Сэйс Нотебоом - Потерянный рай

• Название: Потерянный рай
• Автор: Сэйс Нотебоом
• Издательство: Текст
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-7516-1000-5

Сэйс Нотебоом (р. 1933) — знаменитый нидерландский поэт, прозаик и эссеист. В «Тексте» выходили его романы «Ритуалы», «День поминовения», «Филип и другие» и книга путевых очерков «Красный дождь». Герои «Потерянного рая» беспрестанно перемещаются — то во времени, то в пространстве. Перебивая друг друга, они рассказывают свои истории, блуждают по миру, перелетая из Бразилии в Австралию, из Голландии в Австрию… Неожиданные повороты сюжета держат читателя в напряженном ожидании, а остроумие автора, его парадоксальный стиль доставят радость ценителю хорошей прозы.

---

— Please, go away.[63]

— Не могу. Я хочу поговорить с вами.

Это была правда. Он уже не мог уйти. Долгий перелет, чужой город, новые лица, разговоры, которые пришлось вести, и вся та, оставшаяся далеко позади, жизнь: работа, Аннук, с которой он познакомился после развода, недописанная заявка на книгу о Терборге,[64] валявшаяся в ящике стола. Ему страшно захотелось спать, хорошо бы лечь, подумал он, поближе к ней, прямо на грязный пол перед шкафом. И вдруг ему все стало безразлично. Она могла позвонить и поднять тревогу, могла внезапно встать и, перескочив через него, убежать вниз по лестнице. Конечно, он побежал бы за ней, и первый же полисмен, которого она позовет на помощь, арестовал бы его за неспровоцированное насилие.

— Please, go away. — Эти слова, недвижно повисшие в тишине, постепенно отвердевали. Please, go away. Латинский акцент. Она может быть откуда угодно. Испания? Румыния? Нет, слишком мелодичный голос.

Снаружи пробило шесть. Представление окончено. Он ждал, затаив дыхание, когда она шевельнется, но она снова удивила его. Он не успел разглядеть, как удалось ей встать так ловко, не повредив крыльев. Что-то вроде пируэта, бешеное спиралеобразное движение, мгновенно переведшее лежавшее перед ним тело в вертикальное положение: р-раз — и она села в шкафу, скрестив ноги, а крылья скрестились у нее за спиной. И, увидав ее лицо, он тотчас понял, что стоило просидеть здесь не несколько часов, а несколько дней, даже зная наперед, что из этого ничего не выйдет, чтобы увидеть девушку с таким лицом, — ясным и рассерженным, открытым и непроницаемым, дерзким и одиноким. Полным обещаний, и он понял, что лицо это пленило его. Серые глаза, чуть приоткрытый рот, выжидательный, любопытный взгляд.

12

Положив ладонь ему на спину, между лопаток, она замерла на миг, потом медленно подняла ее, словно забирая из его тела боль, усталость, тоску и выбросила все это, тряхнув рукою, в воздух — жест, которым массажисты обычно дают понять, что процедура окончена. Эрик хотел сесть, но она удержала его.

— Не спеши, я с тобой слишком долго работала. Раз мне даже показалось, что ты задремал.

— Как долго?

— Больше часа. Сегодня у меня больше никого нет, я могла заниматься тобой подольше.

— А мне показалось, что прошло три года. Три года с тех пор, как мы виделись в последний раз… надеюсь, тебе не очень неприятно, что я напоминаю об этом.

— Там мне не нужна была помощь. Теперь ты, конечно, спросишь: почему.

— Почему — что?

— Почему я исчезла.

— Я спрошу, почему ты не давала о себе знать.

— Не имела возможности.

— Зачем же ты мне это пообещала?

— Я и еще кое-что пообещала.

— Что?

— Что разыщу тебя.

— Ерунда. То, что мы встретились здесь, — безумная, непредсказуемая случайность. С той же вероятностью можно было ожидать встречи где-нибудь в Киншасе. Кстати, а как ты попала в эту дурацкую, занесенную снегом деревушку? Я не знал, что ты умеешь массировать.

— Я давно умею. Научилась. Полезная профессия, помогает выжить в любом месте, в Австрии, в Австралии — везде. Это у вас безработным платят кучу денег, такая лафа не всем перепала.

— Но сюда-то ты как попала?

— Так вышло.

— Из-за мужчины?

Она взмахнула рукой, словно отбрасывая что-то.

— Мне вообще не очень важно, где жить.

— Ты и тогда говорила: «Мой дом — вся земля». Меня это поразило. — Он поднялся, взял халат. Ему хотелось сказать еще что-то, но он не знал что. — Дело в том, что я… я безумно в тебя влюбился.

— Да, ты выглядел зверски голодным.

— Тебе это показалось смешным?

— Наоборот. Ты напугал меня: слишком быстро все произошло. Буря и натиск, так сказать.

— Это, наверное, из-за праздника. Мне хотелось изменить свою жизнь…

Он мог бы продолжить: «…потому что я в тот вечер напился и все случившееся казалось мне страшно важным», но не стал.

— Да нет, это из-за крыльев. Не с тобой одним случилось такое. В тот вечер происходили удивительные вещи.

— Вовсе нет, с крыльями это никак не связано. Скорее с тем, что это был последний день. Назавтра я должен был лететь назад, вернуться к тому, чего больше не хотел. Это похоже… ты должна понять… если ты и сама тоже…

Он поднял глаза. Она холодно глядела на него, не отводя взгляда. И он почувствовал себя глупо.

