Эйдзи Микагэ - Пустые шкатулки и нулевая Мария. Том 1

• Название: Пустые шкатулки и нулевая Мария. Том 1
• Автор: Эйдзи Микагэ
• Жанр: Научная Фантастика

На дворе стоял март, когда новенькая по имени Ая Отонаси вошла в наш кабинет. Весь класс был ошеломлен ее красотой и сгорал от любопытства, почему она перевелась в конце учебного года.

Ее «представление», однако, ограничилось простым сообщением имени, после чего над классом повисла мертвая тишина.

По крайней мере, пока…

— Кадзуки Хосино.

…она не назвала мое имя.

— Я здесь, чтобы раздавить тебя.

Версия текста от 07.05.12. Последнюю версию можно найти на http://ushwood.narod.ru/unh/unh.html

Перевод с английского языка — Ushwood

Бета-редактирование — Lady Astrel

Любое коммерческое использование данного текста или его фрагментов запрещено

---

— Да не «казалась». Но только не из-за того, что ситуация не в нашу пользу.

— …А из-за чего?

— До сих пор не доходит? Я уже несколько раз обнаружила, что она «владелец», но «Комната отмены» по-прежнему действует. Понимаешь, что это значит?

Я склоняю голову набок.

Не знаю, на кого Мария зла сильнее — на виновницу, меня или себя, — но она раздраженно выплевывает:

— Я уже много раз проиграла «владельцу».

* * *

— Коконе.

— О, к нам прибыл герой-любовник, Кадзуки Хосино собственной персоной!

Коконе, как обычно, начинает подкалывать.

Сейчас обеденный перерыв. Утренние уроки мы прогуляли, и по этому поводу все начали было подтрунивать, но благодаря полнейшему молчанию Марии быстро от нас отстали. Впрочем, любопытные взгляды мы время от времени по-прежнему на себе ловим. Что ж, ничего удивительного.

— Слушай, Коконе. По правде сказать…

Я затыкаюсь на полуфразе. Потому что веселое лицо Коконе внезапно посерьезнело, и она ухватила меня за рукав.

Кинув взгляд на Марию, Коконе тянет меня прочь из класса.

— Кадзу-кун, пожалуйста, ответь мне честно, не увиливая.

Выйдя из класса, Коконе выпускает мой рукав, затем продолжает.

— Что у тебя с Отонаси-сан?

— …Зачем тебе это?

Я спрашиваю, хотя уже знаю ответ. Коконе опускает глаза и молчит.

— Я не могу в двух словах описать мои отношения с Марией.

Коконе продолжает молчать, глядя в пол.

— Но я люблю кое-кого другого, не Отонаси-сан.

При этих словах Коконе распахивает глаза и заглядывает мне в лицо.

— Значит…

Ничего больше, однако, Коконе не произносит, лишь поводит глазами. Я не упустил это ее движение.

Она заглядывает в класс и ищет кого-то.

Ее взгляд останавливается.

Она смотрит — на Касуми Моги.

Первого марта я еще не был влюблен в Моги-сан. А за все время 27755-го раза я с ней пока не пересекался.

— Коконе, по правде говоря, я хотел попросить тебя кое-что сделать. В смысле…

— Ага. Можешь не продолжать. Кажется, по нашему разговору я уже поняла, — с улыбкой отвечает Коконе. — На кухне после уроков — тебя устроит? Там я тебе скажу все!

«Почему на кухне?» — удивленно думаю я, но тут до меня доходит. Ну конечно, Коконе же в кружке домоводства.

— Скорей всего, там больше никого не будет.

Я киваю в ответ; она вновь смотрит на меня. Не могу понять по ее лицу, о чем она думает.

— Кадзуки.

Меня зовет Мария, все это время наблюдавшая за нами из-за двери. Видимо, это знак, чтобы я закруглялся.

— Ну, пока, — говорю я Коконе и разворачиваюсь.

— Ай, погоди секунду! — останавливает меня она. Я вновь оборачиваюсь к ней.

— Эмм, можно спросить? Да, ну ты можешь не отвечать, конечно…

— Да?

— Кто этот человек, которого ты любишь, Кадзу-кун?

Я отвечаю не раздумывая.

— Моги-сан!

Услышав эти слова, Коконе тут же опускает голову и прячет лицо. Но я успел заметить выражение на этом лице.

Коконе улыбалась.

* * *

После школы.

Из кухни доносится вопль. Вбежав туда, мы сразу понимаем, что все пошло наперекосяк.

Мы упустили этот супершанс.

Как и было задумано, на кухне Коконе Кирино и Касуми Моги. Нет, правильнее было бы сказать — здесь т о л ь к о ч т о б ы л и Коконе Кирино и Касуми Моги.

Кухня вся забрызгана кровью.

Виновница держит окровавленный кухонный нож.

— Кадзу-кун.

Она меня заметила, но выражение ее лица совершенно не изменилось.

— …З-зачем…

Совершенно не укладывается в голове. Зачем ей делать такое?

Моги-сан смотрит на меня, вся в крови. Бесстрастная, как всегда. Но я вижу обвиняющий огонек у нее в глазах.

