Юрий Колесников - Тьма сгущается перед рассветом

• Название: Тьма сгущается перед рассветом
• Автор: Юрий Колесников
• Издательство: Картя Молдовеняскэ
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1964

В романе Юрия Колесникова «Тьма сгущается перед рассветом» изображена Румыния 30-х годов — накануне второй мировой войны. В этот период здесь действует «Железная гвардия» — «пятая колонна» Гитлера. Убиты два премьер-министра — Дука и Калинеску. События нарастают. Румыния идет к открытой фашистской диктатуре. Провокации против компартии и убийства на румыно-советской границе совершаются при попустительстве тайной полиции — сигуранцы. Королевский двор, министры, тайная полиция, шпионы и убийцы — легионеры, крупная буржуазия и лавочники объединились для борьбы с трудовым народом.

Автор умело нарисовал картины жизни различных слоев общества, борьбу рядовых людей против подготовки войны с Советским Союзом.

С большой силой в книге воссоздана атмосфера тревоги, неуверенности в завтрашнем дне, порожденная политической обстановкой в Европе.

Одновременно с ростом безработицы, обнищанием растет классовое самосознание трудящихся масс, понимание несправедливости существующего строя. Главный герой романа, бессарабец Илья Томов, от верноподданнических настроений приходит к участию в революционной борьбе.

---

— Я вызвала префекта Маринеску. Он сейчас будет у меня. Постараюсь, чтобы все газеты были конфискованы. Надеюсь, этого достаточно?

— Да, конечно, ваше сиятельство!

— Прелестно… больше ничего?

— Пожалуй, нет, — нерешительно ответил Гицэ. — Вот только, может быть, сейчас в связи с заявлением фюрера, что Англия ошибается, полагаясь на конфликт между Германией и Россией, следует временно прекратить в прессе шум о «деле Гылэ»?.. Хотя, как говорят, кашу маслом не испортишь…

Лупяска вдруг опустила бинокль:

— О какой это вы каше?

— Есть поговорка такая, ваше сиятельство…

— Ах, поговорка!.. Да, да, кажется, есть такая… Во всяком случае, я знаю, как мне поступить…

Заримба угодливо улыбнулся, собрался еще что-то сказать, но она высокомерно оборвала его:

— Теперь все?

— Да, ваше сиятельство… Вот если только придется заняться самим комиссаром Солокану…

— Тогда и дадите мне знать, — и она протянула ему пухлую, холеную руку.

Заримба согнулся в поклоне, почтительно приложился к руке и, пятясь, вышел.

VI

Томов искал случая рассказать Захарии о своих подозрениях. Машина с погашенными фарами и субъект в черном пальто не давали ему покоя. Раза два он заходил в мастерскую, громко здоровался, заговаривал то с токарем, то со слесарем, шутил с электриком, делал осторожные знаки Захарии, но тот почему-то не обращал внимания и даже сделал Томову замечание, что он отвлекает людей от работы…

Незадолго до обеденного перерыва Илиеску подошел к окошку диспетчерской. Илья поднял раму. Захария положил на подоконник какие-то накладные и делая вид, будто подписывает их, попросил Илью в перерыв сбегать на Арменяска и передать товарищу Траяну, что ночью у Флорики была полиция: обыскали квартиру, чердак и сарай, мужа ее увели с собой. А товарищ с материалом для редакции не прибыл. Сегодня утром он и на запасную явку не явился…

Теперь Илья решился рассказать о том, что не давало ему покоя. Илиеску слушал его, сдвинув мохнатые брови.

Мимо окна кто-то прошел.

— Вот оно что! Как придет господин инженер, дайте мне, пожалуйста, знать, — громко сказал Илиеску и шепотом добавил: — Траяну расскажи и это. — Он взял с подоконника накладные и отошел.

В окошке появилась голова слесаря:

— Будь добрый, господин Илие, взгляни-ка, долго еще там до обеда?

— Да нет. Пять… Даже меньше — четыре минуты. А те, большие, что, опять стоят?

— Они — как наш грузовой «Понтиак», — махнул рукой слесарь. — Тот тоже не столько ходит, сколько его чинят…

Подошел электрик.

— А разве господин Илие не знает, как про наш «Понтиак» ребята сочинили? «Понти-монти, день в работе — два в ремонте»… Что тот грузовик, что эти часы: и то и другое надо выкрасить и выбросить.

Раздался звонок.

Илья свистнул вслед уходящим товарищам и, опустив окошко, выбежал на улицу…

Перерыв еще не кончился, когда Илья вернулся в гараж… Издали Илиеску увидел его улыбающееся лицо. Значит, все в порядке… Захария бросил на землю окурок, растоптал его и спокойно пошел в мастерскую. У входа в диспетчерскую электрик и несколько слесарей играли в «быз», к ним присоединился и Илья. После первого же удара его узнали по тяжелой руке. Теперь Томову самому пришлось «водить». Электрик следил, чтобы он хорошо прикрывал рукой глаза и не оглядывался. Два раза Илья не угадал, а после третьего, сильного удара, когда он, наконец, правильно указал на одного из слесарей, послышался звонок. Рабочие, смеясь, расходились по своим местам. Дежуривший вахтер остановил Илью в коридоре.

— Томов, господин инженер приехал и велел сразу же после обеда к нему зайти.