— Если сама я тоже… — повторила она задумчиво и покачала головой. — Нет. Нет. Я слишком хорошо себя знаю. Это не имело смысла. Ты говорил, что можешь стать корреспондентом, а когда я объяснила, что не собираюсь долго оставаться на одном месте, ты сказал, что готов ехать за мной куда угодно, что тебе все равно, где писать. Видишь ли, я слыхала такие клятвы столько раз… не в точности такие, но… не важно. Моя жизнь никого не касается. И еще: я знала, что ты вернешься к своей любовнице и забудешь меня через несколько месяцев. Так оно, собственно, и случилось.

— Точно знала… почему же ты ни разу не позвонила?

— Не хотела рисковать. — И добавила, словно желая показать, что разговор окончен: — Ты еще долго здесь пробудешь?

— Завтра — последний день.

— Заканчивается курс?

— Выходит так. Мы еще увидимся?

Она заглянула в расписание:

— Нам нельзя встречаться с пациентами, но ты у меня записан на завтра. Так что до свиданья.

— До свиданья.

— Ты помнишь, — спросила она, когда он уже подходил к двери, — что я сказала тебе в конце той ночи?

Но он не помнил.

13

Чтобы смягчить горечь разлуки, Рената выдала им по лишней мисочке Lachsauflauf.[65] А доктор Крюгер, пока Эрик жевал свой хлебец, прочел ему напоследок краткую лекцию об осложнениях, случающихся при внематочной беременности. Но Эрик не вслушивался в жуткие медицинские подробности, мысли его витали далеко. В номере лежало письмо от Аннук, на которое не хотелось отвечать. Наступил вечер, снежные вершины за окном потемнели; надеясь, что безостановочно кружащиеся в мозгу мысли выйдут из него вместе с потом, Эрик отправился в сауну, потом доплавался в бассейне до смертельной усталости и вдобавок выпил горькой настойки Schlaf- und Nerventee,[66] всегда стоявшей на буфете в столовой, но стоило ему забраться в постель, как сон удалился в неизвестном направлении. Дома он принимал в таких случаях двойную дозу коньяку, но тут это было немыслимо. Вдобавок после настойки во рту осталась мерзкая горечь, от которой невозможно было избавиться. Она сказала неправду; все эти три года он ни на день не забывал ее. И не забудет никогда. Вернувшись домой три года назад, он буквально сходил с ума и долго ни с кем не мог общаться, особенно с Аннук.

— Я готова позволить тебе все, что угодно, по мне хоть целую армию шлюх перетрахай, но, ради бога, держись подальше от этой девчонки. Остался бы с ней, если она такая необыкновенная. Может, и тебе бы приделали крылья. Боже, что за несчастные существа эти мужчины. Стоит нацепить пару крылышек, спрятаться в шкаф — и готово. Но летать-то она не умеет. А трахаться, привязав за спину здоровенные картонные штуки, вряд ли удобно. Кстати, а как они их закрепляли? Резинками, крест-накрест?

14

Те же люди в том же месте.

Прежде чем улечься на стол, он спросил то, о чем заранее решил не спрашивать:

— Мы с тобой еще увидимся?

— Мы уже видимся. Так и не вспомнил, что я сказала тебе в конце той ночи?

Он не вспомнил. Хотя вся эта безумная ночь целиком запечатлелась в его мозгу: кромешный ад, океан, пожар, крылатые люди, выпивка, полицейские сирены и — жуткими призраками — ряды ободранных эвкалиптов.

— Ложись, пожалуйста.

Он подчинился. Мордой в стол особенно не поговоришь.

— Правда, странно, что тебе приходится меня массировать?

— О Господи. Это — моя работа. Расслабься, пожалуйста. Иначе от массажа никакой пользы.

Казалось, он снова увидел все, так же ясно, как тогда. Комнату с пустым шкафом. Перышко на полу — он его поднял. Они познакомились полчаса назад. Она стояла выпрямившись, ангел с мальчишеской фигурой, глядя на него насмешливо и недоверчиво. Телефон в комнате рядом трижды прозвонил и затих. Потом снова прозвонил три раза.

— Это — сигнал, — сказала она. — Шоу окончено, ангелы могут расходиться. Ты не справился с программой.

— С программой я справился в прошлый раз.

Он вспомнил, как, возвращаясь назад, увидел напротив парковки своего последнего ангела — на крыше здания, с поднятым вверх мечом, словно приготовившегося изгнать жителей города из их рая. Именно этого ангела имел в виду поэт, загодя запасшийся биноклем, когда говорил: это — девушка.

После телефонного звонка она, жестом попросив его подождать, исчезла из комнаты. Сквозь пыльное окно он глядел на медленно наливавшееся огнем закатное небо, по которому плыли полосатые австралийские облака, окаймленные сверкающими золотистыми полосками. За неделю он воспылал необъяснимой любовью к этой стране. Он не ожидал ничего подобного, когда ехал сюда, полагая увидеть еще одну новую страну, вроде Америки. Но его встретил совсем иной мир. Простор и свобода, светившиеся на лицах людей, казалось, подсвечивали изнанку облаков. Хотелось удрать вслед за ними в пустыни, в огоненные песчаные просторы, закрашенные на карте желтым. Чужие, непонятные имена местных племен, написанные на ней, хотелось повторять про себя, как волшебное заклинание. Сами аборигены здесь, в Перте, ему не попадались. Он попытался расспросить о них ее, но она не поддержала разговора.