Сергей Калашников - Маленький ныряльщик

• Название: Маленький ныряльщик
• Автор: Сергей Калашников
• Жанр: Научная Фантастика

Попадание немолодого инженера, отвратительно знающего историю, в 1876 год. Завершено 17.06.2012

---

Плавное выравнивание переходит в кивок, который я тут же одобряю поворотом передних рулей глубины вниз. Ныряю с дифферентом вперёд, почуюяв буквально на пару секунд или мгновений, как легко прокрутились в воздухе винты. Хорошо-то как! Это же ныряльщик мой, словно рыба, делающая вдох, появился на поверхности, и... "Я из лесу вышел, и снова зашел", - вспомнилось знакомое стихотворение. Как чудо-юдо рыба-кит.

Дифферент на нос устраняю теми же самыми рулями, и через горизонталь снова повторяю короткое выныривание со следующим сразу за ним нырком. Отлично. Так значительно веселее и наверняка существенно сокращается время на дорогу. Ну-ка, ещё разок! И ещё. Красота! Жалко, что настоящих крыльев к своему созданию я так и не озаботился приделать, а то бы можно было накренить кораблик на повороте наподобие самолёта в вираже. Скучно ведь маневрировать всегда блинчиком. А ещё бы я бочку крутнул.

***

Следующее воспоминание - я проснулся в своей каюте. Жуткое похмелье, для меня, в общем-то, нехарактерное. Не оттого, что я в хмельном деле так уж могуч, а просто отрубаюсь всегда задолго до того, как вберу в себя дозу, от которой утром ломит виски. Так что сушняк и небольшая неуверенность в движениях утром после пьянки - это, пожалуй, и весь набор болезненных симптомов, которые мой организм демонстрирует с бодуна. Но такого состояния, что сейчас навалилось на меня, не помню с молодости - я тогда быстрее заливал за воротник и частенько успевал нажраться до беспамятства раньше, чем падал с ног.

- Рассольчику вот, дядя Петь, - Сашка Клёмин подаёт мне чашку.

Божественно. Что-то внутри словно оседает. Сижу и прислушиваюсь к собственному телу. Голова болит по-прежнему, но ровнее. А вот и подушка. Вытягиваюсь на животе и замираю. Мне всё ещё плохо, но уже не так беспробудно, как несколько минут назад. На этой мажорной ноте и смыкаю глаза.

***

Самочувствие у меня всё ещё неважное, но это только вялость в мышцах и головокружение, то есть - жить и бороться можно. С кем бороться? И для чего жить? Потом разберусь. Когда окончательно приду в себя. А сейчас в капитанской каюте в присутствии господ офицеров я тщательно собираю в кучку свои собственные мысли, чтобы не ляпнуть не подумав какую-нибудь глупость.

- Как же вы, батенька, умудрились так набраться? Просто уму непостижимо, куда могли вы упрятать сосуд с вином? Там же у вас теснота невообразимая! - Макаров выглядит раздражённым и встревоженным одновременно.

- Клянусь, Степан Осипович! Даже пробку не нюхал. Не путал меня бес, ей-ей.

- Может быть от кислорода опьянели, - это единственный мичман на весь наш почитай чисто лейтененантский корабельный офицериат - Подъяпольский. Он уже не юноша, ему также под тридцать, как и остальным, и, говорят, раньше он тоже был лейтенантом.

- Никак нет, Иван Иванович. Воздух у меня во всех баллонах. Тот самый, которым мы дышим. Чистого кислороду мне неоткуда взять.

- И что же, что воздух?! В кессонах вон тоже воздух, а только люди, что им под давлением дышат - хмелеют.

- Надо же! Вот не знал. Да только откуда же на моей подводной лодке взяться повышенному давлению? Она же у меня герметичная.

- А куда, Вы, милостивый государь воздух после выдоха деваете? - Макаров ехидно щурится.

- За борт через клапан выпускаю.

- Насосом выкачиваете?

- Сам уходит, - я бью себя по голове и отошедший куда-то ненадолго бодун - тут как тут. Начинает ломить виски, и я замираю от настигшей меня боли.

Видимо, смена ыражения лица была достаточно выразительной, потому что Зацареный даже побледнел от сочувствия:

- Вы уж, Пётр Семёнович, поаккуратней с казённым-то имуществом! Ну, сплоховала головушка, но ведь без неё думы думать никак не получится. А это нам нынче потребуется.

Этот человек раньше, кажется, служил с нашим командиром, причём отношения между ними давно сложились. Хотя, если говорить о головушке, то как раз о лейтенантской и следует в первую очередь. Буйная она у него, темпераментная, если выразиться помягче. Ведь и катер ему достался самый лучший - мореходный, и с приличной скоростью, и в пекло он на нём первым лезет, увлекая за собой остальных.

- А как, позвольте полюбопытствовать, меня из моря выловили? Ничего ведь не помню.

