Адсон Монтьер-Ан-Дер - Новые записки о галлах

• Название: Новые записки о галлах
• Автор: Адсон Монтьер-Ан-Дер
• Жанр: История

---

Итак, ворота церкви распахнулись, и стройной процессией, облаченные в безупречные мантии, монахи двинулись к гостям, сохраняя на лицах смешанные выражения восторга, почтения и трепетания. Хоть свечки, несомые в начале шествия, и задуло разом дыханием ветра, появившегося вместе с делегацией, их все равно несли торжественно, нисколько не сомневаясь в том, что они горят пуще прежнего. В начале хода шел и келарь Йоханнес, размахивая кадилом и чадя каким-то подозрительно едким воскурением, а также Фридерум, смотритель трапезной, который сжимал в руках солидный, весьма тяжелый крест, каковой нести было весьма нелегким испытанием. Подойдя к гостям, Киза принялся кропить или, скорее, поливать епископов святой водой, которую он черпал из сосуда, несомого Леотгаром. "Вот посылаю ангела Моего...", - заголосил Элиас и, жмурящиеся от обильных возлияний Кизы, спешившиеся епископы принялись целоваться с радушным Одо, чей благолепный облик был вполне величаво-парадным. Поприветствовав епископов, он сказал: ;"Душа моя несказанно вострепетала, лишь только узнал я о намерении посетить нашу обитель теми, с кем неразлучно пребывает благодать Божьей любви и святомудрия. От святого Колумбана идет слава нашего монастыря, который долгое время был крупнейшей в Европе и всеруководствующей обителью, кузницей образованности, гимнасией нравов, стадионом подвижничества. Тогда Люксейль являл собой пример служения Богу в деле пламенного освещения как в Галлии, так и за её пределами болот заблуждений, чащоб идолослужения, распутий неграмотности и его воспитанники посылаемы были в самые потаенные и неизведанные её глубины, дабы проповедовать там, вести церковное строительство и улучшать повсеместно грубые нравы и кельтов и франков и римлян. Тогда посетить Люксейль с визитом, потчуясь его высокой культурой, было стремлением всех архипастырей, тех, в чьей руце почивают души верующих; обрести здесь внимание к себе и пристанище являло неустанную цель их забот. Пчелы несут мед, чтобы отложить его в сотах улья, предоставляя нам лакомство для тела, а прибывая сюда епископы были подобны пчелам, посещающих улей с яствами для души, и отсюда, из Люксейль разносили мед мудрости своему клиру. Здесь они поистине забывали всякое изнурение духа, изживали его сомнения, и восполняли пробелы в ведении премудрости Господней. Не таково ныне. Из-за недостойности нашей оставила нас щедрость Его благорасположения, и величина сегодняшней нужды и упадка равняется только степени прошлого процветания. Репей и терния увядшего, быльем поросшего величия - вот чем сегодня представляется наш скромный монастырь, заглохшее от небрежения становище святого апостола из Ирландии. Теперь уже мы жаждем внимания тех, чей разум - это просвещающая сила Господня; ныне уже мы молимся, как бы сподобили нас посещением те, кто не перестает возводить к истине заблудшие сердца и осыпать их пригоршнями духовных радостей. Вящее благоволение, живущее с вами, извлекает прекрасные звуки на лирах наших сердец и на цевницах нашего рассудка, и потому, в надежде на сладость вашего присутствия дерзну упросить вас отдохнуть в этом монастыре перед столь трудной и дальней дорогой, которая вам предстоит". Одо, нарочно решившийся на унижение, превознося гостей, чтобы наоборот, умолить безмерно собственную обитель, ещё раз склонился перед епископами, в которых знаки такой признательности вызвали чувство приятного удовлетворения. В то же время один из сеньоров, услышав эти слова, гневно сплюнул и не замедлил предъявить свои претензии аббату : ;"Ну вот как ты смеешь предлагать нам остановиться среди этого болота ! Посмотри на меня : я что похож на свинью ? Ты же развел у себя грязь по колено, и ещё настолько глуп, чтобы просить нас тут ночевать. Да у меня скотный двор чище, чем твой монастырь, и лучше уж в отхожем месте ночевать, чем..." ;"Заткнись ! - прокричал побагровевший от ярости епископ, которого я позже узнал как Бовона Шалонского. - Твой рот это и есть отхожее место, скопище нечистот. Закрой его и более не распространяй смрад свой, Ренье ! Не гневай меня более. Тебе же предстоит предстать перед Папой. И что ? Перед ним ты тоже будешь распускать свой язык ?" ;"Он спросит Папу, - встрял тут кто-то, - с кем он провел ночь сегодня, с Феодорой, не стыдящейся