Игорь Малышев - Подменыши

• Название: Подменыши
• Автор: Игорь Малышев
• Жанр: Современная проза

О неформалах и нонконформистах. Роман в 2009 году вошёл в длинный список премии «Национальный бестселлер», а также получил премию журнала «Роман-Газета» в номинации «Открытие года». В полной версии публикуется впервые.

---

Когда Белка открыла глаза, наверху всё так же светило Солнце, шелестели листья, рядом ворковала река. Тело невыносимо зудело и жгло, словно его искусали рыжие муравьи. Она с ожесточением принялась чесать себя, оставляя красные следы от ногтей, задохнулась от усилившегося зуда и с головой бросилась в реку. Боль тут же начала отступать, словно смываясь водой, и вскоре исчезла совсем. Стало легко и спокойно. Серафима выплыла на середину реки, перевернулась на спину, не щурясь посмотрела вверх и засмеялась. Эхо солнечными зайцами заметалось меж берегов. Жизнь вдруг стала ясной и прозрачной, как промытое перед первым мая стекло.

Она вышла из леса через три часа и села на пожухлую траву. Хотелось радоваться, бросаться охапками листьев, задирать пьяных революционеров, и быть беспричинно счастливой, словно радость отныне никогда не покинет её и будни не задавят. Она схватила стоящую рядом бутылку текилы с долькой лимона, отпила, заела, осмотрелась в поисках соли. Соли не было, её почему-то до смерти рассмешило это и она захохотала, валясь назад.

— Где пропадала? — спросил Сатир.

— Купалась, — тихо проговорила она.

— Столько времени? Основательно, — он с крайним интересом посмотрел на ее лицо. Впервые она была похожа на обычную молодую счастливую девушку и ничего более. Ни искр агрессивности в уголках глаз, ни ауры опасности, обычно исходящей от неё. Он в изумлении разглядывал ее, потом отнял текилу, выпил из горлышка.

— Мир треснул. Я вижу Белку безопасную, как росток березы. Наверное, я умираю.

Вокруг них лежали, ходили и двигались люди. Случалось, они топтали в движении еду, оказывающуюся под ногами, но это никого не смущало. Хрустко давились маленькие огурчики, размазывались по палым листьям икра и бананы, превращалась в бесформенную массу с отпечатком ботинка ветчина, трещали рассыпанные чипсы, разбрасывалась зелень, всюду валялись куски селедки и колбасы. Время от времени, когда нужна была закуска к водке или коньяку, кто-нибудь наклонялся к земле, выбирал что-либо, оказавшееся там, куда не ступала нога человека, и поднимал. Белке понравилось, как Антон слизнул красную икру с кленового листа, словно с чьей-то ладони. Выпил водочки — слизал немного, передал изрядно уже пьяному Гризли, который выпил следом, оглядел остатки деликатесов и съел весь лист вместе с икрой, после чего одобрительно крякнул. Бицепс сидел на могучей ветке дуба и спорил с Истоминым, сидящим на соседнем суку, о мифологии повседневного.

— Люди потеряли реальность. И если не случится глобальных катастроф, то они к ней и не вернутся. Никогда. Нереальность нашего мира переделала людей, изменила саму их генную структуру. Наши чувства и ощущения реальности — не более, чем продукт глобальной мифологии, выработанной за тысячелетия существования людей. Я уже стал замечать и за другими и за собой, что нам просто не нужны свои собственные чувства. В нас существует набор алгоритмов, как вести себя в соответствующей ситуации. Иногда мне хочется метаться по постели, как Сталкер Тарковского, и память тут же подсказывает нужные реплики из фильма. Иногда я ощущаю себя спокойным и отрешенным, как ковбой Клинта Иствуда, или машиной, как Арнольд в роли Терминатора. И так постоянно. Я, да и не только я, уже окончательно потеряли себя в галерее мифологических образов. Мы становимся набором штампов, и дальше, с развитием технологий, внушаемость людей и сила внушения будут только расти. Нам остается только создание собственной, альтернативной, героической, бунтарской мифологии. Её распространение и доведение до каждого. Другого пути я пока не вижу. Нас слишком мало для серьезного дела, но вполне достаточно для сотворения красивого мифа.

— Для мифа часто достаточно вообще всего одного человека. А иногда даже и одного много. Хотя, честно говоря, я всё-таки не понимаю, что именно ты предлагаешь.

— Я объясню. Потом объясню. И вы сразу поймете. Обязательно!

— Тогда за радость понимания!

Они останавливались, чтобы сказать находящимся внизу собратьям тост, после чего звонко чокались друг с другом бутылками сакэ и «Охотничьей».

— Закусочк, закусочк дайте! — попросил сверху Бицепс, глотая последние звуки слов, и получил полураздавленный ананас.

— Спасибочк, век не забуд!

