. На собраниях, в тесноте все становилось понятней. Вопросы исчезали, чтобы появиться завтра поутру, когда проснешься, войдешь в сарай и голодная лошадь заржет тебе навстречу.

С птичьего полета все прекрасней! С поезда, с аэроплана, с горы — откуда угодно — видно, как изменилась панорама полей. Не заплатанное арестантское платье из разных лоскутков, а огромная скатерть, та самая сказочная, которой накрыт стол для всех бедняков мира. Пир на весь мир! По усам текло, а в рот не попало!

Я много читал и должен был рассказать все, что знаю о сельскохозяйственных орудиях, прежде всего о тракторе, о комбайне.

Крестьяне слушали меня внимательно, и я находил простые цельные слова.

Теперь я их растерял. Страшно читать детскую книжку взрослым, а массовую брошюру — ученым. Поэтому теперь голая и сочная правда гуляет у меня в литературном платье. Меня тормошит интеллигентный призрак признания, надоедливый, как Залман Новинкер.

Трактор

С детства, с первой географической книжки, мы храним воспоминание о бедном китайце, у которого мало земли в своей стране. И вот китаец обрабатывает крошечное поле, обрабатывает пальцем — выковыряет дырочку, опустит туда рисовое зерно, засыпет, и снова выковыряет дырочку, опустит зерно, и опять. Ползает несчастный китаец по лицу своей земли и долбит и ковыряет ее пальцем.

Это, очевидно, неправда. Надо полагать, что китайцы лучше относятся и к своей земле, и к своим указательным перстам. Хотя общественная мотыга, то есть попросту плохо приспособленная палка, в смысле своей технической мощности мало чем отличается от вышеуказанного желтого пальца.

Нам жалко китайца, потому что он беден и потому что он так нерационально тратит свои силы, прекраснейшие человеческие силы, о которых мы такого хорошего мнения. И нам немного стыдно, что вот сильный, здоровый, жадный к жизни человек рабски относится к своим богам и начальникам, ползает перед ними и перед природой.

Пальцем Россию не исковыряешь. Может быть, поэтому в стране, которая была до сих пор аграрной, освоено только восемь процентов всей площади, возможной к освоению культурными методами. Эта меньше, чем двенадцатая часть той земли, которую можно освоить. Пальцем Россию не исковыряешь! Но немного лучше пальца деревянная соха, однолемешный плуг и тяга в одну чахлую лошадиную силу.

Освоена меньше, чем двенадцатая часть земли из возможной к освоению! Для того, чтобы понять весь вопиющий смысл этой цифры, вообразите какой-нибудь знакомый вам небольшой сад. Вы воспитаны в условиях личного хозяйства, и вам будет так легче понять. Вообразите свой сад. Внушительный забор с колючей проволокой ограждает его. Яблони растут у калитки. Вы помните белые цветы яблони? А как пахнут они! Помните? И вот вообразите, что три яблони у калитки растут, действительно растут, а всего остального нет. За яблонями, во весь сад, вплоть до забора, разросся чертополох и крапива, или затвердевшая земля лысеет окаменевшей своей поверхностью, или поваленное дерево гниет и пахнет осенью посреди лета, и невыкорчеванный пенек торчит — черный, обломанный, как забытая могила. Помните, что это? Это цифра. Это меньше чем двенадцатая часть вашего сада освоена и цветет.

Обработать почву — значит подготовить ее к пахоте, запахать и обработать для посева. Для всего этого нужна тяговая сила — лошади, волы, верблюды. Трактор прежде всего заменяет живую тяговую силу. Силы трактора во много раз дешевле того, что забирала у хозяйства живая тяга.

Как же используют огромную силу трактора при обработке земли? Ясно, что если, примерно, однолемешный плуг будет тянуть не одна лошадь, а десять лошадей, то хозяйство потеряет на лошадях значительно больше, чем выгадает от улучшения тяги. Стало быть, существует вопрос о наиболее полном использовании тяговой силы. Для этого делают по возможности широким захват рабочих механизмов, прицепляемых к трактору.

Я издеваюсь над тобой, читатель! Краткие сведения о тракторе и комбайне можно прочесть и в популярной брошюрке, стоимостью в пять копеек. Но меня не смущает цена брошюрки. В пятикопеечной книжке я прочел впервые и о том, как устроен мир, и о том, что нужно для общего счастья. Несмотря на дешевую цену и популярность издания, мне пришлось видеть, как ту же мысль под Киевом доказывали шестьдесят два трехдюймовых орудия — решительно, бодро и без комментариев.

Мне страшно, что все заставки, виньетки и шмуцтитулы в книгах и журналах компонуются из живописных тракторов и тракторят, что тракторы мелькают, как стихотворные строки в индустриальных кинокартинах, что трактор, как слово, как звук пустой, употребляется все время, всюду и всюду и много становится штампом, надоевшим пустяком или скучнейшим наименованием среди бесчисленных цифр, а надо социально и технологически знать, что такое трактор.

Мне же к вопросу о тракторе хочется добавить небольшое разъяснение.

Вы помните?

Вол, с плугом на плечах, тащился на трудах,
А муха у него сидела на рогах.

Впоследствии эта дореформенная муха заявляла: «Мы пахали».

Помните?

В связи с коллективизацией подобные мухи, конечно, будут исчезать. Пока же мухи существуют. Но теперь пашут они не на рогах у вола, а где-нибудь на дифференциале трактора типа «интернационал 10–20».

Продолжение следует

На одно из этих заседаний пришел отец Василия.

Он был пьян, и помолодевшие глаза плескались среди морщин его собранного, уменьшенного старостью лица, как озера среди пустыни. Я рассказывал о тракторе, когда он вошел и остановился у стола, заслонив всех слушателей:

— Мути, бапамути воду, собака! — сказал он и сел на пол. — Васька тоже собака. Я помню.

Со дня организации колхоза каждый день он обещался избить меня и Василия. Пьяный, он был близок к этому. Но надо было сохранять спокойствие.

Я продолжал.

Комбайн

Достоуважаемые магистры, академики, бакалавры, доктора, профессора, доценты, а также прекрасные дамы, здесь находящиеся, — начал свою речь седобородый муж ученый, открывая всемирный конгресс в стенах всеевропейской академии. — Победоносное шествие исследующей, предвидящей и созидающей человеческой мысли продолжается. Еще один отрезок времени, еще один участок величавого пути науки пройден, и ученые люди, увенчанные лаврами и терниями, собрались в настоящее время здесь, чтоб рассказать миру о своих достижениях, ибо они принадлежат всему человечеству.