памяти своего мужа, или же с её прелестной дочуркой. Может быть, поинтересуется также, где Папа вычитал о том, что пастырский жезл можно подменять детородным органом". "В самом деле, - оправдывался Ренье, - что такое нынешний Папа, как не игрушка в руках у проститутки ? Может, нам сразу обратиться к ней, ведь она же все решает на самом деле. Паллиумы ныне раздает Мессалина, так давайте сразу к ней прямиком, только, увы, не сможет она прочитать наше письмо, так как грамотности не обучена". ;"Что ?! - взревел Бовон, тогда как остальные епископы только сурово покачивали головами, - ах ты псина неугомонная, да я не знаю женщины, которая бы не забрюхатела от тебя. Правда, что ты не свинья, ибо от тебя только свиньи не поросятся, а ты что-то смеешь говорить об Иоанне ?" Несколько мгновений он молча и злобно глядел на графа стиснув кулаки и удерживаясь от того, чтобы не ударить его при всех, но потом взял себя в руки и уже более спокойно сказал : ;"Феодора как и Мароция - это не Мессалина и не Агриппина. Обе они по своему разуму и мужеству превосходят многих из вас, будучи подобными во всем Семирамиде, а не падшим созданиям, которых подобает презирать. Ты, Ренье, можешь навести порядок только на своем скотном дворе на большее не способен - а они, благодаря своей воле долгое время сохраняли стабильность во всей Италии. В том числе и на престоле апостольском, да, но если от этого факта кто-то краснеет, кто-то сально шутит, кто-то злорадствует, а кое-кто оказывается взбешен, то лично я этому событию рад. Каким бы способом Иоанн не воссел на кафедру, он, безусловно достоин её более, чем кто-либо другой и доказал это всем, став первым человеком своего времени. Забыли вы разве о бесчинствах гарильянских сарацинов, упразднивших повсюду в Италии императорскую власть ? Уже не помните о тех опустошениях, которые они ежедневно учиняли в каждой провинции, в каждом городе, в каждом замке, в каждом аббатстве Италии, повсеместно надсмехаясь над христианской верой и оплевывая её ? Не один пилигрим не мог попасть в Рим из-за кольца неверных, осадивших столицу мира. Разве не было такого, что повсюду на Апеннинах в пыль истаптывались святыни христианской земли, предаваясь огню и осквернению, а на пепелище выжженных аббатств сарацины распивали кровь из черепов защитников нашей веры ? И вот, пока ты, Ренье, обустраивал свое отхожее место, Иоанн освободил Италию от варваров, свергнул иго неверных. В тот момент, когда все было попираемо язычниками, он объединил лучшие силы общества, создав войско, вступить в которое каждый итальянец считал своей честью. Кстати, возглавил армию новоявленный Сципион - Альберик, муж Мароции, о которой вы все так сквернословите. ;"Опять фаворит" - скажете вы, однако именно он вместе с Иоанном выбил сарацинов из их стана при Гарильяно, положив конец проклятиям целых десятилетий. Побед равных этой немного в летописях

христианского мира, половина которого до сих пор находится в ярме у мусульман. Бремя неверных, поработивших чуть ли не большинство земель Римской Империи, это позор каждого из нас. Что сделал ты, Ренье, чтобы снять этот гнет язычников, освободить Империю от их бесчинств и возвратить христианскому миру Гроб Господень и все святыни Иерусалима ? А Иоанн внес свой вклад в это святейшее дело и очистил Италию от сарацинов. Но вот ты даже не стыдишься от этих моих слов, Ренье. Каким ты негодяем был, таким же и останешься". Бовон ещё раз яростно стрельнул на него глазами, а потом обратился к аббату, сразу переменившись в лице и став воплощением доброжелательности. "Простите их, сказал он Одо, пораженному такой распоясанностью вельмож, - они привыкли распускать себя без меры. В своей черствости они устоят перед любой любезностью. Война их испортила. Простите ещё раз, мой друг, и давайте вернемся к вашим превосходным речам. Их учтивость такова, что вряд ли может оставить равнодушной. В нашем черством мире, где брань, бахвальство, пустословие и злоречие заполонили все, подобные слова все равно что свежесть утренней росы, смывающей нечистоты вечера. Я ценю ваше предложение, так как оно подтверждает ваше постоянное расположение к нам, что, поверьте, для нас чрезвычайно лестно. Но, конечно, и речи быть не может, чтобы мы задержались здесь. Во-первых, мы очень спешим, потому что события в Италии начинают развиваться не так, как нам хотелось бы - всякая смута вокруг папского престола подкашивает и королевские троны. Но даже не в этом дело, ибо мы продолжаем надеяться, что народ Италии уже получил вкус к свободе и в своем стремлении к национальной независимости не потерпит власти диктатора, опирающегося на иноземцев, которые к тому же являются сущим бедствием для христиан. Главное препятствие в том, что... всем известно, что обитель сия, хоть и всячески достославная в прошлом, представляет многие опасности для человека, подвергая его жизнь постоянным угрозам. Поймите меня правильно: я вовсе не боюсь за свою участь, но я должен выполнить миссию, с которой отправляюсь в Италию по поручению нашего государя и...