Теодор Крёгер - Четыре года в Сибири

• Название: Четыре года в Сибири
• Автор: Теодор Крёгер
• Жанр: Биографии и Мемуары

Немецкий писатель Теодор Крёгер (настоящее имя Бернхард Альтшвагер) был признанным писателем и членом Имперской писательской печатной палаты в Берлине, в 1941 году переехал по состоянию здоровья сначала в Австрию, а в 1946 году в Швейцарию.

Он описал свой жизненный опыт в нескольких произведениях. Самого большого успеха Крёгер достиг своим романом «Забытая деревня. Четыре года в Сибири» (первое издание в 1934 году, последнее в 1981 году), где в форме романа, переработав свою биографию, описал от первого лица, как он после начала Первой мировой войны пытался сбежать из России в Германию, был арестован по подозрению в шпионаже и выслан в местечко Никитино по ту сторону железнодорожной станции Ивдель в Сибири. Он описывает свои переживания как немецкий военнопленный, рассказывает о своей дружбе с капитаном полиции Иваном Ивановичем и женитьбе на прекрасной татарке Фаиме, о защите немецких и австрийских военнопленных, о том, как он инициировал строительство школы. Роман драматично заканчивается закатом городка Никитино в буре Октябрьской революции. Общий тираж этого романа превысил миллион экземпляров.

---

Мы сидим рядом и молчим.

Наши цепи также умолкли.

- Неделями я искала тебя, Степан. Бог указал мне дорогу к тебе. Любовь ближних велика, они всегда радостно подают нищенке, даже если это их последнее. Но наша матушка Россия так велика и бесконечна. Мои ноги больше не хотят нести меня, они устали и изранены... Проводник спрятал меня в своем купе под скамейкой... я ехала три дня, мужчина всюду, на каждой станции спрашивал только о тебе, пока ему кто-то не сказал, что видел такого великана и рассказал всем об этом. Бог привел меня, так я с расспросами добралась до тебя.

Голос женщины устал, в нем слышен звук дальней тоски, долго ожидаемого тепла. Ее пальцы скользят по руке мужчины, касаются ручных цепей... пугаются. Большие глаза печально смотрят на землю. Неподвижно мужчина сидит, он тоже мрачно глядит вниз на свои скованные ноги, тогда как его огромные лапы лежат на коленях, а вены вздуваются.

Тонкие женские руки снова касаются цепей на запястьях, но на этот раз они тверды, не отскакивают испуганно назад.

- Степан... Дорогой... тебе не больно...? И женские руки гладят железо.

- Нет, Марусенька... но..., – и непроизвольное движение заставляет цепи продолжить речь своим звоном, пока они снова не умолкнут.

Наступает вечер. Нам приносят еду, мы не должны нести ее сами, это три миски. В столовой миске, которую получает женщина, плавает хороший кусок колбасы. На пол ставят свечку и закрепляют.

Это в первый раз, когда у нас в камере есть свет. Возвращается охранник, собирает пустые миски, приближается к женщине, осторожно достает из кармана блестящий рубль и дает ей.

- Тебе это всегда пригодится, матушка.

Он не ждет слов, не ждет благодарности. Он уже исчезает.

Приходит ночь. Серое утро рассветает за зарешеченными окнами. Маруся и Степан беседуют шепотом. Ребенок спит.

Мой друг отодвинулся далеко от меня... только наши цепи удерживают нас.

Женщина приходит каждый день, когда солнце село и мы возвращаемся с работы.

Ребенок бодр и доволен, и однажды он смеется. В тюрьме, среди опасных преступников, смеется ребенок! В коридорах, в камерах прислушиваются мрачные мужчины...

Она ежедневно приходит к нам. Она немного отдохнула, бедная, усталая женщина. Всякий раз, когда я вижу ее, меня охватывает невыразимая печаль.

Доживет  ли она до освобождения своего мужа? Не утеряет ли она его из виду? Сможет ли она перенести все эти лишения?

Твоя любовь, Маруся, велика!

Мы работаем в каменоломне. Несколько заключенных заняты тем, что сбрасывают камни со склона высотой приблизительно 20 метров, другие должны грузить эти камни на тачки, следующие – тянуть груженые тачки к тюрьме. У тюрьмы должна появиться пристройка.

Внезапно пронзительный крик! Медленно мы поднимаем головы от нашей работы.

Страшная картина открывается нам.

Постаревший в тюрьме заключенный, политкаторжанин, мужчина с умной головой, который никогда не ругался и всегда уединялся от всех, упал с высоты каменоломни. Раскинув широко руки, он наполовину лежит под тележкой, с глубокой раной на голове. Тяжелый шар, к которому он был прикован с тачкой, разбил ему ногу. Заключенные, которые были поблизости, собираются вокруг него, конвоиры покидают свои посты и окружают раненого.

На мгновения взаимная ненависть забыта.

- Друзья, – хрипит полумертвый, – добейте меня, избавьте от мучений. Однако никто из нас не может пересилить себе и выполнить его последнее желание.

К умирающему приближается Степан, он как игрушку тащит за собой на цепях тачку и шар. Никто не решается остановить его, даже охранники.

- Прощай и молись за нас! – говорит Степан и каблуком полностью раскалывает его череп.

Усталая черта проявляется на умном, тонком лице старика. Мы стоим вокруг него, задумчиво и молча.