- Взрыв вашей торпеды мы расслышали, отсчитали потребное время, и вышли в точку рандеву. А вы там, словно дельфин резвитесь. Ныряете на просторе, будто морю родное дитятя. Вот и ловил Измаил Максимович вашего "Ныряльщика" за хвост, гадая о месте, где в другой раз покажетесь на поверхности.

- Ничего страшного, Пётр Семёнович. Курс вы выдерживали строго, и ритм был чёткий. Набросили шестом удавку на кормовой рым, а потом стекло вынули, и запоры люка отпустили. Клёмин хорошо знает устройство субмарины, так что, как только обуздали вас, сразу продул цистерны и тогда уже вынули тело ваше горланящее.

Кстати, не напоёте ли?

- Я бы напел, если бы вспомнил. Совсем ведь о тех событиях память у меня отшибло.

- Слова там были, про то, что сурово брови мы нахмурим, если враг затеет нас сломать.

Упс! То есть, ой. Надо срочно переводить разговор на другую тему.

- Позвольте, а как же турки вам позволили действовать в этом районе?

- Знаете, они, как увидели, что "Великий князь Константин" спускает на воду катера, развернулись и вспомнили о неотложных делах в противоположной от нас стороне.

Так. Час от часу не легче. Чистое ведь безумие идти мирному слегка вооружённому пароходу к чужому берегу, когда там полным полно настоящих, построенных для боя, кораблей. Это, выходит, Степан Осипович крепко рисковал. Впрочем, на здравый смысл этого человека я по-прежнему полагаюсь. А только наверняка он сам шел на сближение с каким-нибудь броненосным фрегатом, не будучи уверенным, что тот уклонится от боя.

И чего это он хмурится-то? Наш будущий адмирал?

Словно в ответ на мои терзания, командир корабля приступает к произнесению накипевших слов.

- Лодка, которую вы, Петр Семёнович, построили, ужасна. Не менее ужасны и сколоченные из досок торпеды. Так вот, как только вернёмся в Севастополь, сразу, к чертям собачьим приступим к изготовлению новых. Поскольку особенно ужасны оные в аккурат для супротивников наших.

- Что, даже в устье Дуная не забежим? - слетает с моего языка.

Решительный взгляд Макарова делается задумчивым. Наверное, побаивается начальства, которое вряд и спустит ему самовольство. И меня снова словно кто-то тянет за язык:

- Скажем, что компас не туда показал. У нас ведь ещё целых шесть торпед имеется неизрасходованных. Как они закончатся, так и отремонтируем компас-то.

В каюте повисла звенящая тишина.

Зря я это сказал.

Глава 8. Вот оно как, оказывается

Оказывается, уже не сегодня, а завтра. То есть атака Батумской бухты была вчера. Долгонько же я был никаким после отравления кислородом. Хотя, не верю в эту гипотезу. Может от волнений со мной дурнота приключилась, или кессонная болезнь в лёгкой форме -- я ведь изрядно времени провёл на глубине двадцать метров. Не знаю, не доктор. Однако, в те разы, когда держался под самой поверхностью, ничего подобного со мной не случалось.

А еще нижние чины рассказали, что наш корабль заходил в Поти, где полэкипажа искало медиков, причём делалось это в режиме аврала. А вот о том, что производили эскулапы над моим бесчувственным телом никто мне не поведал - все стыдливо отводили глаза. Сами понимаете - откачивали перебравшего моряка, чтобы не сдох с перепою. Да ещё и козу притащили на боевой корабль. Теперь всё, что из неё надаивается, мне приходится выпивать. А парное козье молоко на мой вкус горчит.

Тем не менее, не огорчать же людей! Для меня ведь старались. Пью. Даже причмокиваю, демонстрируя удовольствие. Тем более что это мне действительно помогает.

Наш "Великий князь Константин" - железное судно. Однако палуба у него деревянная. По ней приятно ступать босиком. Но Сашка Клёмин в этот пригожий денёк стоит на баке обутый и одетый по полной форме с винтовкой в руках. Наказали хлопца за непочтительность. Этот наглец без приглашения явился на мостик и корил господ офицеров за то, что те не бросаются меня спасать. Если бы послушались его - наверное, ещё к выходу из бухты подошли бы и принялись в воду нырять, выглядывая "Ныряльщика". И без того всё не по плану было.

Степан Осипович подошел к берегу не в пятнадцати милях от Батума, а в пяти. И не через семь часов после последнего подрыва, а через два с половиной. Так они рассчитали динамику моего бегства, опираясь на знание скорости лодки. Ну а потом уже сигнальщик разглядел, как я резвился. Версия, которую Клёмин "донёс", прежде чем довёл командира до белого каления, заключалась в том, что я захекаюсь насмерть и всплыву. Тут они меня и выловят.

Вот и получается, что не семь часов я пропедалировал, а только три. Потому и жив остался.