Иван Вазов - Повести и рассказы

• Название: Повести и рассказы
• Автор: Иван Вазов
• Издательство: Свят
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1983

Настоящее издание представляет собой сборник произведений классика болгарской литературы Ивана Вазова (1850–1921). В него вошли повести («Отверженные», «Наша родня») и рассказы («Вылко на войне», «Встреча», «Упрямая голова» и др.).

---

Хаджи Ахилл внимательно глядел на его голову, некоторое время что-то обдумывал, словно решая какую-нибудь математическую задачу, наконец, после многозначительного покашливания, объявлял:

— Не могу тебе сказать, сколько твоя голова стоит…

— Как не можешь?

— Ей-богу, сразу не могу…

— Почему же? Сколько ты с других берешь?

— Это дело иного рода… Ты что — из Карлова?

— Как? Разве ты меня не знаешь? Я — Тинко Курте.

— Как бы не ошибиться, как бы не ошибиться, — задумчиво говорил Хаджи Ахилл.

— Хватит дуровать… Побрей мне голову и получи с меня. Мне некогда… Сколько надо?

— Погоди, сейчас скажу! — восклицал Хаджи Ахилл; потом, словно озаренный неожиданной идеей, подбегал к топчану и начинал рыться под подушкой.

Карловец глядел с удивлением. Вскоре Хаджи Ахилл возвращался к ошеломленному клиенту, держа в руке свернутый метр.

— Дай сперва голову смерить…

И, сняв с посетителя шапку, он обвивал частью этого метра, длиной примерно в локоть, его голову — вдоль складки, окружавшей последнюю, как экватор окружает земной шар.

— Тридцать пар! — громко объявлял Хаджи Ахилл.

У карловца глаза лезли на лоб.

— С сопотца и калоферца я взял бы грош. А твоя голова сорок восемь сантиметров в ширину: мала. Ну и работы меньше. А я никого обижать не хочу, — объяснил Хаджи Ахилл несообразительному клиенту, постукивая себя пальцем по переносице.

Такие же шутки проделывал он и с теми, кто приходил к нему рвать зубы.

Дело в том, что Хаджи Ахилл — знаменитый зубодер. Это тонкое искусство он унаследовал от прадедов, вместе с целым арсеналом клещей и всяких инструментов, созданных в середине XIII столетия первым кузнецом, ударившим по наковальне в Сопоте. С тех пор и доныне первобытные клещи эти вторгались в тысячи ртов и вытащили тысячи зубов — резцов, клыков, коренных… Новейшие усовершенствования, имевшие место в этой области, не дошли до сведения Хаджи Ахилла, что, впрочем, не мешает ему и в настоящее время слыть искуснейшим зубным врачом.

Приходит к нему какой-нибудь крестьянин с раздувшейся щекой.

— Я к тебе, дедушка Хаджи. Вырви мне коренной… Три ночи глаз не смыкал.

— Ладно. Давай пять грошей, — объявляет Хаджи Ахилл, с торжественным видом посасывая чубук.

— Пять грошей? Больно дорого…

— Что ж, ладно. Давай грош: все вырву, — соглашается Хаджи Ахилл, глядя прямо в глаза крестьянину.

Рассказывают еще об одной странной выдумке этого неутомимого шутника.

Как-то раз привезли к нему из Одрина молодую турчанку, принадлежавшую к гарему какого-то паши, чтоб он вырвал ей зуб: растущая слава Хаджи Ахилла дошла уже и туда. Эта турчанка страшно мучилась и никому не решалась доверить эту операцию. Наконец, она нарочно приехала в Сопот — к знаменитому зубодеру.

Хаджи Ахилл подробно расспросил ее о больном зубе, зачем-то потрогал ей щеку, несмотря на присутствие ревнивой бабушки Евы, и, наконец, объявил, что вырвет зуб без всякой боли. Потом достал из-под кровати деревянное корытце, полное вырванных зубов — с одним, двумя, тремя корнями, одни целые, другие сломанные, некоторые с кусками почерневшего и высохшего мяса, иные с косточкой челюсти, — и выложил все это перед ошеломленной молодой женщиной. Потом он поставил перед ней другую миску, полную разных инструментов: клещей — маленьких, какими портные гнут пуговицы, и больших, с толстыми головками, с зубцами, как те, которыми вытаскивают длинные цыганские гвозди; щипцов, какими кузнецы держат раскаленное железо под ударами молота на наковальне; крючков, игл, тисков с винтами, даже ножей!.. Это была целая коллекция орудий истязания и пытки, которые одна только инквизиция решилась бы применить к человеческому телу. При виде этого страшного зрелища несчастную пациентку охватил ужас.

Хаджи Ахилл как ни в чем не бывало стал выбирать среди этих чудовищных орудий, какое бы лучше запустить в ее розовый ротик.

— Аман!.. Аман!..[23] Не надо, не надо! Пустите меня отсюда!

И она вихрем вылетела вон, бросилась в повозку и покатила прямо в Одрин, к паше.

Через месяц к Хаджи Ахиллу явился жандарм и вызвал его к аге в конак.

