Геннадий Прашкевич - Пять костров ромбом

• Название: Пять костров ромбом
• Автор: Геннадий Прашкевич
• Издательство: Издательство Новосибирского университета
• Жанр: Детективная фантастика
• Год: 1989
• ISBN: 5–7615–0104–Х

В настоящий сборник включены известные, издававшиеся ранее, фантастико-детективные повести Г. Прашкевича, в которых показаны важнейшие темы современности. В сборник также вошла новая повесть А. Леонидова “Красный телефон”. Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Издание подготовлено совместно с творческим объединением “Ребус” Центра организации свободного времени молодежи г. Новосибирска.

Содержание:

Геннадий Прашкевич — Пять костров ромбом

Геннадий Прашкевич — Записки промышленного шпиона

— Фальшивый подвиг

— Итака — закрытый город

— Шпион в юрском периоде

Александр Леонидов — Красный телефон

Сборник фантастических и детективных повестей

Издательство Новосибирского университета

Новосибирск, 1989

---

Вязьмикин старательно хлебнул из стакана.

— Так что из-за лени Ершова не принимали в Союз?

— У-у-у-м. — укоризненно простер руки художник. — Какая лень? Женщина!

— Не понял, — прогудел Роман.

— Что тут понимать?! Три года назад Сашку должны были в Союз принять! Отложили, из-за женщины, даже не из-за женщины, из-за ее мужа.

— Совсем не понял, — неожиданно для себя с грузинским акцентом пробасил Роман.

— Вы как к женщинам относитесь? — тихо и безо всякого акцента спросил Вахтанг.

Вязьмикин пожал плечами и расправил усы.

— Понял, понял, — снова переходя на “грузинский” замахал руками Челебадзе. — Такой мужчина не может быть равнодушен к женщинам, впрочем, как и все настоящие мужчины. Но тот мужчина был не настоящий. Вместо того, чтобы наказать неверную жену, а Ершова вызвать на дуэль, он, — Вахтанг брезгливо поморщился, — ты представляешь? Он заявление написал и принес в правление накануне Сашкиного приема. Аморальный тип, написал, семью разрушил, написал, недостоин быть членом Союза художников, написал. Это Сашка-то аморальный тип?! Он сам аморальный тип! Деградант чертов!

— А что на самом деле у Ершова что-то было с той женщиной?

— Послушай, дорогой, — лукаво поморщился Вахтанг, — откуда я знаю?! На правлении тоже так спросили, а Ершов им говорит: “Джентльмены на такие вопросы не отвечают, они скромно улыбаются”. Хорошо сказал! Ты думаешь его там поняли? Поулыбаться, разумеется, поулыбались, но прием отложили.

— Как фамилия этого потерпевшего? — поинтересовался Роман.

Челебадзе весело расхохотался, сверкая крепкими белыми зубами:

— Это ты хорошо сказал — потерпевший! Сенаторов его фамилия, какой-то научный сотрудник из консерватории. — Вахтанг вдруг озадаченно хлопнул себя по лбу. — Послушай, ты так и не сказал, почему о Сашке спрашиваешь?!

Вязьмикин поведал художнику, что его привело, и они еще долго беседовали о Ершове…

15 марта

Клековкина принесла ответ на мой запрос — справку ВКК о том, что она практически здорова и может выполнять любой физический труд, и сидела передо мной, скромно опустив глаза, напоминая потухший вулкан. На руке продавщицы овощного ларька сиротливо поблескивало тоненькое обручальное колечко из золота низкой пробы, причем, надето оно было не на безымянный палец правой руки, а так, чтобы окружающие осознавали, что они имеют дело с матерью-одиночкой. Вероятно, остальные массивные золотые кольца были отданы на сохранение старушке-маме, и теперь покоились где-нибудь в мягкой глубине перин и подушек. Вместо норковой шапки на голове Клековкиной был повязан тусклый платок ив разряда тех, в которых работают на даче и ездят на картошку. Весь вид продавщицы свидетельствовал о том, что она передумала на меня жаловаться и теперь живет надеждой на снисхождение со стороны следствия и суда.

Я достал из конверта характеристику на Клековкину, прочитал ее вслух и посочувствовал:

— Вот видите, пишут, что вы и раньше неоднократно нарушали правила советской торговли…

— Кто это написал?! — спросила продавщица, и мне показалось, что над вулканом появилась тоненькая струйка дыма.

Я взглянул на подпись:

— Директор вашего магазина, Белянчиков.

Вулкан проснулся:

— Белянчиков?! Тоже мне, нашелся…

— А что? Директор магазина, уважаемый человек, — кинул я в жерло вулкана ящик динамита.

И вулкан начал извержение, сметая все на своем пути, полилась раскаленная добела лава, загрохотали катящиеся валуны, взмыли в высокое небо тучи пепла.

— Это Белянчиков-то уважаемый человек?! — Клековкина покрепче расставила ноги, маленькие глазки воинственно сверкнули. — Как начальник, так сразу уважаемый! А меня так можно и в тюрьму, маленького человека. Вечно вы начальство выгораживаете! Сейчас это у вас не пройдет! Подумаешь, Белянчиков написал, а вы и обрадовались! А сам-то он… Пишите! — ткнула продавщица красным пальцем в стол.

