Эльвира Нетесова - Запоздалая оттепель, Кэрны

• Название: Запоздалая оттепель, Кэрны
• Автор: Эльвира Нетесова
• Издательство: АСТ
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-17-018068-3

Запоздалая оттепель — повесть

Что делать человеку, которого изгнали из семьи и перед которым захлопнули дверь дома, с любовью построенного его собственными руками?

Дорога одна — опуститься, стать всеми презираемым изгоем, бомжем.

Но он выстоял, не потерял человеческого достоинства.

Да, он перестал доверять своим детям, остался без крова, но нашел в себе силы создать новую семью, не разучился радоваться жизни, помогать слабым и обездоленным.

После заморозков обязательно приходит оттепель — надо только не терять надежды.…

Кэрны — повесть

О дружбе полукровки собаки-волке Кэрны и человека (отсутствуют 2 страницы)

---

— В жизни своей не брал чужого. С самого детства этим не хворал. Ищите! Но знайте всякий из вас — за срам и обиду каждому накостыляю досыта! — предупредил заранее.

— Ишь гордый! Его задело! А нам каково? Это уже не первая пропажа! У Тимофея надысь портсигар исчез. Дорогая вещица была! У Антона — золотой браслет. На неделю исчез, потом кто-то подбросил, положил под подушку. Деньги пропадали. Сколько можно молчать? До тебя такого не было.

— Послушай, Сема! Я не только работаю, а и живу здесь! Что зарабатываю, то и трачу. Мне хватает. Впрок не запасаю. Жизнь, как и у всех, — одна. С собой на тот свет не заберу. И живу на виду — открыто! Замков не имею. Потому срамить себя не дозволю никому! Если б по-хорошему пришли — другое дело. Коли ворвались, как к вору, — пенять станете на себя! — Схватил Семена за шиворот, поднял в воздух и, дав пинка, выбил в дальний угол коридора. Откуда вскоре донесся жалобный скулеж.

Кузьма прихватил за душу второго деда. Остальные сами мигом выдавились в дверь.

— Упаси вас Бог ко мне являться, тараканы висложопые! Сами ворье! — орал Кузьма. И решил уйти из стардома, найти другую работу, начал собираться. Не сразу услышал стук в дверь. Лишь когда он повторился. На пороге стояла Петровна.

— Кузьма! Прости меня, что помешала. Закурить у тебя не сыщется?

— Вон на столе! Возьми! — кивнул на пачку сигарет.

Женщина взяла одну, поблагодарила и спросила, оглядевшись;

— А ты куда собираешься?

— Ухожу отсель! Мочи нет! Всякая нечисть с обыском влезает. Меня за вора считают! Гады облезлые! — запихивал вещи в сумку.

— Давай вместе перекурим. Поговорим. Мы ведь с тобой и не знакомы как надо! — предложила неожиданно.

— Неохота! Накурился дозарезу! — отмахнулся Кузьма.

— Хоть чаем угости! Уйти тебе никогда не поздно. Вот только неохота, чтоб на всех зло затаил, с обидой покинул бы.

— Да ты-то здесь при чем?

— Успокойся. Остынь, Кузьма! Часы уже нашлись. Поспешили старики, погорячились. Не одного тебя обыскали. Всех. И другие обижались. Но найти нужно было. Слишком много пропаж развелось. Нашли вора! Верней, воровку. Никто и не подумал бы на нее. Все средь мужиков искали. Ан баба!

— Мне плевать! Надоело все!

— Устал ты с нами? Оно и верно! Нелегко. Тут всякий — с болью своей да с горем! Каждому помощь и сочувствие, понимание и тепло нужны. На всех не наберешься. И твои запасы кончились. Много нас. А вас с директором всего двое. Ты уходишь, потом он не выдержит. Останемся мы все живьем на погосте. Видно, другого не заслужили у судьбы, — вздохнула Петровна, разминая сигарету.

— Вот если б тебя обыскали, я посмотрел бы, что сказала б…

— И меня проверили. Всю как есть! Даже раньше тебя! Я тоже не воровала. Но чтоб узнать, кто украл, пришлось проверить всех!

— Тебя не подозревали. А мне сказали прямо, что кроме — некому…

— Кузьма! Ты даже не спросил, кто вор. И тоже не подумал бы. Никогда не поверил. Но ведь нашли!

— Из старух кто-то? Небось Агриппина?

— У нее и без того полно недостатков. Не угадал. Это не из наших старух. Медсестра отличилась. Юлечка! Та самая! Общая любимица стардома. Век бы не подумали на нее. Никому и в голову не взбрело бы, если б не Семен. Этот дед, когда вернулся от тебя, пошел в медпункт. Ты ему всю задницу расквасил. Сесть на нее не мог. Хотел помощи попросить. А Юлька, увидев его задницу, не сдержалась и захохотала. Деду обидно стало, решил ей досадить и позвал из коридора своих стариков. Те шасть в тумбочку. Там Юлькина сумочка. Всякие краски, мудра в ней. И глядь, часы, те самые, какие искали. Они с гравировкой. Не отвертишься. Девка онемела. Не отопрешься. Ее враз за жабры и к врачу в кабинет. Сейчас там все старики. Хай до неба подняли. Директора ждут. Конечно, выгонят девчонку с позором.

— А зачем ей мужские часы? — удивился Кузьма.