его окружения. За исполнение её я клялся головой и, честно говоря, беспокоюсь весьма пресильно. Не за собственную голову, конечно, а за будущее Франции, которое теперь во многом поставлено на карту". Одо сделал озадаченный вид и спросил : "Позволяет ли недостаточная конфиденциальность вашего поручения говорить мне о его сути ? Если так, я был бы очень признателен, если бы вы мне поведали..." ;"Позволяет, - вполголоса, однако же, сказал Бовон и, взяв Одо под руку, увлек его в сторону от нетерпеливо переминавшихся и судачивших о принцессах Рима сеньоров, оградив себя также от ушей монахов, среди которых, как он считал, вполне могли быть проходимцы, готовые использовать любой секрет в своих интересах. - Вы ещё не знаете об этом, но Реймская кафедра опустела". "Да что вы говорите ?" ;"Увы, блаженнейший Сеульф на днях предал Богу душу свою, и теперь вокруг его кафедры идет немыслимая возня, переходящая в свару. Мы не должны допустить игры случая там, где важны наши целенаправленные усилия, то есть там, где речь идет о ключах ко всему государству - Реймском архиепископстве. Истинное сердце Франции - Реймс. Тот, кто владеет им, балансирует между своим королем и монархом Германии. Игрушка в чьих-нибудь руках он склоняется в ту или иную сторону, и именно это всегда определяет политическую ситуацию во Франции. Поэтому для того, чтобы упрочить порядок в стране, кафедра Реймса должна принадлежать стороннику бургундского либо нейстрийского дома, который был бы противником реставрации Каролингов, сошедших со сцены - хотелось бы верить навсегда. Такой кандидатурой на наш взгляд является сын графа Вермандуа, пленением Карла более кого-либо другого доказавшего свои антикаролингские позиции. Ныне мы везем письмо к Иоанну, дабы утвердить Хугона на этом посту и если так случиться - целостность Франции будет сохранена; если же мы не проявим достаточной решимости и будем ждать, пока жребий укажет, кто выиграл в подковерной борьбе за Реймс, это архиепископство может получить прокаролингски настроенный ретроград, что сразу вызовет раскол в верхушке аристократии вместо того, чтобы сплотить ее". ;"Означают ли ваши слова, - спросил удивленный Одо, - что избрание Хугона не является результатом переломившей ситуацию воли Хериберта, и новый архиепископ оказывается ставленником всей антикаролингской партии ?" ;"Уверяю вас, Хериберт даже не знал, что Сеульф умер. Он был в тот день на охоте и потешался, подстреливая рябчиков. К нему просто приехали и сказали : "Твоего сына хотят видеть во главе Реймса". Да он и не так выжил из ума, чтобы осмелится всем остальным противопоставить пятилетнего сосунка, отстаивая его на виду у всех, думающих, что он рехнулся. Граф Вермандуа для этого недостаточно силен и недостаточно безумен". ;"Кто же оказался так безумен, что ему пришла в голову подобная мысль ?" ;"Тут уже сыграли свою роль могущественные покровители Робертинов и царствующего дома. Они не стали ждать развития ситуации и моментально решили все именно так, как наиболее выгодно является теперь для государства. Столь же стремительно должны действовать и мы, хотя, повторяю, это не главная причина того, почему мы не можем воспользоваться гостеприимством вашего монастыря". ;"Тогда я не совсем понимаю, какого рода угрозу вы имеете в виду, остерегаясь наших стен ? Какую опасность для жизни узрели вы в этой обители?" ;"Видите ли..., - Бовон увлек Одо ещё далее, стремясь сделать разговор абсолютно секретным, - вы на самом деле все прекрасно понимаете и беспокоитесь не менее меня, ведь волк постоянно тягает ваших ягнят. Будете ли вы скрывать, что в вашей округе хозяйничает непрошеный гость, по своей кровожадности подобный Бегемоту, а по неотвратимости несчастий, которые он приносит, схожий с предсказанными Иеремией