Хаджи Ахилл пошел. Входит и видит: в бассейне фонтана мокнет пук кизиловых прутьев. Тут он вспомнил о жене паши: мороз подернул его по коже.

Представ перед агой, он задал себе вопрос: сто или пятьдесят? Сомнений быть не могло: на этот раз зад его дорого заплатит за все сумасбродства головы… В эту минуту в мозгу его молнией проносились тысячи мыслей и соображений, возникали тысячи способов и уловок, с помощью которых можно было бы избежать кизиловых палок или хоть отодвинуть знакомство с ними на неопределенный срок… Нет, ничто не спасало… При любой комбинации, любом плане результат получался только один: пук кизиловых прутьев, вымоченных в воде!.. Никогда не думал он, чтоб этот невинный цветущий представитель растительного мира — кизил — представлял такую опасность для известной части человеческого тела… Случай единственный в полной приключений жизни Хаджи Ахилла. Он перебирал в памяти все свое прошлое. На неврокопской ярмарке, например, у него украли кафтан с планом вавилонской башни в кармане; в Море{126} один буян дал ему по морде в корчме, на что Хаджи Ахилл, со своей стороны, ответил словами: «Божья воля!»; на горе Фавор он обнаружил, что вместо его вороного коня, купленного у одного арапа за 3000 грошей, привязан слепой бедуинский осел; в Царьграде его спустили с лестницы в Святой Софии, так как любопытство завело его в такое место, куда надо было иметь разрешение, а он ни у кого не просил, и он потерял при этом два передних зуба; в Бухаресте ему случилось даже выступить настоящим театральным героем: увидев, что на сцене кто-то упал, пронзенный ножом, и убийца вытаскивает этот нож, окровавленный, из тела своей жертвы (как полагалось по ходу действия), Хаджи Ахилл издал вопль и бросился бежать прямо по стульям, измяв при этом два цилиндра и несколько кринолинов. Этот случай, впрочем, обошелся ему всего в пять золотых в виде штрафа, не считая десятидневного ареста, во время которого были подвергнуты медицинскому обследованию его умственные способности… Да и в Сопоте его сажали не раз… Но нынешний случай — совершенно неожиданный, недопустимый! Ну, украли у тебя кафтан с планом башни. Ну, переменили коня на осла. Ну, дали по морде: от этого ничего ведь не делается — только румяней становишься. Ну, столкнули невежливо с лестницы Святой Софии. Все это дела житейские; чего не бывает, раз-другой стерпеть можно. Но целый пук кизиловых прутьев, да еще вымоченных! Это было выше его понимания! В апокалипсисе о таких происшествиях ничего не сказано, и Мартын Задека, несмотря на всю свою ученость, их не предусмотрел.

Правда, Хаджи Ахилл, как уже было сказано, любил страдать, подобно всем великим людям, к которым он себя причислял. Но он считал, и вполне справедливо, что ни один великий человек не согласился бы принять сто или хотя бы только пятьдесят ударов кизиловыми палками, предварительно вымоченными в воде! Это просто что-то невозможное. Воображение Хаджи Ахилла, столь неожиданно нарисовавшее эту ужасную перспективу, не могло больше мириться с мыслью о возможности такого чудовищного события.

Виктор Гюго в своих «Chàtiments»[24] рассказывает, что Наполеон впервые вздрогнул, увидев свои полки погребенными или замерзшими стоя в русских снегах.

Хаджи Ахилл, капитан, ученый человек, обличитель пороков современного общества, философ, вырвавший за свою жизнь тысячи зубов и обривший бесчисленное количество бород, ни перед кем не унижавшийся до лести, не боявшийся ни одного человеческого существа, кроме собаки Фачки Гуштеры, и то лишь когда ее спускали с цепи, да сумасшедшего Христаки, который кидал в него камни; Хаджи Ахилл, говорю я, не пугавшийся ничего на свете, — да, кроме убийства в бухарестском театре! — теперь, перед этим простым агой, перед пучком кизиловых прутьев — о, ужас! — задрожал, испугался! И великим людям суждено иногда испытывать перед лицом грозных катастроф чувство страха!

Но посмотрим, чем кончилась эта критическая минута.

Итак, Хаджи Ахилл задрожал.

Ага поглядел на него с улыбкой.

Хаджи Ахилл вытаращил глаза.

Ага протянул ему открытую табакерку.

Хаджи Ахилл двумя пальцами взял из нее понюшку.

Ага кивком пригласил его сесть и чихнул.

Хаджи Ахилл чихнул и сел.

Ага сказал ему:

— Кузум[25] Хаджи!

Хаджи ответил:

— Буюр, беим?[26]

Ага открыл зеленый ларчик, вынул лиру и протянул ее Хаджи Ахиллу.

— Вот одринский паша прислал тебе… бакшиш…

— Бакшиш?!

Хаджи Ахиллу показалось, что это сон.

— Бакшиш за то, что ты вылечил зуб его «деткам», — пояснил снова с улыбкой почтенный блюститель власти.

— Я?