Мерри Джинн - Дети леса, дети звезд

• Название: Дети леса, дети звезд
• Автор: Мерри Джинн
• Жанр: Фэнтези

Гибрид научной фантастики и фэнтези, немного нецензурной лексики, вечная история первого контакта, вечное противостояние техногенной и естественно-исторической цивилизации.

---

Тесс охотно и с большим любопытством свернул, а когда подошел поближе и разглядел, что за чудо стоит посреди небольшой полянки, даже присвистнул. На небольшом холмике, гордый и вертикальный, возвышался обелиск — не обелиск, а безупречнейший ритуальный уд, в белых потеках с тщательно выполненной головки, с подкаченными к основанию обтесанными камнями-яйцами, расписанными не хуже гринова хвоста и впечатление при взгляде со стороны дороги производящими незабываемое.

— Охуеть… — выговорил Тесс, глядя снизу вверх на символ и парящего над ним сфинкса, и спросил первое, что пришло в голову:

— А зачем на нем роспись?

— Так Юная уже совсем скоро! — удивился Грин. — Без яиц семени не будет, и вообще, мало что интересного случится. Еще куриные яйца к Юной красят, на них пожелания здоровья рисуют. Женщины друг другу так хороших друзей желают — чтоб яйца были здоровые.

Подумал и добавил еще:

— Каменный — это ладно. В деревнях сейчас вообще пироги пекут, и чтобы печево стояло по всей форме. Белой глазурью это сверху все… Сфинкс завороженно разглядывал стоячий камень.

— Подгорная, кстати, работа. Они сегодня-завтра вылезут его водой мыть. Вот тогда самая сильная гроза с дождем придет, и держись, все живое!

— Дождь будет оттого, что вымоют водой этот хуй? — спросил Тесс, чувствуя себя полным мабрийцем. — Или они, наоборот, вылезут специально к дождю, чтобы было проще отмывать?

— Что было первым — яйцо или курица? — спросил сфинкс, склонив голову. — Известно одно: как они вылезают ствол помыть, так сразу идут весенние грозы. И все как будто начинается. Травы, листья, цветы. Кто-то аж с ума сходит, если никого рядом не случится, так, говорят, стоит…

Грин фыркнул совершенно по-мальчишески.

— У меня, Мастер, первый раз тоже пришелся на весеннюю грозу. Никогда не забуду, было здорово!

Серазан отвернулся от столба и внимательно оглядел Грина от носа до хвоста, а потом обратно.

— В таком случае вам весьма желательно успеть стать человеком в кратчайшие сроки. Во избежание…

— Ага, конечно, — все еще мечтательно согласился Грин, прыгнул вперед, показав Тессу кисточку, и первым побежал по дороге. Остановился на повороте, поджидая Мастера.

— Скоро перевал уже, потом легче будет!

— А вы еще хвост задерите, — фыркнул Серазан, покосившись еще разок на расписное чудо и неторопливо направляясь в направлении, указываемом сфинксом. — Получится замечательный весенний кошак. Не рано ли вдохновились?

Грин вдохновился в самый что ни на есть сезон, но даже и не ожидал, что весенний зов в теле зверя окажется таким мощным. Спасибо всем предкам, что все это с ним творилось не на базе, среди сдержанно-любопытных мабрийцев ему было бы более чем тяжело. От одного-единственного Тесса прятать свое шалое состояние оказалось проще — мастер выглядел замкнутым в себе, рассеянным и мало что вокруг замечающим. До Юной, пока погоду крутило по-всякому, но было, в общем и целом, пасмурно, Грин чувствовал себя нормально. Но вот пришла ясная неделя Юной, когда воздух резко потеплел, а деревья словно за одну ночь оделись зеленой дымкой от полопавшихся почек, и по лесам пошел весенний гон, это мощное и веселое напряжение, от которого мирные животные дерутся друг с другом, словно хищники, и шум этих сражений хорошо слышен всем, кому есть, чем слушать. Звериное тело начало чутко реагировать на малейший шорох, а человеческое воображение — рисовать нечто такое, отчего Грин вообще боялся посмотреть в глаза кому-либо, а уж тем более — Серазану Тессу. Попутчику. Мастеру.

Первая гроза случилась тем же днем, но уже на спуске, не тронула, прогромыхала за вершинами, облачными и горными, а Грин потерял покой окончательно. Ночью он вылез из палатки и рванул назад, на пройденную прогалину, обозначенную вполне понятным всем, кто хотел бы понять, весенним знаком.

Там уже ярко полыхал костер, и резвились в нем саламандры, и Юная первый раз показалась в небесах, робкая, серебристо-зеленая, и одного ее взгляда на землю хватило, чтобы зажечь кровь и чресла.

