Лестер Дель Рей - Звезда по имени Нора. Заповедная зона

• Название: Звезда по имени Нора. Заповедная зона
• Автор: Лестер Дель Рей
• Издательство: Мир
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1999
• ISBN: 5-03-003348-3

Сборник рассказов, вошедших в сокровищницу мировой фантастики, в переводах замечательного мастера Норы Галь. В него включены произведения известных писателей-фантастов Великобритании, США и Франции — Л. Дель Рея, Р. Желязны, М. Клингермен, У. Ле Гуин, М. Лейнстера, М. Люкаса, Д. Плектея, К. Саймака, Р. Силверберга, Т. Старджона, У. Тенна, 3. Хендерсон, Р. Шекли, И. Дермеза, А. Доремье и Ж. Клейна.

---

— Да знаю я, что он отличный шахматист. Но я тоже не из последних. Уж не так я плох, чтоб давать мне фору ферзя. Целого ферзя!

— И только в этом дело? Кажется, ты уж чересчур скверно к нему относишься, а какие у тебя, в сущности, основания?

Смейзерс помолчал, разглядывая электронную лампу. Потом сказал, не поднимая глаз:

— Зато ты, кажется, уж чересчур нежно к нему относишься. А у тебя, в сущности, какие основания?

О’Брайен едва не вспылил, но вдруг кое-что вспомнил и прикусил язык. В конце концов, это может быть кто угодно. Может, это и Смейзерс…

Перед самым отъездом из Нью-Йорка в Бенарес, где они должны были встретиться с русскими, членов экипажа пригласили в военно-разведывательное управление и дали им последние сверхсекретные инструкции. Им толковали о том, сколь сложным будет их положение и какими опасностями оно чревато. С одной стороны, уклониться от предложения Индии никак нельзя, Соединенные Штаты должны показать всему миру, что они согласны участвовать в этой совместной научной экспедиции по меньшей мере так же охотно и искренне, как русские. А с другой стороны, столь же важно, если не важнее, чтобы завтрашний противник не смог, используя объединенные знания и приемы, получить какое-то серьезное, даже решающее преимущество — например, на обратном пути завладеть космическим кораблем и вместо Бенареса приземлиться где-нибудь в Баку.

И потому, сказали им, один из них пройдет обучение в военной разведке и получит соответствующий чин. Кто именно — это останется в тайне до той минуты, когда он увидит, что русские что-то затевают. Тогда он условной фразой объявит остальным американцам — членам экипажа, кто он такой, и с этой минуты они будут подчиняться уже не Гозу, а ему. Неповиновение в этом случае равносильно государственной измене.

А условная фраза? Престон О’Брайен невольно усмехнулся: «Обстрелян форт Самтер»!

Но после того, как кто-то из них встанет и произнесет эти слова, начнется нечто отнюдь не забавное…

Наверняка и среди русских есть один такой. И наверняка Гоз подозревает, что и американцы, и русские застраховались подобным образом от всяких случайностей, и от этого бедняге капитану уж совсем плохо спится по ночам.

А какая условная фраза у русских? «Обстрелян Кронштадт»? Нет, скорее — «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

Да, что и говорить, очень будет весело, если кто-нибудь и впрямь допустит серьезный промах.

Вполне возможно, что Смейзерс и есть тот самый офицер военной разведки. После его шуточки насчет нежного отношения к Белову очень на то похоже.

И не надо было ничего отвечать, это я правильно поступил, думал О’Брайен. В наше время надо быть поосторожнее, а тут, на корабле, тем более.

Вообще-то понятно, что точит Смейзерса. В сущности, по той же причине и Белов охотно сражается в шахматы с ним, штурманом, который на Земле и мечтать не мог бы о встрече с таким сильным игроком.

У О’Брайена самый высокий коэффициент умственного развития во всей экспедиции. Ничего сверхъестественного, не очень уж намного выше, чем у других. Просто в экипаже, составленном из самых блестящих и талантливых людей, каких можно было отобрать среди сливок ученого мира в Америке и в Советском Союзе, должен же кто-то оказаться выше всех. Вот таким человеком и оказался Престон О’Брайен.

Но О’Брайен — американец. А при подготовке экспедиции все до мелочей обсуждалось и учитывалось на самом высоком уровне, со всеми дипломатическими ухищрениями и закулисными маневрами, к каким всегда прибегают, определяя границы первостепенной стратегической важности. А потому членом экипажа с самым низким IQ тоже неминуемо должен был оказаться американец.

И таким американцем оказался помощник инженера Том Смейзерс.

Опять-таки ничего страшного, коэффициент на самую малость ниже, чем у следующего по порядку. И сам по себе — отличный, на редкость высокий коэффициент.

Но до старта из Бенареса они довольно долго жили бок о бок. Они многое узнали друг о друге и из непосредственного общения, и из официальных документов; ведь не угадаешь заранее, какие именно сведения о твоем спутнике помогут избежать несчастья, случись какая-нибудь невероятная катастрофа, которую немыслимо предусмотреть.

