Валентин Распутин - Очерк и публицистика

• Название: Очерк и публицистика
• Автор: Валентин Распутин
• Издательство: журнал "Наш современник"
• Жанр: Публицистика
• Год: 2012

Валентин РАСПУТИН - Поле битвы — сердца людей

Сергей КАРА-МУРЗА - Стратегия-2020

Татьяна МИРОНОВА - Мифы о русском национальном характере

Татьяна ШИШОВА - Мать пробуждает совесть

Петер АНДЕРСЕН - Мигранты берут Европу на абордаж

Нина СЕВЕРИКОВА - Русский Леонардо да Винчи

---

Исторические судьбы русского народа на каждом шагу нашей истории опровергают миф о женственности русской натуры.

Русский героизм в бесконечной череде войн, которые вела Россия, опровергает представление чужаков о нашей слабости. Ожесточенность, с какой оказывали сопротивление русские в многочисленных восстаниях против угнетения, развеивает утверждения о нашей уступчивости и податливости.

Русский мужской склад ума, способный охватывать огромные пласты природы и социума, устанавливая для них закономерности, открывая физические законы, русская изобретательность, далеко продвинувшая человечество по пути технического прогресса, — все это опровергает упреки русских в женоподобной нелогичности и неспособности мыслить.

Создание великой российской Империи, а потом советской Империи, деятельное строительство городов, промышленности камня на камне не оставляют от утверждения о русской бездейственной бабьей созерцательности.

Революции, восстания, потрясающие Россию в последние два века, вдребезги разбивают тезис о женственном долготерпении русских.

И именно наша любовь к этому миру и видение этого мира через призму любви куют такой русский характер, — решительный, последовательно идущий к цели, логически точный, сильный и напряженный, из любви к Родине и ближним добивающийся своего. Но русский жертвенно-мужественный характер совсем не похож на эгоистично-мужественный характер западного человека, оттого не способного понять нашу русскую мужественность, свойственную в трудные минуты даже женщинам, ибо только в мужестве проявляется любовь в годину испытаний.

Миф о русских угнетателях

Разговоры о нетолерантности русского народа, о его природной агрессивности и враждебном отношении к инородцам идут давно и настойчиво. В нас развивают своего рода комплекс вины, настаивая на том, что русские, простираясь на огромные территории, всегда вели себя как завоеватели-оккупанты, подавляя, порабощая, ассимилируя иные народы. Вспомните, как воспитывали вражду к нам в балтийских этносах — в литовцах, латышах, уверяя их в агрессивных притязаниях русских на исконные земли балтов. Латыши и литовцы несколько подзабыли судьбу пруссов — их балтийских соплеменников, которые оказались стерты с лица земли германскими племенами, и памятью о погибшем племени пруссов осталось лишь название бывшей немецкой провинции — Пруссии. Оккупантами называли нас недавно и грузины, забывая, что накануне подписания Георгиевского трактата, приведшего Грузию под спасительную руку Российской Империи, в самой Грузии было практически исчерпано мужское население, все мужчины старше семи лет уводились в неволю либо беспощадно истреблялись. Геноцид грузинского народа был остановлен русскими.

Ныне и малые народы в составе России частенько намекают на свое рабское состояние рядом с русским соседом и постоянно шантажируют нас нашей нетолерантностью, агрессивностью, экстремизмом. Зависть малых народов к большим вполне понятна, и попытки оправдать свою малость давлением со стороны сильного соседа даже вызывают сочувствие. Легче всего найти виноватого на стороне. И пусть бы себе объяснялись друг перед другом, но ныне народы, окружающие русских, живущие с нами в ближнем и дальнем соседстве, стремятся внушить и нам, русским, что мы исконные агрессоры, а Россия была и остается, по зловещему ленинскому определению, тюрьмой народов.

Можно опровергать ложь фактами истории, но мы обратимся за аргументами к русскому языку. Он объективный свидетель того, что мы никогда не порабощали другие народы.

Разные народы по-разному понимают рабство, и институт рабства отражен в их языках. Крупнейший французский лингвист Эмиль Бенвенист, привлекая языковой опыт индоевропейских и неиндоевропейских культур, установил, что «единого обозначения для понятия раба нет ни в одном индоевропейском языке». Раб поставлен вне общества, он всегда «чужой», так как большинство народов получали рабов из военнопленных: «раб обязательно чужестранец». В латинском раб — это servus, вероятно, из имени этрусков, которых завоевали римляне, у французов раб — esclave, что значит славянин, в англосаксонском раб — wealth, означающее кельт, а еще английский язык знает для понятия раб слово slave, также означающее славянина. Западные народы добывали рабов из завоеванных племен, из инородцев, из чужих, причем в большинстве своем этими инородцами были как раз славяне, населявшие Западную Европу и оставившие там немало славянских названий в именовании рек, озер, городов. Ведь что такое Венеция — это город венедов — племени славянского, а Лейпциг — онемеченное звучание славянского слова, нечто похожее на наш Липецк. Знаменитое озеро Балатон — вовсе не венгерское название. Это название славянское, и означает оно, что озеро окружено болотами. Но разве славянские народы живут в Венеции, Лейпциге или на Балатоне? Их давно уже нет, зато остались в языках европейских народов именования славян в значении — рабы.

