Иван Вазов - Повести и рассказы

• Название: Повести и рассказы
• Автор: Иван Вазов
• Издательство: Свят
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1983

Настоящее издание представляет собой сборник произведений классика болгарской литературы Ивана Вазова (1850–1921). В него вошли повести («Отверженные», «Наша родня») и рассказы («Вылко на войне», «Встреча», «Упрямая голова» и др.).

---

— Мама, и я хочу, и я пойду с Киной! — закричал Радулчо.

Дети припустили вверх по заснеженной улице и очутились в поле, возле шоссейной дороги.

А мать осталась ждать у ворот.

С гор дул ледяной ветер. Вершины, ущелья, равнина — все забелело снегом. Небо нахмурилось. Черные стаи ворон кружились над дорогой и садились на голые верхушки деревьев. На шоссе, что бежало к Ихтиманскому ущелью, темнели кучки людей — девушек, старух, детворы… Солдаты продолжали идти — то в одиночку, то гурьбой. Кина и Радулчо обошли первую кучку встречающих, другую, третью. Побежали дальше, им хотелось первыми увидеть, первыми встретить Стоянчо. Они узнают его сразу, ничего что поднявшаяся метель туманит глаза.

Дорога шла вверх и терялась за холмом. Из-за метели не видно было ни зги. Кина и Радулчо поднялись на самую вершину, там ветер дул сильнее, пронизывая до костей. Вот из-за поворота показалось двое солдат, с головы до ног запорошенных снегом. Нет, не он.

— Эй, идет ли еще войско? — спросила Кина у солдат.

— Не знаем, девонька, а вы кого ждете?

— Бачо! — ответил Радулчо.

Усталые путники удалились.

Кина опять всматривается вдаль. Холодно. Девочка вся дрожит, и у Радулчо зуб на зуб не попадает, но Стоянчо идет, и они дождутся его. А то мать заругается или начнет плакать, если они придут без него.

Показалась пролетка с двумя седоками в башлыках и теплых полушубках. Когда лошади поравнялись с детьми, Кина выбежала на дорогу.

— Господин, идет ли войско? — спросила она.

— Не знаем, голубушка, — ответил один из путников, приподняв край башлыка и удивленно глядя на посиневшую от холода девочку.

Пролетка покатила дальше под гору.

Двое детей, казалось, приросли к месту. Шел час за часом. Ветер все крепчал. Он жалил лицо, врывался под одежду. Метель разгулялась не на шутку, но они не двигались с места. Все стояли, не сводя глаз с поворота, не покажется ли припозднившийся путник. Вдруг у Кины екнуло сердце. Из-за поворота выехал конный отряд, стуча копытами, стал приближаться. Как много всадников! Наверное, и бачо с ними. Она ждала, затаив дыхание. Отряд поравнялся с ними и с топотом пронесся мимо. Кина махнула рукой двум офицерам, ехавшим чуть поодаль.

— Господин капитан, а бачо едет? — спросила она сквозь слезы.

Офицеры придержали коней и удивленно переглянулись.

— Кто он — твой бачо? — спросил один.

— Бачо Стоян! Наш бачо Стоян! — нетерпеливо выкрикнул Радулчо, не понимая, как может этот офицер в красивом мундире не знать, что их бачо — Стоян.

— Какой Стоян? — удивился офицер.

— Стоянчо из Ветрена! — без запинки ответила Кина.

Офицер о чем-то потолковал с товарищем и участливо осведомился;

— Ваш бачо — кавалерист?

— Он, он, — ответила бедняжка, ничего не поняв.

— Нет у нас такого, девочка.

А его товарищ сказал:

— Лучше возвращайтесь в село, замерзнете.

Офицеры пришпорили коней и поскакали догонять эскадрон.

Кина уже не сдерживала слез, Радулчо тоже заплакал. Руки и ноги у них совсем окоченели, щеки посинели. Дорога до самого села была пустынна. Народ разошелся по домам, близились сумерки, становилось все холоднее. Один только конный отряд чернел, удаляясь. Ветер донес издалека бойкую солдатскую песню. Кина и Радулчо поплелись в село.

На землю опустилась ночь. Они брели, засунув руки за пазуху, и тихонько плакали, думая о матери, ждавшей их у ворот.

Еще одна пролетка, запряженная тройкой лошадей, протарахтела мимо под гору.

— Господин, идет ли еще войско?

Пролетка пронеслась мимо и сгинула, растаяла во мраке.

А вьюга разбушевалась вовсю, словно хотела дать ответ детям. Она неслась с запада, с поля боя, оттуда, где в виноградниках под Пиротом снег заметал могилу Стояна.

Перевод В. Поляновой

ХАДЖИ АХИЛЛ

Портрет

Кто не слышал о знаменитом цирюльнике из города Сопот?

Каждый, там побывавший или хотя бы беседовавший на досуге, в хорошем настроении, с кем-нибудь из жителей Сопота, не мог не слышать о Хаджи Ахилле (так я буду называть его)[19].

