Юрий Колесников - Тьма сгущается перед рассветом

• Название: Тьма сгущается перед рассветом
• Автор: Юрий Колесников
• Издательство: Картя Молдовеняскэ
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1964

В романе Юрия Колесникова «Тьма сгущается перед рассветом» изображена Румыния 30-х годов — накануне второй мировой войны. В этот период здесь действует «Железная гвардия» — «пятая колонна» Гитлера. Убиты два премьер-министра — Дука и Калинеску. События нарастают. Румыния идет к открытой фашистской диктатуре. Провокации против компартии и убийства на румыно-советской границе совершаются при попустительстве тайной полиции — сигуранцы. Королевский двор, министры, тайная полиция, шпионы и убийцы — легионеры, крупная буржуазия и лавочники объединились для борьбы с трудовым народом.

Автор умело нарисовал картины жизни различных слоев общества, борьбу рядовых людей против подготовки войны с Советским Союзом.

С большой силой в книге воссоздана атмосфера тревоги, неуверенности в завтрашнем дне, порожденная политической обстановкой в Европе.

Одновременно с ростом безработицы, обнищанием растет классовое самосознание трудящихся масс, понимание несправедливости существующего строя. Главный герой романа, бессарабец Илья Томов, от верноподданнических настроений приходит к участию в революционной борьбе.

---

«Вот тебе и бог! — думал он, — остался бы, так нет, — пришел… Ну, так это поезд? Почему он не сгорел, прежде чем отправился из Букурешть!..» Внезапно дверь открылась, и кондуктор осветил фонарем купе, чтобы посмотреть, не сел ли кто-нибудь в Бузэу. Он очень удивился, увидев, что пассажир стоит в темноте.

— Может быть, вам, господин, зажечь свет?

— Нет, нет! Что вы! — воскликнул Гаснер, но тут же спохватился, что его испуганный голос может вызвать подозрение, и уже более спокойно добавил:

— Не надо… У меня болит зуб…

— Тогда, может быть, хотите таблетку «Явол»? — любезно осведомился кондуктор.

— Нет, мерси, не надо… уже, кажется, немного проходит.

Кондуктор поклонился и вышел. А Гаснер проклинал все на свете: он уже несколько раз порывался выйти в коридор, но не решался. Вдруг его увидит Лулу? «Приятная встреча, что аж не знаю!.. Надо было мне сесть в этот поезд! Как будто босяк не мог где-нибудь околеть, большая бы потеря была!.. Ехал бы я себе спокойно. Так нет, он едет со мной, и не просто так, а в одном вагоне! Ну, так это свет? Чтоб он уже горел с этим поездом вместе… Но и я тоже хорош. Как будто не мог ехать в другом вагоне! Так нет. Ехать так, чтобы мучиться! У-ва! Что делать? Хочется выйти, хоть караул кричи. Я уже таки больше не могу!»… Гаснер уже в который раз приоткрывал дверь, выглядывал в коридор, но никак не мог отважиться…

Когда поезд, наконец, прибыл на станцию Болград, Гаснер быстро отдал багаж носильщикам и, ни на кого не глядя, побежал вдоль перрона в туалетную. Все пассажиры сидели в автобусе, и шофер давно сигналил, когда Гаснер уселся на занятое для него носильщиком место около кабины водителя. Здесь почти все знали «первого кумерсанта» города. А так как от станции до Болграда добрых семь километров, то между Гаснером и знакомыми завязалась беседа. Все почтительно поддакивали ему, а Гаснер хвастался, что закупил в столице такой товар, какого нигде больше не найти.

Наконец, автобус подкатил к конторе автомобильной концессии. Гаснера встречала жена. Прежде чем кто-нибудь успел покинуть автобус, она, с трудом поднимая ноги, вскарабкалась по ступенькам, расцеловалась с мужем и сразу же завладела его портфелем. Гаснер прощался с попутчиками, приглашал заходить в магазин, хотя бы посмотреть, какой товар он привез из Букурешть, и вдруг чуть не лишился дара речи: к выходу продвигался Лулу.

Проходя мимо Гаснера с женой, Лулу спросил:

— А тот товар из «Атене Палас» тоже привезли?

Гаснер побледнел, схватился за сердце и опустился на сиденье. Жена, к счастью, ничего не поняла, но поскольку речь шла о товаре и торговле, она ответила за мужа:

— Конечно, привез! Спрашиваете! Уж как-нибудь, если хороший товар, мой муж никогда не пропустит. Так что заходите! Заходите, заходите… У нас всегда магазин открыт. А если придете в воскресенье и парадные двери будут закрыты, так идите прямо со двора. Да! Там у нас всегда открыто… Заходите! Наш магазин в том большом двухэтажном высоком доме с длинной вывеской.

Но Лулу уже не слышал. Он следовал за извозчиком, который нес его чемодан. Усевшись на мягкое сиденье, Лулу с презрением оглядел одноэтажные домишки, магазинчики с полинявшими вывесками и оказал:

— К дому господина Попа!.. Знаешь где?..

Извозчик почесал седой затылок, затем обернулся, выразительно посмотрел на своего пассажира и громко сплюнул. Дернув вожжами, он подхлестнул кнутом лошадь и крикнул расходившимся пассажирам:

— Э-гей, посторонись!..