Эльф долго сидел, опершись на ствол дуба, немного в стороне от общей толпы, устало и равнодушно смотрел перед собой. Пил вино вперемежку с коньяком, потом то ли усталость, то ли алкоголь стали одолевать его, и он отполз в сторону, обвился вокруг ствола подвернувшегося дерева и приготовился спать. Поворочавшись немного и ощутив идущий от земли холод, он стал «играть в ручейника». Суть игры состоит в том, что пьяный мерзнущий субъект, будучи не в состоянии открыть глаза, начинает вслепую загребать руками вокруг себя, пытаясь прикрыться всем, что можно натянуть на стынущее тело, превращаясь понемногу во что-то напоминающее ручейника. Вокруг Эльфа были только листья, их-то он и стал подгребать. Рядом прилегла Катенька Освенцим, прижалась к его озябшей спине. Катенька обладала крайне худой фигурой, за что и получила прозвище. Теперь они стали мерзнуть вдвоем.

— Эльф, зачем люди пьют?

— Не знаю, наверное, чтобы было теплее.

— Тогда почему нам так холодно?

Добрый Гризли, посмотрев на их вздрагивающие плечи, собрался с силами и засыпал их листьями, так что на месте лежки образовался небольшой холм, под которым даже не угадывались человеческие фигуры. Вскоре они согрелись, и засыпающий Эльф принялся потихоньку рассказывать.

— Раньше, когда на месте Москвы были только болота и туманы, в окрестных лесах жило множество разных лесных существ. Жили весело, ничего не боясь и ни о чем не заботясь. Не боялись ни смерти, ни жизни. Потом пришли люди, вырубили деревья, построили дома. Кто-то из лесного народа ушел подальше в чащобы, куда еще не добрался человек, а кое-кто остался жить, не хотели покидать насиженных, хоть и изменившихся мест. Приспособились жить по-новому, и вроде, казалось, все было у них не так уж и плохо. Встречаясь с ушедшими родственниками, говорили, что живут просто великолепно. Те не понимали, как вообще можно в городе жить, отмахивались. Так продолжалось почти тысячу лет, пока те, что остались, не поняли, что с каждым днем становятся слабее. Раньше лес давал им силу. Город же может только брать, давая взамен ложное чувство безопасности и тепла. Людям, что живут здесь, проще. Они здесь родились и другого ничего не знают. А эти… Так и живут чужаками, медленно слабеют, теряют любовь к жизни. Одна оболочка остаётся, как у высохшего пчелиного брюшка.

Катенька уснула, не дослушав рассказа. Едва договорив последние слова, провалился в сон и Эльф. Им совсем не мешал работающий во всю дурь магнитофон. Звуки музыки отражались от воды и деревьев на другом берегу, плавали рваным туманом вокруг. Изредка кто-нибудь пытался танцевать, но массовых танцев видно не было. Природа более располагала к мечтательности и наблюдениям. Ставили «Metallica», «Faith no more», «Radiohead», «Dead can dance», саундтрек к «Бойцовскому клубу». Потом в магнитофоне неизвестно как оказалась кассета со старыми советскими песнями из фильмов и мультиков. Истомин на дереве вдруг притих, замер, глядя пустыми глазами в пространство. Задумался, слушая.

Может там, за седьмым перевалом

Вспыхнет свежий, как ветра глоток,
Самый сказочный и небывалый,
Самый волшебный цветок.

— Смотри, как удивительно, — заговорил он ни к кому прямо не обращаясь. — Советское государство напрочь отрицало мистику и мистицизм. И при этом в песнях той эпохи регулярно прорываются сполохи потустороннего и запредельного. Вот сейчас. Если допустить, что в виду имеются не просто перевалы, а круги ада, то получается, что прошедший испытания всеми семью кругами ада может надеяться получить нечто такое, что невозможно получить никакими другими средствами. Исполнение любой мечты и желания.

Рядом Бицепс, не слушая его, пританцовывал на ветке с полупустой бутылкой в руке, похожий на огромную нескладную обезьяну.

По мере того, как становилось темней, в костер подкидывали все больше дров. Вскоре он стал походить издали на небольшой горящий городок. Белка сидела под деревом, на котором бесновался Ваня, и глядела на огонь. Её лицо раскраснелось, в глазах переливались искры отражающегося костра. С тех пор, как она пришла с купания, все её существо продолжало хранить радость и спокойное счастье. Сатир издали наблюдал за ней и тихо недоумевал, что же могло случиться с ней за короткие два часа отсутствия. Серафима подозвала шныряющего вокруг конопатого мальчонку, со смехом прижала его к себе. Он ершился, пытался вырваться, но Белка не отпускала, рассудив, что нечего шляться среди пьяных, такой радости ему дома хватит. Наконец он успокоился, устроился поудобнее, в глазах его забегали текучие отблески огня.