Сергей Дубянский - Госпожа Клио. Заходящее солнце

• Название: Госпожа Клио. Заходящее солнце
• Автор: Сергей Дубянский
• Жанр: Ужасы и Мистика

Самый загадочный продукт жизнедеятельности человека – это творчество. Сами авторы говорят, что лучшие строчки им нашептывает невидимая и неосязаемая Муза, а, вот, начинающему писателю Жене Прохорову одна из славной девятки – Муза истории Клио, почему-то решила явиться воочию. Оказывается, она – рыжая, выглядит лет на тридцать, и ездит на стареньком коричневом «Опеле».

В отличие от первого раза, Женя неправильно истолковал подсказки Клио и роман о средневековье не получился. Раздосадованная Клио бросает утратившего доверие подопечного, но Женя – человек упрямый и находит собственный путь в прошлое; только оказывается он не в эпохе крестовых походов, а у древних инков, причем не в роли наблюдателя, собирающего материал для книги, а Найплама – жреца темного бога Ланзона…

---

Изо дня в день Манко, которого теперь почему-то называли Мигель, выходил на палубу и занимал самый неприметный уголок, который ему удалось найти – здесь заканчивалась стена высокого деревянного дома, в котором жили, и матросы, и капитан, и солдаты, и он сам (только лошади жили где-то внизу), и начиналось веревочное ограждение, тянувшееся вдоль борта до самого носа.

Манко слышал, как моряки называли деревянный дом коротким словом – «ют», не имевшим смысла в языке кечуа. Они употребляли еще много незнакомых слов, но Манко не старался их запомнить. В мрачном каменном городе, под названием «монастырь», где он провел сотни долгих дней, люди в черных одеждах, именовавшие себя «слугами господними», и так перегрузили его голову. В основном они говорили о боге, о торговле и о войне. Манко выучил несколько десятков слов и заменяя недостающие жестами, научился вполне сносно общаться. Впрочем, все это осталось в прошлом. Сейчас, глядя на горные вершины, он вспомнил, как давным-давно, вместе с другими, отправился на плоту к Далекой Земле, где живут совсем голые люди, с удовольствием обменивавшие цветные раковины на посуду, ткани и украшения из перьев. Дома эти раковины можно было поменять не только на маис и чунье,[5] но и на мясо, которое по закону выдавалось каждому айлью только во время праздника Солнца.

Наверное, потому что они пытались обмануть Великого Инку, им навстречу и были посланы чужеземцы, утопившие плот и забравшие все богатства. Но раз он, Манко, возвращается живым и здоровым, значит, Инка простил его. Надо будет только пойти в храм, рассказать о своих грехах, и получив наказание, забыть об этом случае навсегда.

У чужеземцев тоже существовал похожий порядок, только называется он труднопроизносимым словом – «исповедь»… кстати, между их Богом и Великим Инкой, вообще, было много общего. Оба сошли на землю с небес; оба дали людям знания и законы; оба требовали возведения храмов и признавали обращение к себе только в виде молитв. Правда, существовали и различия. Например, Великий Инка сам управлял «разящим огнем», то, обрушивая его в виде молний, то, извергая из недр земли, а их бог – Иисус, разделил огонь на крошечные части и раздал людям, чтоб они сами вершили правосудие. Теперь там, где правил Иисус, у людей имелись длинные трубки, способные выплевывать кусочки металла. Для людей это, конечно, было хорошо, но сам Иисус наверняка потерял значительную часть силы и стал менее могущественным, чем Великий Инка.

Эта мысль посеяла в душе Манко радость. Значит, если потребуется, Великий Инка без труда защитит свой народ, несмотря на «ручной огонь» и металлические одежды, которые не пробивались стрелами, а камни, выпущенные из пращи, оставляли на них лишь неглубокие вмятины…

Манко вдруг развернуло так резко и неожиданно, что если б не веревки, он бы свалился за борт. Это один из белых людей, называвших себя «идальго»[6] тряхнул его за плечо – жаль, Великий Инка был еще слишком далеко!..

Идальго смотрел зло и покачивался так, будто сжевал целую ветку коки. Правда, после коки люди становятся умиротворенными и видят Бога, а этот, наверное, встречался с Ланзоном. Он, вообще, все время старался зацепить Манко – то его бесило, что тот не работает вместе с остальными; то не нравилось, как он смотрит; то раздражало, как ест. Наверное, он давно б убил Манко, если б не апу,[7] всегда ходивший в металлических одеждах и носивший на поясе тонкое копье, называемое шпагой. Апу ел вместе с Манко, спал в соседней комнате и, главное, они постоянно разговаривали – апу рассказывал о том, какой станет жизнь после того, как белые люди придут в земли Великого Инки. Манко понимал не все, но то, что понимал, ему нравилось, кроме одного – все должны будут поклоняться Иисусу, которого сами же белые люди почему-то прибили к кресту.

Если Иисус – сын их главного Бога, равного Солнцу, то непонятно, зачем они это сделали, и как его отец допустил такое? Если кто-то посмеет убить Великого Инку, Крылатый Змей сметет все их города и оставит лишь выжженную пустыню…

– Ты, грязная свинья, – прорычал идальго, – тебя одели, обули, кормят, как на убой, а ты обленился, скотина! Мы, твои хозяева, драим снасти, как проклятые!..