Итак, в большинстве языков в значении раб выступают именования инородцев. Но на русских это правило не распространялось никогда. Мы, русские и другие славяне, не делали пленных чужеземцев рабами. Вот свидетельство греческого историка Маврикия Стратега: «Племена славян и антов сходны по своему образу жизни, по своим нравам, по своей любви к свободе. Их никоим образом нельзя склонить к рабству или подчинению в своей стране. Они многочисленны, выносливы, легко переносят жар, холод, дождь, наготу, недостаток в пище. К прибывающим к ним иноземцам они относятся ласково и, оказывая им знаки своего расположения, при переходе с одного места на другое охраняют их в случае надобности, так что если бы оказалось, что по нерадению того, кто принимает у себя иноземца, последний потерпел ущерб, принимавший его раньше начинает войну против виновного, считая долгом чести отомстить за чужеземца».

Русские, унаследовавшие этот обычай всех славян, действительно не использовали чужеземцев как рабов. И слова раб, отрок, холоп, обозначавшие в русском языке подневольное состояние, имеют исконное русское происхождение, а вовсе не означают представителей плененных народов. Все эти слова являются славянскими названиями детей, малолетков, подростков, то есть терминами родства.

Слово холоп (холпъ) находится в теснейшем родстве со словами холка и холостой, происходит от глагола холить, что искони означало «стричь очень коротко». Обычай острижения волос у мальчика — это древний обряд посвящения подростка в юноши. И потому слово холоп было обозначением юноши — младшего члена рода, используемого в работниках.

Наилучшими работниками у славян были молодые — младшие в роду. Русские люди делили свои возрасты по седмицам — семилетьям, это известно из древних рукописных книг: «До семи лет — младенец, до двух седмиц лет (то есть до четырнадцати) — отроча, до трех седмиц лет (значит, до двадцати одного года) — отрок, до четырех седмиц лет (это до двадцативосьмилетия) — юноша, до восьми седмиц лет (до пятидесяти шести) — муж, и оттоле старец». То есть слово отрок обозначало подростка от четырнадцати лет до двадцати одного года, младшего в роду и семье, но которого уже можно было использовать для работы.

Слово раб (а по-древнерусски оно звучало как роб) показывает, что это тоже термин для младшего члена семьи, используемого в работе. Слово ребенок, имеющее истоки в древнем понятии робя-робенок-ребенок, сохранило значение «очень маленький член рода и семьи».

Слова холоп, отрок, раб исконно означали своих, членов своего рода и своей семьи, используемых в работниках. Раб, или по-древнерусски — роб, был самый младший по возрасту работник, от него произошло слово ребенок, отрок — это тоже семейный работник, только постарше, с четырнадцати лет до двадцати одного года, и, наконец, холоп — это самый старший по возрасту работник в семье, но не достигший двадцати восьми лет.

Вот и выходит, что рабства в понимании других индоевропейских народов у славян и у русских не было. Русские использовали труд младших членов рода, сначала это были младшие по возрасту, потом — по социальному статусу. Но в любом случае это были не пленные, не чужаки, не инородцы. Это были свои. Причем издеваться над рабами и холопами, обессиливать их неподъемным трудом так, как это делали в других землях и странах другие народы, русским не дозволяло как раз то, что это были свои.

Такой взгляд на подневольный труд и на работников сохранялся у русских на протяжении всей истории, он не меняется и по сию пору, потому что заложен в родном языке. На Руси никогда не было рабовладельческого строя, который пережили все иные человеческие цивилизации, лишь русские избежали эпохи рабовладения, что до сих пор вызывает изумление историков и подчас объясняется отсталостью развития русской государственности. Да и крепостное право никогда не было подлинным рабством в России. Крестьяне чаще всего оставались верными земле, но не лично помещику, злоупотребления, такие как история с Салтычихой, жестко наказывались и вызывали бурю негодования в общественном сознании. Но если своих, русских, дозволялось использовать в подневольном труде (это коренилось в исконно заложенных правилах отношений в семье и роду), то эксплуатация инородцев как рабов была просто невозможна.