василисками, от которых нет ни амулета ни заклинания ? Что вы так удивились ? Думаете никто не знает о птице, похищающей ваших людей ? Увы, но именно такова нынешняя слава здешних мест, отчего пастыри оберегают своих чад от паломничества к Люксейль, и все тропы к вам зарастают бурьяном. Ваш монастырь и, например, корбийский разделяют многие сутки пути, однако и там, как и во всех иных аббатствах не сходят с уст разговоры о крылатом ящере, терзающем здешнюю паству. Вы разве не знали об этих слухах ? Перебежчики, стремглав пустившиеся от вашего попечения, способствовали наводнению умов представлениями, превосходящими все ночные ужасы Навуходоносора. Что-то гнало их очевидно, раз оставив вас поспешно и не захватив даже собственного скарба, они доходили до Арморики или Испанской марки, моля о приюте, а пятки этих босяков едва не дымились от их скоропоспешности. Как вы объясните тот факт, что все остальные монастыри растут, словно сады виноградные, а ваша община не только не прибавляет в числе, но и истаивает на глазах, подобно снегу весеннему ? Поверьте, в отношении вас никто не осмеливается злословить и не ехидничает вовсе по поводу степени упадка ранее сиявшего на весь мир монастыря. Беды Люксейль не связаны с вашим неумением руководить и вы никак не виновны в его разорении. Наоборот, все повсеместно прославляют качества вашей души и считают, что только вам по силам укротить свирепствующего демона и пресечь несчастья, которыми вы ныне заклеймены. Признаться, из соболезнования к вам - нашему верному стороннику - и чтобы поддержать вас, зная как тяжело сейчас приходится, наметил я путь через этот монастырь. Но остаться здесь, тем более на ночь, когда хозяйничает дух злобы ? Нет, я не могу рисковать своими людьми." ;"Дражайший отец, - вторя приглушенным интонациям епископа, сказал пораженный Одо, - то, что вы сказали безгранично изумило мой ум. Я ещё в силах понять многих монахов, чей разум, не получив должного воспитания и от того не расположенный к здравым рассуждениям, является пристанищем самых возмутительных предрассудков. Эти люди не образованы, и сердца их открыты ко всякого рода страхам и суевериям. Но как В ы можете об этом говорить ? Неужто вы всерьез верите в птицу, нападающую на людей и на столько большую, что она способна похищать их ?" ;"Дорого Одо, слишком много фактов свидетельствует об этом. Ваши люди бесследно исчезают, и не находится ни их тел, ни жалких останков, которые можно было бы предать погребению, и которые указали бы либо на злодеяния разбойника, либо на вылазки лесного хищника. Какое объяснение этому находите вы сами ? Затрудняетесь, не так ли ? Я буду с вами откровенен: как бы ни исхитрялись вы, не предавая события огласке, все они давно сделались общеизвестными фактами, и нет аббата, который для своих монахов не сделал бы жупела из вашего монастыря. Вы прекрасно знаете, что явления подобных монстров предсказано в книгах Священного Писания. Иеремия сначала говорит о льве из леса, о волке пустынном, о барсе, подстерегающем у городов; затем он добавляет ещё и змеев, уязвлениям которых не воспрепятствует никакая ворожба. Но потом Бог говорит через него о граде своем избранном - а что мешает нам предположить, что Люксейль, светоч всей Европы, был возлюбленнейшим Его детищем во всей Галлии - И пошлю на них четыре рода казней: меч, чтобы убивать, и псов, чтобы терзать, и птиц небесных, чтобы пожирать и истреблять. Если меч - это знак войн и внутренних усобиц, а псы являют диких варваров с головами косматыми, как у собак, то птицы небесные - это весьма недвусмысленнейший образ. Иезекиль обетует, что не останется втуне никакое видение пророческое, и не одно предвещание не будет ложным. При этом через него глаголет Господь : Ты упадешь на открытом поле и отдам тебя на съедение птицам небесным. И речь здесь идет отнюдь не о шакальничании над трупом, а о преследовании живых. Но эмоциональнее всех о небесном чудовище высказался Исайя. Ведь что он имеет в виду, когда говорит: И придет на тебя бедствие: ты не знаешь откуда оно поднимется; и нападет на тебя беда, которую ты не в силах будешь отвратить; и внезапно придет на тебя пагуба, о которой ты и не думаешь. Это пророчество и есть разъяснение тех странных слов, которые он изрек чуть выше : Я воззвал орла от востока, из дальней страны, исполнителя определения Моего. Я сказал, и приведу это в исполнение; предначертал и сделаю.