И вот Николай Белов, которого сама природа создала гениальным шахматистом, как Сару Бернар — гениальной актрисой, с неизменным наслаждением обыгрывает любителя, еле-еле годного для студенческой команды. А Том Смейзерс лелеет в душе обиду, чувство собственной неполноценности, которое только и ждет предлога, чтобы перерасти в открытую вражду.

Просто смешно, думает О’Брайен. Хотя почем знать? Со стороны рассуждать легко, сам-то он не побывал в шкуре Смейзерса.

Смешно? Да, смешно, как шесть кобальтовых бомб. Раз, два, три, четыре, пять, шесть — и трах!

Быть может, беда в том, что все они одной смешной породы. И скоро вымрут, вымрут, как динозавры.

И как марсиане.

— Хоть бы скорей поглядеть на беловские снимки, — сказал он Смейзерсу: лучше заговорить о чем-то безобидном, не вызывающем споров. — Ты только вообрази, на этом голом комке пыли разгуливают живые люди, строят города, любят, решают всякие научные проблемы, и все это миллион лет назад!

Помощник инженера что-то буркнул, усердно копаясь в путанице проводов; он явно не желал давать волю воображению, если это как-то связано с ненавистным Беловым. Но О’Брайен не унимался.

— Интересно, куда они подевались, марсиане? Если они целую вечность назад достигли такого высокого развития, они уж, наверно, додумались до межпланетных путешествий и нашли себе жилище получше. Как по-твоему, Том, прилетали они на Землю?

— Угу. И все похоронены на Красной площади.

Ну что с ним поделаешь? Этакий норов! Не стоило продолжать разговор. Смейзерс, видно, никак не примирится с тем, что Белов только с ним, О’Брайеном, играет на равных.

А все-таки скорей бы поглядеть на фотографии… И когда все сошлись к обеду в просторном помещении посередине корабля, которое служило разом и спальней, и столовой, и клубом, и складом провизии, О’Брайен прежде всего поискал глазами Белова.

Но Белова здесь не было.

— Он в кабинете у врача, — серьезно, хмуро сказал его сосед по столу Лаятинский. — Ему нездоровится. Шнейдер его осматривает.

— Голова разболелась?

Лаятинский кивнул:

— Становится хуже и хуже. И суставы ломит. И жар у него. Гуранин думает, похоже на менингит.

— Ого!

При такой скученности болезнь вроде менингита мигом перекинется на всех. Впрочем, Гуранин ведь не врач, а инженер. Что он в этом понимает, с чего ему вздумалось ставить диагноз?

И тут О’Брайен заметил необычную тишину в столовой. Все ели, не поднимая глаз. Колевич раскладывал еду по тарелкам. Правда, он мрачноват, но, может, просто потому, что пришлось не только готовить, а еще и подавать, ведь дежурный помощник повара доктор Шнейдер вынужден заняться делом куда более важным и неотложным.

Но американцы просто помалкивают, а русские чернее тучи, прямо как на похоронах. Все осунулись, челюсти сжаты, будто люди ждут расстрела. И дышат тяжело, медленно и хрипло. Так бывает, когда бьешься над мучительно трудной задачей.

Вот оно что! Если Белов серьезно заболел, если он выбыл из строя, они в невыгодном положении: у американцев теперь численное превосходство, они процентов на пятнадцать сильнее. И если дойдет до стычки…

Но тогда диагноз, поставленный медиком-любителем Гураниным, — это отчаянная попытка сохранить оптимизм. Да-да, оптимизм! Ведь если у Белова менингит, штука очень прилипчивая, заразиться могут и другие, американцы тоже. Тогда, может быть, они снова сравняются.

О’Брайена пробрала дрожь. Что за безумие!..

А впрочем… что, если бы сейчас там, наверху, лежал тяжело больной американец, а не русский? Пожалуй, тогда и он, О’Брайен, стал бы думать, как думает сейчас Гуранин. Пожалуй, и он стал бы надеяться на менингит, как на спасение.

В столовую спустился капитан Гоз. Казалось, глаза его стали еще темней и ввалились еще глубже.

— Прошу внимания. Сразу после обеда всем явиться в рубку, она сейчас будет дополнением к врачебному кабинету.

— А для чего явиться, капитан? — спросил кто-то.

— Для профилактической прививки.

Наступило молчание. Гоз пошел к выходу. Главный инженер откашлялся.

— А как Белов? — спросил он.

Капитан чуть помедлил.

— Мы еще не знаем, — сказал он, не оборачиваясь. — И если вы хотите спросить, чем болен Белов, отвечу: этого мы пока тоже не знаем.

У рубки выстроилась молчаливая очередь. Сосредоточенно ждали, входили по одному. Настал черед О’Брайена.

Он вошел, закатывая, как было велено, правый рукав. В дальнем конце рубки стоял Гоз и смотрел в иллюминатор так, словно ждал прибытия спасательной экспедиции. Стол штурмана сплошь был покрыт комками ваты, мензурками со спиртом и пузырьками с какой-то мутной жидкостью.