Весенний костер, мощный и одновременно чистый, словно цветок, возник из земных недр, и слетались к нему народы лесные и горные, совершенно разные на вид, но равные в упрямом желании жить, любить вечно и продолжаться в потомстве. Жадно спешащие на тепло, покрытые чешуей или перьями, меняющие облик или постоянные, крылатые и бескрылые, такие разные, такие скрытные всегда и такие открытые теперь, кружились они вокруг и над хмельным костром — костром Юной, сильнее которого только летний солнцеворот, очищающий и возрождающий.

Как и с кем провел Грин ту ночь, он никому бы не сказал, но наутро вернулся вызывающе молчаливый, изрядно поцарапанный, с шальным и диким взором.

Ему оказалось катастрофически мало — Юная требовала не случайных связей, а прочных пар, а у Грина не было возможности задерживаться даже на несколько дней, не говоря уже о неделях, в течение которых любовники узнают друг друга, и уж тем более не могло быть и речи о том, чтобы остаться с избранницей на лето, как свойственно тем, кто повстречал друг друга у ярких костров под новой луной. Даже самые непоседливые существа в эти дни начинают осматриваться, привыкать жить вместе, вить гнезда…

Грин не мог этого сделать. Он ушел, желание его осталось, а в пару себе этой весной, как в насмешку, он имел только Тесса.

День за днем они пробирались по горным склонам, и порой от земли шел такой влажный, самочий запах, что Грин только и мог, что взлететь повыше, расправить крылья и парить до головокружения, остужая дурную башку. По ночам он уже не лежал в палатке, а бродил вокруг лагеря, яростно стегая себя по бокам хвостом, и каждая тень казалась соперником, с которым можно всласть подраться…

Весна звала сфинкса, и с каждым днем зов ее был все требовательней и сильнее. Она была дразнящим ветром и согревающим солнцем, сладкой водой и травой такой нежной, что хотелось валяться и кататься в ней, втирая в шкуру соблазнительный аромат. Разумеется, человек Грин осознавал, что с ним творится, но легче от этого не становилось. Скорее, наоборот. Он отчетливо знал, что сейчас люди тоже встречаются у костров, и вспоминал каждую женщину — их было немного, пускай, но с каждой он был счастлив. Если бы его ученичество требовало воздержания… он об этом никогда не думал. Не было запрета на секс, на чувства, на желание принять и понять кого угодно, и уж совсем священными становились отношения между мужчинами и женщинами по весне.

Женщины — расцветали, выбирая мужчин. Придирчиво или неосторожно, но всегда страстно, всегда без оглядки. Древнее правило, что от большой любви получаются счастливые дети, не имело исключений. Грин не мог бы сказать, почему был выбран в прошлые сезоны, то ли из-за приветливой улыбки, то ли из-за широких плеч, то ли из-за буйной рыжины волос, но как счастлив он был, он помнил! И как смущался в первый раз, и как дурачился потом, и как пугающе серьезно все бывало, и все равно легко, и как от грудного, низкого смешка любовницы на прошлую Юную замирало внутри — так сладко!

Мужчинам на Юную хотелось всех, но на исходе праздника они оставались всегда с одной.

Только старики и дети могли оставаться безмятежными, когда листва распускалась, а последние холода сменяло первое тепло.

Голубовато-зеленая, в серебристом ореоле, Юная прибывала каждую ночь, и каждую ночь Грин не знал покоя. Человеческое воображение рисовало картинки, от которых тело горело и требовало… Женщины? Львицы? Самки? Грин сам бы не мог сказать, чего и кого ему было надо. Хотелось брать и давать, ласкать и ласкаться, целоваться до боли в губах, прижать и прижиматься. Хотелось сладких стонов, всего… всего. Если бы не Тесс, Грин бросил бы все и рванул бы туда, где жили женщины, хоть какие-нибудь!

Если бы не Тесс.

Грин присматривался к хладнокровному мабрийцу, поражался его спокойствию, остывал рядом с ним, старательно напоминая себе, что Мастер болен, немолод, потерял любимую в своем мире и вообще — не надо его тревожить, и даже заговаривать про Юную с ним не стоит. Тесс стал воплощением дела, и Грин уцепился за него судорожно, как человек в бурном потоке цепляется за последние остатки надежной когда-то лодки. И рядом с корректным Серазаном сами собой прилипали к губам сальные шуточки, и становилось невыносимо стыдно за себя — днем, но каждую ночь Грин уходил в объятия лунного света, чтобы наутро, помятым, заливаясь краской, возвращаться к свежему, подтянутому старшему и опять продолжать путь, мечтая только о том, чтобы скорее наступил вечер.

А Тесс по вечерам деловито распаковывался, заваривал мабрийские порошки, доставал галеты, удобно устраивался у костра. Разглядывал карты. — Берите галеты, Грин. Невкусно, но очень сытно.

Грин галеты брать не спешил. Он на них смотрел, подергивая хвостом.