…Почему «хозяева»? – растерянно подумал Манко, узнавший лишь это слово, – у меня один хозяин – Великий Инка…

Злой идальго уже собирался ударить Манко, но неожиданно появился справедливый апу.

– Эрнандо! – крикнул он, – я тебе что приказал? А ну, отстань от него и марш работать! Я не посмотрю, что ты мой брат, и вздерну на рею!

– Франсиско, меня бесит, когда эта скотина стоит, как истукан, а мы работаем!

– Это не твое дело!

– Не мое?!

– Да, не твое! Ты слабоумный кретин, который умеет только махать шпагой! Ты не понимаешь, что без него мы пропадем!

– Я – кретин?! А не меня ли король назначил губернатором земель, которые находятся за пределами твоих земель?

– Мы не знаем, есть ли там, вообще, какие-нибудь земли! И не узнаем, если ты будешь так с ним обращаться!

Вздохнув, Эрнандо отпустил Манко, и тот сразу отвернулся – ему не доставляло удовольствия наблюдать за ссорой белых людей, как, впрочем, и за любой другой.

– Хладнокровный скотина, ничем его не проймешь, – пробормотал Эрнандо.

– Мигель, – Манко почувствовал другое прикосновение, покровительственное и заботливое, – это глупый человек, но он мой брат, и поэтому я не могу убить его. Вот, ты смог бы убить своего брата?

– Если Великий Инка прикажет мне убить брата, то я убью его, – не задумываясь ответил Манко.

– Это хорошо, – апу удовлетворенно кивнул, – значит, если Иисус Христос…

– Я не знаю Иисуса Христоса.

– Мигель, мы уже говорили об этом. Иисуса Христа много лет назад убили злые люди, но он – Сын Бога, и возродился вновь. Для вас он явился в образе Великого Инки.

– Возможно, – философски заметил Манко, довольный, что апу тоже признает Великого Инку Сыном Бога, несмотря на то, что тот никогда б никому не доверил трубку, изрыгающую огонь.

– Но… – апу поднял палец, – теперь он хочет объединить все народы, а поскольку его настоящее имя Иисус, и мы знали его раньше, чем вы, ваш народ должен подчиниться нам. Ты поможешь в этом великом деле, не правда ли?

– Я приведу апу к Великому Инке, и он сам все решит. Мне не положено размышлять над такими проблемами.

– Это правильно, – он довольно потер руки, – только, Мигель, прошу, не называй меня апу. Я уже говорил, меня зовут капитан Франсиско Писарро.

– Хорошо, капитан Писарро.

Апу… то есть «капитан Писарро», отошел, и Манко вновь обратил взгляд к морю.

Сероватая вода на горизонте превращалась в неразличимую пока землю, и только горы, вечно окутанные облаками, напоминали, что скоро все противоречия, так отягощающие ум, закончатся. Можно будет не только снять неудобный наряд, к которому он так и не смог привыкнуть, но, самое главное, снова жить по понятным законам, установленным Великим Инкой «вовеки веков» (этому речевому обороту Манко тоже выучился в монастыре, где «слуги господние» употребляли его в отношении своего бога, прибитого к кресту).

Правда, до Куско, где восседал Великий Инка еще далеко, но Манко приведет туда белых людей. Они посмотрят на богатства Инки и поймут, кто кому должен подчиниться…

* * *

Когда будильник второй раз подал голос, Даша подумала, что, если сейчас не встанет, то стопроцентно опоздает на работу. Но подумать – это одно, а сделать, совсем другое. Для начала она перевернулась на спину, разлепив тяжелые веки, и сразу поняла, что, ни в мире, ни в ее постели ничего не изменилось – за окном голубело небо, а за прозрачными шторками перистых облачков вставало солнце; постель по-прежнему была пуста и место привычного теплого плеча занимала сбившаяся в комок подушка. Последний факт, конечно, не доставлял радости, но гораздо неприятнее было то, что еще пять минут бездействия, и утренний график полетит к черту.

…Не хочу!.. Ничего не хочу!.. – тем не менее, Даша встала и поплелась в ванную. Теплый душ пробудил тело и вернул мысли, в которых со вчерашнего дня не появилось ничего нового, кроме совершенно неожиданного резюме: …Как бессмысленно проходят дни, складываются в годы, и мне уже тридцать!.. Почему она вспомнила о возрасте именно сейчас, неизвестно, но Даше вдруг захотелось разреветься, тем более, никто б все равно не увидел ее слез и не стал бы задавать дурацких вопросов, типа, почему она плачет. …А разве не понятно?.. Потому что мне тридцать, а у меня ничего нет! Квартира мужа, машина мужа, а муж меня бросил!.. Работаю я за восемь тысяч, и потом неделю ломаю голову, как истратить эти «бешенные деньжищи»!.. Что мне теперь, смеяться?..

Падение в тягостную бездну пессимизма могло продолжаться долго, но выйдя на кухню, Даша увидела книгу, оставшуюся на столе, и поток сознания свернул в сторону от накатанной утренней дорожки. Взяв телефон, Даша набрала Женин номер, но трубку никто так и не взял.