Том Холланд - Том Холланд

• Название: Том Холланд
• Автор: Том Холланд
• Издательство: Вече
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2007

Что сделало Римскую империю сверхдержавой античных времен? Только ли военное могущество? Почему культура Древнего Рима и через тысячу лет после его падения воспринималась как «вечное» наследие, незыблемая основа европейской цивилизации? Автор этой книги не просто исследует прошлое поздней Римской Республики и зарождение имперской идеи; глубоко прочувствованное проникновение в тему позволило Тому Холланду создать эпическую панораму духовных взлетов и кровавых драм, которых так много в римской истории. Причем уроки Рима подчас удивительно созвучны вызовам современности…

---

В результате искажения первоначального персидского мифа бык стал рассматриваться как символ Великого Врага, Всеобщего Зла — не таким ли пираты видели Рим? Покров тайны, лежавший на мистериях, не позволяет нам сделать точного заключения. Не сомневаться можно только в одном: в том, что союз между пиратами и Митридатом, и без того тесный, выходил далеко за рамки обычных политических соображений. С не меньшей степенью уверенности можно утверждать и то, что пираты, при всей своей любви к грабежу, видели в себе также врагов всего, что было связано с Римом. Они не упускали возможности потоптать идеалы Республики. Если оказывалось, что их пленник является римским гражданином, пираты сперва изображали перед ним ужас, падали к его ногами и надевали на него тогу; и только после того, как на нем оказывался символ его гражданства, за борт выставляли сходни — ему предоставляли возможность самостоятельно плыть домой. Совершавшие набеги отряды метили в расположения римских чиновников и охотно уносили символы их власти. Когда Антоний похитил пиратские сокровища, чтобы с триумфом повезти их по улицам Рима, пираты ответили — захватив его дочь в приморской вилле. Столь тщательно просчитанные выпады свидетельствуют об их тонком понимании психологии римлянина. Они были нацелены в самую сущность республиканского понятия престижа.

Естественно, честь требовала соответствующего ответа — но того же самого во все большей степени требовал коммерческий интерес. Римский бизнес, воспитав монстра, начинал ощущать угрозу, исходившую от собственного детища. Растущее господство пиратов над морем позволяло им душить торговые маршруты. Поставки всего, от рабов до зерна, сократились до минимума, и Рим ощутил голод. Однако Сенат колебался. Пиратство приобрело такой размах, что было ясно: бороться с ним можно лишь учредив единое командование в масштабах всего Средиземноморья. А это, с точки зрения многих сенаторов, выливалось в создание еще одного проконсульства — пойти на этот шаг не было возможности. В итоге в 74 г. до Р.Х. командование получил второй Марк Антоний, сын великого оратора, основным качеством которого было отнюдь не наследственное умение воевать с пиратами. Скорее рекомендацией к назначению стала как раз его никчемность — как было сказано, «нетрудно продвигать тех, чьей власти нет причин бояться».[128] Антоний начал с маленького грабежа на Сицилии; вторым деянием его было поражение от рук критских пиратов. Пленных римлян забили в колодки, которые они приготовили для пиратов, а затем развесили по реям пиратских судов.

Но даже сей раскачивающийся лес виселиц не стал самым унизительным символом бессилия сверхдержавы. В 68 г. до Р.Х., когда Лукулл шел походом на Тиграна, пираты ответили ударом в самое сердце Республики. Пиратские корабли вошли в гавань Остии, — туда, где Тибр впадает в море, едва ли не в пятнадцати милях от Рима, — и сожгли находившийся в доке военный консульский флот. Порт алчной столицы поглотило пламя. Удавка голода еще сильнее затянулась на шее Рима. Оголодавшие граждане бросились на Форум, потребовав неотложных мер и назначения проконсула для разрешения кризиса, причем не подобного Антонию «бумажного тигра», но человека, способного сделать дело. Однако Сенат упирался даже тогда. Катул и Гортензий превосходно понимали, кого хотят получить их сограждане. Они знали, кто прячется в тени.