Меня не надо было уговаривать, я уже держал ручку, наизготовку. Однако, конъюнктурные соображения в душе Клековкиной на мгновение взяли верх, и она, пристально посмотрев, спросила:

— Действительно взяткодателя освобождают от уголовной ответственности, если добровольно все расскажет?

Я заверил, что в этой части она знает закон безупречно, и напомнил, что активное содействие следствию и суду в раскрытии преступления всегда признается смягчающим ответственность обстоятельством. Последняя преграда была сметена и поток лавы устремился в долину:

— Этот Белянчиков сам мошенник порядочный! Из всех продавцов соки сосет. Я, только за то, чтобы устроиться в этот злосчастный ларек, уплатила ему триста рублей! Думала, отвяжется, да не тут-то было! Совсем замордовал проверками всякими. То это не так, то то не этак! Знающие люди подсказали… Пришлось каждый месяц из своих кровных пятьдесят рублей выкладывать. Кровопиец! И ведь как придумал, змеюга. Приходишь, вроде, что-то подписать, он говорит, минуточку, дескать, обожди, сейчас подойду, и шасть из кабинета. Тут надо в стол конверт сунуть. Прибегает, лопочет, заждалась, дескать, что там подписать надо? Чирканет не глядя, и вся недолга. А потом и кровью нажитое у него остается! — Клековкина громко высморкалась в большой мужской носовой платок. — И не одна я такая… Террорист проклятый! И если бы только это?! Дефицит до нас и не доходит. Он проходимцам каким-то сплавит апельсины, а те на рынке торгуют, колхозниками прикидываются. Опять же Белянчикову навар. А мне даже скидку на гниль не дает, как хочешь, так и крутись! А в конце месяца отдай пятьдесят рубчиков, вроде, как положено. Настоящий злодей!

Когда продавщица закончила, я протянул ей протокол и стал разминать затекшие от авторучки пальцы. В это время в кабинет вошел Семен Снегирев. Увидев Клековкину, он широко улыбнулся:

— А я как раз хотел с вами побеседовать о Белянчикове.

Та, на секунду оторвавшись от протокола, недружелюбно сверкнула глазами в сторону оперуполномоченного ОБХСС. Я незаметно для нее подал Семену знак. Снегирев быстро сориентировался:

— Вообще-то, сейчас мне некогда, как-нибудь в следущий раз поговорим, — бросил он и, насвистывая “Амурские волны”, уселся к окну.

Клековкина, дочитала запись допроса, расписалась в взглянула на меня.

— Спасибо, до свиданья, — сказал я и, когда она, твердо ступая направилась к выходу, добавил, — если еще что припомните, милости прошу.

Дверь закрылась.

— Что-то ты сегодня больно ласковый с подследственной, на тебя не похоже, — съязвил Семен.

Я протянул ему протокол допроса Клековкиной, ожидая, по крайней мере, горячей благодарности за информацию о Белянчикове, ведь, как-никак это и его участок работы, но Семен, пробежав его глазами, только невозмутимо улыбнулся:

— Это для меня не новость, — но увидев разочарование на моем лице, сжалился, — хотя, что и Клековкина подкармливала Белянчикова, мне не было известно. Кстати, насчет проходимцев… Они этого директора тоже с потрохами продали, когда я им доказал, что справочки от колхозов у них липовые, и то, что в Узбекистане апельсиновых плантаций пока не наблюдается…

Снегирев наслаждался произведенным эффектом, как фокусник, одурачивший зрителя. Я потешил его самолюбие, сказав, что он классный опер, впрочем, не погрешил против истины. Мы договорились, что завтра поутру я сбегаю в прокуратуру за санкцией на обыск у Белянчикова.

16 марта. Свиркин

Петр отряхнул с куртки мокрый снег и нажал на кнопку звонка. В квартире художника Чечевицкого раздалась замысловатая трель.

— Входите! Не заперто! — услышал оперуполномоченный и толкнул дверь.

Споткнувшись в темном коридорчике об огромную старинную вешалку, он двинулся на голос. Большая квадратная комната с двумя высокими окнами была залита серым светом мартовского утра. В углу, на широком самодельном топчане, слегка приподняв голову, лежал хозяин. Свиркин, как загипнотизированный, уставился на пухленький животик и широкую грудь художника утыканные иглами, словно подушечка из бабушкиной шкатулки.

Круглое, по-детски чистое лицо Чечевицкого растянулось в добродушной улыбке.

— Возьмите кресло и садитесь. Мне еще десять минут так лежать… Сеанс.

Иглы в его животе-подушечке качнулись в так речи. Петру стало жутковато. Он в замешательстве оглядел полупустую комнату, в которой, кроме стеллажа с книгами, мольберта, топчана и плетеного кресла-качалки, ничего не было.

— Садитесь, пожалуйста, — проговорил Чечевицкий и закрыл глаза.

Свиркин опустился в кресло-качалку, и его ноги плавно взмыли вверх. Художник мерно дышал, забавно выпятив пухлые губы и так же мерно поднимались и опускались иглы. В комнате было тихо. Наконец, Чечевицкий открыл глаза и стал легкими движениями снимать иглы и складывать их в специальную коробочку. Движения были замедленные и вялые, будто он еще не проснулся. Сунув коробочку под подушку, художник смущенно улыбнулся.