— Они не просто мужские. Карманные, на цепочке. С крышкой, со звоном. Сама бы не пользовалась. Продала б за большие деньги антиквару. Вот только гравировка мешала. Но крышку заменить можно. Эти часы Семе сам Калинин подарил. Такими именными часами семерых наградили. За взятие рейхстага в Берлине. За особую смелость. За то, что жизни не жалели. Вот и дорожил, в память о войне. Семке тогда двадцать лет было. Сколько часов имел, а эти берег особо! За них ему большие деньги давали еще недавно. Он с голоду пропадал. Пенсии на курево не хватало, не то на хлеб. А не продал. Всегда при себе носил. Тут помыться пошел в душ. Выложил на тумбочку. Вернулся, их нет. Ты последним уходил. Но тебя долго не хотели проверять. Хотя остальных всех обыскали. После тебя оставались лишь трое — Юлька, врачиха и директор…

— Неужели Якова стали б проверять? — округлились глаза у Кузьмы.

— Не потребовалось, — рассмеялась Петровна и добавила: — Знаешь, в войну я партизанкой была в отряде. Иногда люди сами помогали нам продуктами. Чаще отнимали у немцев. Но однажды дошло до командира, что наши ребята занимаются грабежом. Своих деревенских трясут, последнее отбирают. И не только жратву. Ох и взбесило его это! Поначалу не верил. Ну зачем в лесу деньги, золото, дорогие вещи? Что делать с ними? К кикиморе на свиданку носить? Ну а когда командиру старики стали жаловаться, решил проверить. Но по-своему. И глубокой ночью скомандовал: «Подъем, братцы! Уходим в другое место!» — и понаблюдал за всеми, кто как собрался в дорогу.

Ничто не ускользнуло от его внимания. И те двое, что нырнули в чащу вроде б по нужде. За ними пошел. Увидел, как в дупло полезли. Оттуда рюкзак загрузили. Так-то вот… Конечно, заставил вернуть все. А потом судили их своим судом. За то, что опозорили нас. За то, что разменяли имя. И расстреляли обоих, — выдохнула Петровна.

— Своих?

— Конечно. А как иначе? Все с этим согласились. Война была. Но знаешь, зато и теперь помнится каждому. Слух по всем отрядам прошел. И у нас уже никто после этого мародерством не промышлял. Страх мешал иль что другое — не знаю. Но до самого конца войны не жаловались на нас люди. Знаю, что жестоко. Но действенно.

— Юльку не убьют. Выгонят. Пожалуй, ей до стари памятно будет, — согласился Кузьма сам с собой.

— Не просто выгонят. В трудовой книжке напишут — за что уволена! А это хлеще расстрела!

— Она себе другую, чистую купит. Нынче и не то за деньги отмывают. Но воровать не насмелится.

— В здравотдел сообщат.

— Уйдет из медицины на годок. А там и забудется, — отмахнулся Кузьма.

— Э-э, нет! Мы, покуда живы, повсюду ее достанем. И не простим. Не забудем пакость. Ведь из-за нее всех нас обыскали. Каждому обидно было. И тебе! Вон даже уходить собрался. А мне куда бежать? Тоже пережила. Чтоб найти заразу, всем платить приходится. Зато теперь все знают, кто виноват.

— Петровна, ну ведь ты — баба! Неужель не жалко было тех двоих, каких убили?

— Кузьма, у меня от семьи никого не осталось. Я в лес ушла, чтоб за своих детей отомстить. А эти зачем в отряд пришли? Ширму нашли? Вот и получили. Не жалела. Хотя потом в регулярной армии, с какой мы до Берлина дошли, всяких видела. Но они врагов трясли. Не своих. И этого я не понимала. Отнятое впрок не идет, как и украденное.

Всегда беду приносит. И ты, Кузьма, не обижайся на нас. Может считаешь глупыми? Но для Семушки те часы дороги памятью. Она у каждого своя, как жизнь. Отнял память, а что осталось? Пойми нас, если сможешь, — погасила сигарету. И, отвернувшись к окну, продолжила, смахнув слезу: — Я и теперь во сне слышу смех своих ребятишек. Словно живы они. Разве могла б променять их на всякое дерьмо, пользуясь войной? Они тогда всех нас перед деревенским людом испозорили — все ведь видели в партизанах защитников и мстителей. Сыновья тех стариков тоже воевали. На фронте и в лесах. Что думали о нас тогда эти люди? Да что там! Я их расстреляла! К чему скрывать теперь? За своих детей, за свою боль. И ворюг ненавижу больше всех на свете…

Кузьма вскоре услышал от Якова, что Юлька и впрямь уволена с записью в трудовой.

— Старики не простили. Хотя я просил пощадить девчонку, глупую ее молодость. Видно, она переполнила чашу их терпения. Случись мне решать судьбу медсестры, я б не увольнял. Для нее страшнее было бы остаться здесь, где каждый знал о ее слабости и следил бы за всяким шагом. Но, поверь, после этого случая девчонка никогда не стала б воровать. В том я убежден.

— Кстати, меня тоже обыскали! — вспомнил столяр.

— Слышал! Старики сказали. Семен даже показал, как поплатился за это. Ты не обижайся! Что у них осталось, кроме памяти? Они живут ею и нашим пониманием, теплом. Вот ты — остался, значит, понял их и простил без слов. Уйди, и стало бы обидно, что и ты их не поддержал, оттолкнул, пренебрег тем, чем дорожат они. А потому и я не стал с ними спорить. Уволил Юльку. Тяжело нашим старикам свыкнуться с днем нынешним. В нем мало ценностей духовных. А наличка старых не интересует. Они знают, что в жизни важнее. Молодым до этой мудрости долго зреть.