После завершения срока своего консульства Помпеи осознанно залег на дно. Избранная им роль скромника, как и все его прочие роли, была старательно рассчитана с точки зрения производимого эффекта. «В соответствии со своей излюбленной тактикой Помпеи изображал, что не стремится к тому, чего на самом деле более всего хотел»,[129] разыгрывая хитроумный гамбит и в лучшие времена, но особенно сейчас, когда устремления его взлетели так высоко. Чтобы самому не афишировать себя, он избрал тактику Красса, использовавшего разного рода подручных для воздаяния себе надлежащей хвалы. Одним из них был Цезарь, возносивший в пользу Помпея одинокий голос в Сенате, — не столько ради великой симпатии, сколько из четкого понимания того, как скоро лягут кости. Теперь, после свертывания реформ Суллы, в игру вновь вступили трибуны. И Помпеи восстанавливал их старинную власть во время своего консульства отнюдь не бескорыстно. Трибуны помогли ему лишить Лукулла командования, и трибун же в 67 г. до Р.Х. предложил, чтобы народному герою выдали полную лицензию на отстрел пиратов. Несмотря на страстный призыв Катула не ставить «над империей фактического монарха»,[130] граждане спешно ратифицировали законопроект. Помпеи получил беспрецедентную рать в 500 кораблей и 120 000 солдат, вместе с правом набрать при необходимости то количество, которое ему потребуется. Область его командования полностью охватывала Средиземноморье со всеми его островами и простиралась вглубь материка на пятьдесят миль. Никогда еще ресурсы Республики не концентрировались подобным образом в руках одного человека.

Впрочем, назначение Помпея во всех смыслах представляло собой прыжок в неизведанное. Никто, даже сторонники полководца, не представляли с полной определенностью, чего следует ожидать от него. Решение предпринять мобилизацию подобного масштаба являлось жестом отчаяния, и пессимизм, с которым римляне рассматривали перспективы даже собственного любимца, отразился в сроке его полномочий, выданных всего на три года. Как оказалось, новому проконсулу потребовалось всего три месяца на то, чтобы очистить моря от пиратов, взять приступом их последнюю крепость и покончить с угрозой, не одно десятилетие досаждавшей Республике. Блистательная победа стала триумфом самого Помпея и открытой демонстрацией находящихся в распоряжении Рима сил. Ошеломлены ею были даже сами римляне. Она предполагала, что сколь бы нерешительной ни оказалась их первая реакция на вызов, противостоять Риму не может никто — если предел его терпения достигнут. Акция была подобна многим кампаниям устрашения. Рим остался сверхдержавой.

И все же, хотя победа Помпея снова продемонстрировала, что Республика может позволить себе все, что пожелает, она не завершилась дикарскими мерами, традиционно применявшимися для закрепления урока в памяти побежденных. Являя милосердие, не менее удивительное, чем его победа, Помпеи не только не стал распинать своих пленников, — он приобрел для них земельные участки и помог осесть на земле в качестве свободных крестьян. Он отчетливо понимал, что на разбой людей толкали бездомность и незанятость. И пока вину и за то, и за другое возлагают на Республику, ненависть к Риму никуда не исчезнет. Не стоит даже напоминать, что реабилитация преступников не входила в число обычных мер римской политики. Быть может, существенную роль сыграло то что Помпеи в самый разгар кампании против пиратов нашел время, чтобы посетить обитавшего на Родосе Посидония. Нам известно, что он посетил одну из лекций философа и долго разговаривал с ним после нее в приватной обстановке. Поскольку не было такого обычая, чтобы философы бросали вызов римским предрассудкам, и они только наводили на них интеллектуальный глянец, можно не сомневаться в том, что Помпеи услышал лишь то, что хотел услышать, — однако Посидоний должен был, по меньшей мере, помочь ему сформулировать собственное мнение. Помпеи произвел глубокое впечатление на философа. Посидоний увидел в Помпее долгожданный ответ на свои молитвы: римского аристократа, достойного ценностей своего класса. «Всегда сражайся отважно, — посоветовал он проконсулу при расставании, — и будь выше других». Помпеи с восхищением принял на свой счет эту цитату из Гомера.[131] Словом, он прощал пиратов, пребывая в таком благоприятном расположении духа. Так уж случилось, что поселил он их в городе, получившем имя Помпейополис: милосердие и щедрость должны были вечно прославлять величие полководца. Суровый в бою, милостивый в мирные времена, — что ж удивляться тому, что Посидоний готов был провозгласить его героем своего времени.

Однако Помпеи, со всей присущей ему жадностью, добивался большего. Ему было мало значиться в истории новым Гектором. С раннего детства, причесывая чубчик перед зеркалом, он мечтал о том, что станет новым Александром. И теперь он не намеревался упускать свой шанс. Перед ним лежал весь Восток, суливший такую славу, которой еще не добивался ни один из граждан Рима.

Новый Александр

Однажды, весной 66 г. до Р.Х., Лукулл заметил поднявшееся на горизонте облако пыли. Хотя стан его располагался возле леса, на простиравшейся впереди сухой равнине не было ни травинки. Наконец, заметив укрытую облаком пыли бесконечную воинскую колонну, он заметил, что связки прутьев, лежавшие на плечах ликторов командовавшего прибывшим войском полководца, были обвиты лаврами и что листья венков засохли. Его собственные ликторы, отправленные навстречу новоприбывшим, приветствовали их свежими лаврами, в обмен на которые получили сухие венки.