Ааа, ну конечно. Да. Несомненно, и моя вина есть в том, что случилось.

— Жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить…[5]

Моги-сан бубнит себе под нос безостановочно, словно ругается.

Не хочу это слышать. Хочу закрыть уши. Но не могу даже попытаться. Мое тело перестало мне подчиняться, как только я увидел окровавленное тело Моги-сан. Ее слова вторгаются мне в уши. Я отчаянно пытаюсь не понимать, что значат эти слова. Но бесполезно — слова обрушиваются на меня лавиной, наваливаются, обволакивают все мое парализованное тело.

Моги-сан говорит.

Она произносит слова, которые обвиняют.

— Жить!!

27755-й раз (2)

— Может, поздновато уже, но я поняла, что ты мне не нужна.

Она наклоняет голову вбок. Видимо, для нее это слишком неожиданно.

— Вообще-то я давно уже заметила, что ты мне мешаешь. Но я не хотела быть жестокой. Все же мы были «подругами».

Только вот теперь мы уже не подруги.

Думаю, она по-прежнему считает меня своей «подругой». До вчерашнего дня мы были настолько близки, что могли делиться своими проблемами в любовных делах. Но я изменилась, я теперь думаю по-другому. Поэтому мы больше не «подруги».

Это не просто моя проблема. Она не в состоянии усомниться во мне, хоть я и изменилась. Даже когда я говорю с ней совершенно не так, как раньше, она не может этого заметить.

…«Никто не может помешать мне меняться».

Таково правило этого мира.

Допустим, в нормальном мире я меняюсь, а все остальные нет. Возьмем вот ее; она считает меня своей подругой. Поэтому если я буду меняться, она заметит, что со мной что-то не так. Это уже не даст мне меняться свободно. Примерно так же, наверно, будет реагировать человек, если кто-то придет после летних каникул, на которых перекрасился в блондина. Если я окажусь в такой среде, где не смогу меняться свободно, мои возможности будут ограничены.

Тогда я не смогу выполнить мое единственное желание — «прожить сегодняшний день, ни о чем не жалея».

Вот откуда это удобное правило.

Да. Этот мир создан исключительно для моего удобства.

И все же —

И все же… что? Не могу думать о том, что будет дальше.

У меня такое чувство, что мне нельзя думать об этом.

Так что я выбрасываю эту мысль из головы и меняю тему.

— Ты никогда не думала, что «любовь» похожа на то, как если пролить соевый соус на белое платье?

Она склоняет голову вбок; похоже, мою метафору она не поняла.

— Представь себе, что ты пролила соевый соус себе на белое платье, представила? Даже когда ты его вытрешь, пятно останется. Оно останется навсегда. И когда ты его потом увидишь, ты вспомнишь: «Ааа, здесь я пролила соевый соус»; и так будет всегда. Пятно не сойдет никогда, и поэтому ты тоже никогда не забудешь.

Я открываю ящик буфета.

— Меня от этого тошнит.

Я крепко берусь за рукоятку кухонного ножа, который лежит в этом ящике.

— Я имею в виду — от того, что такое вот пятно меня сломало.

Я достаю нож из ящика.

Я уже несколько раз пользовалась этим ножом для одной и той же цели. Он здесь самый острый.

Увидев, что я держу нож, она бледнеет.

— Что ты делаешь? — спрашивает она; хотя, держу пари, она более-менее уже догадывается. Но она не может поверить, что я способна это сделать.

— Хочешь узнать, что я делаю? Эхехе…

Знаешь? Мне правда жаль. Скорей всего, я делаю именно то…

— Я тебя отменяю!

…что ты подумала.

Я ***нула ****** кухонным ***ом.

Я пытаюсь не впустить в себя то темное, ранящее чувство, которое сейчас возникнет. Несмотря даже на то, что сопротивляться бесполезно, несмотря даже на то, что для моей цели я должна впитать его сполна, я все же пытаюсь противиться. Потому что я не хочу это чувствовать. Потому что до сих пор я действовала так, словно это чувство мне незнакомо.

Она рухнула на пол и истекает кровью.

Ей явно больно. Какая жалость.

Возможно, я промахнулась. Я должна была **ить ее по возможности безболезненно.

— Знаешь, так промахиваться страшновато. Мальчики могут быть просто нереально сильными, если их загнать в угол. Даже самые худые намного сильней, чем я. Когда тебя бьют с такой силой, это очень больно. Но гораздо страшнее их глаза. Они смотрят на меня, как на мусор. Почему же я снова промахнулась? …Ааа, ну конечно. Я воспользовалась дешевым ножом, просто потому что он классно выглядел. Убить человека такой штуковиной очень трудно, ты знаешь? И очень неприятно. Колоть, резать людей — очень неприятно. Гадко! Меня даже рвало. И еще я плакала, я спрашивала себя, почему я должна делать такие гадкие вещи. Но знаешь? В конце концов, снова и снова происходит одно и то же, потому что человек, о котором идет речь, делает одно и то же. И из-за этого будущее, о котором я мечтаю, никогда не наступит. И что же мне делать, кроме как стереть этого человека? По-другому никак, правда ведь? Разве это не жестоко? Почему я должна делать такие вещи?