Всюду, где ни проходил слепой певец и артист Колчо{110}, он оставил какой-нибудь рассказ или анекдот о моем герое.

А где только не проходил Колчо?

Сколько веселых компаний занимала личность Хаджи Ахилла с ее странностями!

Сколько остроумных изречений Хаджи Ахилла передаются из уст в уста! Передаются и исчезают бесследно. Потому что Хаджи Ахилл — бедный цирюльник, своего рода полуграмотный Фигаро, ничего не читавший, кроме снотолкователя Мартына Задеки да библии, не записывающий творений своего мозга и не испытывающий особой жажды бессмертия, при всей уверенности в собственной значительности.

Нет. Он живет беспечно.

Все его честолюбие состоит в том, чтобы иметь побольше бород, требующих бритвы, да варить побольше кофе — пять пар{111} порция. Да, он страстно любит еще свою почтенную супругу — «бабушку Еву». Но булгарию{112} свою он любит больше, чем ее. А вино — больше, чем булгарию.

Как видите, маленькие слабости…

Но у кого нет слабостей?

Наполеон неумеренно любил нюхательный табак.

Александр Великий — крепкие напитки.

Суворов имел склонность кукарекать петухом.

Даже праотец Ной платил дань тому же увлечению, что Александр Великий и Хаджи Ахилл.

А Хаджи Ахилл, как я уже сказал и покажу в дальнейшем, — личность замечательная, необыкновенная.

Правда, среди знающих его лично в этом вопросе нет единства взглядов. Одни считают его сумасшедшим. Другие — пьяницей. Третьи — философом.

Читатели смогут составить себе собственное мнение, прочтя это повествование.

* * *

Итак, вот портрет героя.

В настоящее время Хаджи Ахиллу 66 лет. Ростом он довольно высок — выше среднего. Глаза у него темно-серые, проницательные, все время в движении и нередко глядят иронически. Лицо — широкое, почти квадратное — по той причине, что обе щеки, повыше линий бороды, обрюзгли, придавая приятную симметрию всей физиономии, которая без украшающих ее подстриженных усов по форме своей очень напоминала бы физиономию Горчакова. Широкий лоб над большими черными бровями изборожден глубокими морщинами и складками, какие можно видеть на лбу статуи, изображающей Сократа.

До войны Хаджи Ахилл носил черный фес — того фасона, который был в моде при покойном султане Махмуде{113}; фес этот, наверно, был сперва совершенно алый, но затем, в результате перенесенных им бесконечных перекрашиваний, преобразился, постепенно переменив свою масть: из алого стал багряным, потом пунцовым, потом светло-фиолетовым, потом темно-фиолетовым, потом черноватым, потом почти черным и, наконец, совсем черным. В будни Хаджи Ахилл разгуливал в необъятных штанах-карванах с бесчисленными стереотипными и неустранимыми складками, а по большим праздникам надевал кофейного цвета суконные шаровары, расшитые спереди, сзади, под поясом, над штанинами тонкой черной шелковой тесьмой, изображающей разные затейливые разводы, зигзаги, арабески довольно сомнительного художественного достоинства.

Но шаровары эти, хотя выглядят до сих пор совершенно новыми, — на самом деле очень давнего происхождения и сыграли важную роль в жизни нашего героя.

В них он щеголял еще юношей, покоряя представительниц прекрасного пола всюду, где ни появлялся; в них сумел завоевать сердце первой своей супруги и обвенчаться с почтенной «бабушкой Евой». В них он бродил по свету. Они совершали путешествия по Море, по Боснии, в Царьград, в Бухарест, по святым местам; восходили на гору Фавор{114}, видели нур{115}, побывали в дальних странах, были свидетелями дивных событий. В них таится столько милых старинных воспоминаний! Они связаны с далекой молодостью и путешествиями Хаджи Ахилла. Оттого-то и нынче, надев их и опоясавшись камчатным тарабулузом{116}, он принимает необычайно торжественный вид; взгляд его становится важным, многозначительным, поступь — тяжелой, церемониальной. Даже у чубука его блестящее прошлое: он был подарен Хаджи Ахиллу тридцать пять лет тому назад, во время его паломничества, иерусалимским игуменом Никитой. Булгария — тоже солидного возраста. Купленная давным-давно на одной ярмарке в Македонии, она обошлась ему не дороже какого-нибудь ножика, но он всегда уверял, что это — большая редкость.

— Она не звенит, а человеческим голосом разговаривает, — с гордостью говорит он.

Чтобы завершить портрет Хаджи Ахилла, прибавлю, что он всегда запинался, произнося букву а. Однако недостаток этот только способствовал его красноречию.

Но удивительней всего был дом Хаджи Ахилла. Говорят, Хаджи Ахилл перестраивал верхний этаж двадцать раз и успокоился, лишь увидав его таким, как ему рисовала фантазия.