Пока Илья поднимался по лестнице, инженер его окликнул снизу.

— Соберите людей и выкатите грузовые. А потом прикатите лимузины из полировочной и ту коричневую спортивную машину из крайнего бокса. Знаете, какую?

— Знаю, господин инженер, с тентом! Все немедленно будет исполнено, — и Томов побежал собирать рабочих. По пути заглянул в мастерскую. У своего верстака копался Илиеску. Он был один. Илья осмотрелся и подошел к нему:

— Траян велел перевести типографию в запасное место, листовки и газеты отправить по всем пунктам. Товарищам, которые были связаны с тем курьером, что не явился на явку, некоторое время переждать… Потом он еще сказал, чтобы и Флорика пока прекратила работу. Обо всем, что случится, велел сообщать ему немедленно и просил, чтобы мы тоже были осторожны…

Со двора доносился шум. Рабочие со смехом и шутками выкатывали во двор из большого зала машины, потом убрали выставленный для рекламы мотор и прикатили легковые автомобили. Расстановкой новых машин распоряжался сам инженер. Автомобили блестели краской, пахли ацетоном. Не успели закончить расстановку, как прибыли фоторепортеры. Вечером того же дня газеты уже поместили рекламу о продаже в гараже «Леонида и К°» новых легковых и грузовых автомашин «Шевроле».

Перед витриной тотчас же собрался народ: здесь были и шоферы, и любители автомашин, мечтающие уже не один год выиграть в лотерею крупную сумму и купить себе облюбованный автомобиль.

На следующий день к магазину начали подкатывать на своих машинах солидные покупатели. Громадная витрина то и дело поднималась, и на улицу выезжали машины, принадлежащие уже новым владельцам. Они бесшумно скользили по городу, а когда останавливались, вокруг них сразу же собиралась толпа. Господа, не знавшие, куда девать деньги, стремились перещеголять друг друга…

К мысли, что с Польшей покончено и она как таковая фактически больше не существует, буржуа и обыватели стали привыкать… Война теперь снова отодвинулась куда-то далеко. И хотя она велась на границах Франции и Германии, это мало кого беспокоило. Ведь сами французы называли сражения, происходившие на территории между линиями Мажино и Зигфрида, «странной войной». И о чем беспокоиться? Все обстоит как нельзя лучше, и судьба мира в надежных руках! Кто-то сказал, что французские правители — «железные». Это замечание было встречено общим смехом: «Вот уж это истинная правда: они столь же быстро остыли, как и накалились! Они больше заинтересованы в разгроме французских коммунистов, нежели в борьбе с Гитлером!»

Радио и газеты продолжали сообщать одни и те же всем надоевшие сводки о разведывательных полетах воюющих сторон и о сбрасывании бесчисленного множества листовок. «Так воевать можно тысячу лет!» — говорили в Румынии. Однако прожженные политиканы определяли «атмосферу» проще: «Милые бранятся — только тешатся. Подумаешь, конфликт! Из-за кого? Из-за поляков? Их уже нет. А Даладье и Чемберлен найдут общий язык с Гитлером, не то он их слопает. Все обойдется…»

Для таких рассуждений имелись основания: ведь все знали, что пока фашисты были «заняты» в Польше, у линии Мажино стояло более ста двадцати французских и десять английских дивизий. Гитлер же держал здесь всего-навсего двадцать три дивизии. И несмотря на это, французы смогли оттеснить германские войска в районе Саарбрюкена и Перля всего на несколько десятков километров.

Ня Георгицэ и подобные ему торжествовали: «Ага! Что я говорил! Где наш Морару? Обождите, это только начало. Французы надают по шее фашистам. Немцы ни на шаг не продвинулись по французской территории, а эти вон уже где!» — похлопывая по газете, сообщавшей очередную хвалебную сводку, сиял старый официант.

Но потом вдруг наступление французской армии приостановилось… Солдаты получали отпуска, а рабочих с военных заводов увольняли… Люди Гитлера, сидевшие в правительстве, делали свое давно начатое дело. А торжество ня Георгицэ оказалось напрасным. Территорию, занятую французской армией, нацистские войска очистили в течение нескольких часов. Обыватели повторяли доводы наемных писак и комментаторов: «Видимо, французское командование не сочло нужным оборонять эту часть территории…»

К этому времени в Румынии хлеб и виноград были давно убраны, поля почернели, сады опустели… На платформах товарных станций отливали золотом горы пшеницы, ожидавшей отправки в Германию. Мимо пограничных полустанков проносились составы со скотом и зерном, цистерны с нефтью. В стране с каждым днем повышались цены. Хиленькое правительство Аржешяну, с таким искусством направляемое его величеством, было на редкость пунктуально: рейх получал все, в чем нуждался. Король подписывал многочисленные декреты о назначении новых министров, более подходящих для новых махинаций, и переводил «на всякий случай» награбленные капиталы в иностранные банки, а, уснувши под утро после очередной партии покера, все чаще жаловался на свою болезнь: прислуга не успевала готовить свежие перины — ведь его величество, будучи еще в звании подполковника и командуя полком горных стрелков, настолько перепугался взбунтовавшихся венгерских солдат, что теперь, если ему снился страшный сон, приходилось утром менять перину…