XV

Профессор Букур был огорчен, узнав от Морару, что его пациент пролежал один только воскресный день, а сегодня утром ушел на работу. В гараже Томов старался как можно меньше ходить, однако и сидеть ему было неудобно: он беспокоился, как бы не соскочил бинт, да и рана еще чувствительно побаливала. Особенно плохо приходилось, когда вызывал к себе главный инженер, Илья с трудом поднимался на второй этаж: бросало то в жар, то в холод. Он прихрамывал и, следуя совету профессора, на все вопросы отвечал, что у него вскочил фурункул. Одни сочувствовали, другие смеялись: «Как раз на том самом месте!» — подмигивая, заметил кладовщик. А электрик нашел причину: «У тебя это оттого, что много сидишь в диспетчерской. Ходить побольше надо!..»

Томов тоже отвечал шутками. Только старый мастер Вулпя как-то странно смотрел на него. Томов, успокаивал себя, что это ему мерещится, но к концу рабочего дня, когда Илья уже оделся и собрался гасить свет, на пороге диспетчерской вдруг появился Вулпя.

— Ты Захарию видишь? — нахмурившись, спросил он:

— Откуда? — равнодушно пожав плечами, ответил Томов.

— Ну, ты брось меня дурачить. У меня двое таких, как ты… А у старшего уже дочь невеста. Я все вижу и понимаю… То, что у вас меж собой, меня не интересует, но вот это видишь?

Вулпя осторожно извлек из кармана металлическую линейку. Томов равнодушно оглядел ее, ожидая, что же скажет мастер.

— Я перед обыском взял это в ящике его верстака…

— Ну и что? Линейка как линейка!

— Линейка… — засмеялся Вулпя. — Не линейка, а верстатка. Шрифт на нее укладывают при наборе. Понял? Он ее, наверное, варил у нас. Вон здесь видна свежая сварка, наверное, не успел счистить…

Томов молчал. Он помнил, что в тот вечер, когда Илиеску скрылся из гаража, он беспокоился о какой-то детали. И вот, надо же… Вдруг Вулпя сказал:

— На, возьми. Передашь ее Захарии. Она ему, наверное, нужна…

Томов шарахнулся в сторону.

— Да что вы, господин мастер-шеф! Какое мне дело? Он скрывается, его полиция разыскивает, а вы мне суете какую-то его чертовщину…

Вулпя нахмурился и сердито пробурчал:

— Твое дело. Зла я тебе не желаю, и не смотри на меня так, если я требовательный. Такой уж я человек. Могу пошуметь, отругать… Но сам я тоже был рабочим и душу рабочую знаю лучше вас. Понятно? А эту штуковину я с риском из-под самого носа у полиции забрал. Нашли бы ее там, сам понимаешь… Бери и не дурачь меня… Увидишь его, передашь…

Но Томов ни за что не хотел брать линейку.

Вулпя положил ее на стол, застегнул пуговицы полушубка и пошел к выходу. С порога он сказал:

— Не хочешь, твое дело. Тогда брось ее куда-нибудь на свалку или в нужник…

Томову казалось, что это провокация, обыщут в проходной — и все. Однако он благополучно дошел до трамвайной остановки, постоял, пока подошел трамвай. Ничего подозрительного. Тогда он вернулся в гараж, сказав вахтеру, будто забыл в диспетчерской перчатки, и, взяв верстатку, снова вышел. Поступок старого мастера заставил его задуматься.

Придя в пансион, он передан верстатку Морару и рассказал, как было дело. Тот вышел во двор и там спрятал ее, чтобы наутро взять с собой в гараж и отдать ня Киру. В пансионе все, кроме Жени и Аурела, знали, что у Ильи нарывает фурункул, и ни у кого, конечно, не было никаких подозрений.

Морару подшучивал над тем, что чирей у Ильи вскочил именно на таком неудобном месте, а Войнягу даже рассказал в связи с этим несколько анекдотов. Смеялся и Томов. Морару был доволен, что Илья развеселился, но в глубине души удивлялся, как это он, потеряв столько крови и пробыв весь день на работе, еще может смеяться.

В дверь постучали. Ня Георгицэ пошел открывать. Вошел Женя. Все сразу обратили внимание на его обновки: серая, в клетку, кепка и яркое, тоже в клетку, полушерстяное кашне. Увидев улыбающегося Илью, Женя облегченно вздохнул.

Подавая Жене руку, Войнягу весело произнес:

— Ого! Господин Еуджен, должно быть, с жалованьем сегодня! Значит, есть у кого перехватить до получки! Живем!..

Женя кивнул головой и прищелкнул пальцами..

— Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить… На работе выплатили, и у перекупщика за картину получил, и, наконец-то, парикмахер расплатился за вывеску, которую еще осенью ему делал! Так что теперь, братцы, ехать домой на рождественские праздники есть на что… Правда, потом опять долго не придется получать, ну и бог с ним… Поеду домой, побуду пару недель, отдохну малость, а там увидим…

Морару снял с Жени кепку и стал ее примерять перед зеркалом. Ня Георгицэ ощупывал кашне и пытался угадать, сколько оно стоит. Илья прижимался к почти остывшей печи. Женя подошел к нему:

— Ну, как?

Томов улыбнулся и подмигнул. Женя достал из кармана сверток и принялся его разворачивать.

Ня Георгицэ покосился на розовую колбасу, издававшую острый запах мяса и черного перца, проглотив слюну, взял небольшой довесок и, усевшись на сундук, принялся медленно жевать, поскрипывая вставными челюстями. Мадам Филотти пришла из кухни тоже попробовать кусочек:

— Колбаса — прямо чудо! Так и тает во рту!.. Шедевр!

А Женя с довольным видом приговаривал:

— Ешьте, братцы, ешьте… Не стесняйтесь, берите!

Илья ел, стоя у печки, и думал: «Женя — хороший малый, настоящий друг, но боится. А вот профессор Букур — рискует».