Но уже в следующее мгновение на нас обрушиваются удары плетей! Конвоиры, дикие забайкальские казаки Байкала, обрабатывают труп своими каблуками. Они хотят с уверенностью установить смерть.

Настроение опасных преступников возбуждено, напряжено. Удары плеток безжалостно и беспрерывно сыплются на нас.

Мое самообладание внезапно заканчивается. Одного из грубиянов я бью кулаком. Мужчина как будто пораженный молнией падает на землю с залитым кровью лицом. Еще удар, и падает другой. Я вижу, как Степан хватает одного конвоира за ноги, крутит его у себя над головой в воздухе и со всей силы бросает на камни. Два метко брошенных больших камня попадают в лица двух других, которые с криком поднимают вверх руки и ложатся на земле. И теперь настоящий град камней обрушивается на них. Трещат только немногие выстрелы. Они убегают.

Только теперь весь ужас нашего положения становится мне ясным. Скованные ножными кандалами, мы никак не сможем убежать, не говоря уже о том, чтобы защититься от  револьверов и винтовок солдат.

Мы стоим как хищники, нагнувшись, готовые к нападению, решившиеся на крайность, полные отчаяния и ярости. Мы все знаем, что поставлено на карту.

Чтобы не совсем беззащитно противостоять подкреплению, которое может прибыть каждую секунду, каждый из нас собирает камни.

Вдруг звучит громкий свист! Появляется начальник охраны и кричит:

- С вами ничего не случится! Инспекция приехала! Держите ваши рты на замке, будьте благоразумны, или вам всем конец!

Наши руки выпускают камни... мы снова беззащитны.

На тюремном дворе стоит умно выглядящий мужчина, вокруг него приплясывает начальник тюрьмы.

Нас выстраивают, инспектор вызывает – один из нашей шеренги отсутствует.

С подхалимской любезностью начальник тюрьмы пытается объяснить все произошедшее чужому господину.

- Ты лжешь! Это был голос Степана.

- Кто может рассказать мне правду о случившемся?

- Вот он может.  Степан силой выталкивает меня. Я стою перед мужчиной и объясняю ему наше положение.

Тем же вечером несколько охранников приходят в камеру с наковальней и кузнечным молотом. Цепи, которые связывают меня со Степаном, падают – мы вопросительно смотрим друг другу в глаза и молчим.

- Иди, сукин сын! – орет на меня начальник охраны.

- Мне нужно защитить тебя? – внезапно глухо звучит голос Степана, и он уже хватает тяжелый шар. В двери стоит Маруся с улыбающимся ребенком в руках...

Я возражающее киваю головой, я не могу произнести ни слова, мое горло кажется перетянутым. Последний взгляд на моего друга, в раскрытые глаза Маруси...

Я иду навстречу моей судьбе... один.

В канцелярии тюрьмы меня принимает директор тюрьмы. Мгновенно мысли мелькают в моей голове: казнь через повешение! Удар кулаком в каменоломне! Будут меня пытать или мучить? Должен ли я сдаться без боя?

- Тебя отправляют на Обские болота! – краткий ответ на все мои немые вопросы.

Болота на реке Обь... это верная смерть.

Это те болота на северной реке Обь, которые не замерзают полностью даже зимой. Здесь вечно лежит туман. Там есть маленькая тюрьма и большое кладбище, и ничего больше. Конвоиров, которые охраняют там очень незначительное число заключенных, меняют каждые три месяца, и только очень сильных мужчин направляют туда в охрану и платят им большое жалование. Из-за малярии и других болотных болезней каторжники, направленные туда, идут навстречу их медленной верной смерти.

Итак, эта поездка должна была стать последним этапом моей жизни.

Совершенно один, под строгой, никогда не ослабевающей охраной снова кочевал я из одной тюрьмы в другую. Уже давно я утратил всякую ориентацию. Передо мной и за мной лежали бескрайние дороги через снежные сугробы, дождь, мороз и сырость. Моя одежда была оборвана, портянки в ботинках удерживались только лишь коркой грязи.

Я стал человеческим животным. У меня больше не было уже силы убегать или сопротивляться.

В каком-то местечке в непосредственной близости от светящейся церкви я слышу торжественный колокольный звон. Мои конвоиры с глубоким уважением снимают шапки, останавливаются и крестятся, раз за разом.

Это Пасха... праздник примирения для всего народа. Тут подходит ко мне древняя бабушка, подает мне маленький «кулич» [баба, которая выпекается к пасхе], окрашенное в красный цвет яйцо, и крестит меня со слезами на глазах.

- Храни тебя Бог, сынок.

Ее высохшие подагрические руки боязливо касаются меня, она пытается улыбаться, ее глаза ясны, хотя они потеряли свой блеск.

- Несчастный, бедняга, Христос воскрес!

- Воистину воскрес, – отвечаю я трепетным голосом на пасхальное приветствие.

- Ну, давай, иди дальше, – слышу я за спиной голос охранника, первые приличные слова за много месяцев.

Я снова в движущемся тюремном вагоне. Лес и поле под паром скользят в вечной монотонности.

Задумчиво я смотрю на подарки. Я ем одно и другое, и их вкус на давно отвыкшем языке вызывает в моем воображении образы прошлого: мою кормилицуа... родителей... родину. Однообразно катятся колеса вагона, пока рассвет через зарешеченное маленькое окно постепенно не добирается ко мне.