Владислав Реймонт - Комедиантка

• Название: Комедиантка
• Автор: Владислав Реймонт
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1967

Янка приезжает в Варшаву и поступает в театр, который кажется ей «греческим храмом». Она уверена, что встретит здесь людей, способных думать и говорить не «о хозяйстве, домашних хлопотах и погоде», а «о прогрессе человечества, идеалах, искусстве, поэзии», — людей, которые «воплощают в себе все движущие мир идеи». Однако постепенно, присматриваясь к актерам, она начинает видеть каких-то нравственных уродов — развратных, завистливых, истеричных, с пошлыми чувствами, с отсутствием каких-либо высших жизненных принципов и интересов.

---

Когда Владек кончил читать, Янка в упоении произнесла:

— Прекрасная роль!

— В этой роли вы произведете фурор, я не сомневаюсь.

— Да… Кажется, я сыграла бы ее неплохо.

— «Гаррик, создатель душ, такой могучий в "Кориолане"!» — повторяла она запомнившуюся фразу.

При этом лицо Янки светилось таким вдохновением, такой глубокой внутренней радостью, что Владек не узнавал ее.

— Да вы энтузиастка!

— Я люблю искусство! Все для него, и все в нем — вот мой девиз. Вне искусства для меня ничего не существует! — проговорила она с воодушевлением.

— Даже любви?

— Искусство кажется мне более удачным воплощением идеала, нежели любовь.

— Но искусство более чуждо людям и не столь необходимо в жизни, как любовь. Без него мир мог бы существовать, а без любви… никогда! К тому же искусство приносит горчайшие разочарования.

— Но и высшие наслаждения. Любовь волнует одного человека, искусство же — целое общество, это синтез. Его любит все человечество; из-за него страдают, и оно же приносит бессмертие.

— Это только мечты. Тысячи людей, прежде чем убедиться в этом, отдали жизнь недосягаемому призраку, и тысячи людей прокляли его.

— Да! Жизнь этих тысяч была миражем, зато они чувствовали больше, чем те, которые ни о чем не мечтали.

— Но они не были счастливы, так чего же стоят их мечты…

— А остальные счастливы?

— В тысячу раз больше, чем… мы!

Это «мы» он многозначительно подчеркнул.

— О нет! — воскликнула Янка. — Мы бываем счастливы равно и в горе и в радости, в муках и восторгах; уже и то счастье, что мы можем развиваться духовно, желать необъятного; создавать в своем воображении миры более совершенные, чем те, что нас окружают; и даже в самые горькие минуты мы способны петь гимны в честь красоты, бессмертия и мечтать, но мечтать так, чтобы совершенно забыть о жизни и жить только в мечтах!

В этот момент Янка чувствовала себя очень счастливой, волнение мешало ей говорить, и она торопилась высказать все самое важное и сокровенное.

Ее видения приняли сейчас такие отчетливые формы, так захватили ее, что Янка уже забыла о своем собеседнике и выражала мысли все более и более отвлеченные.

Интерес, с которым Владек слушал ее вначале, сменился нетерпением.

«Комедиантка!» — думал он с иронией.

Он был уверен, что Янка для того расправляет перед ним павлиньи перья восторга, чтобы ослепить и покорить его. Ои не отвечал и не прерывал Янку, но ее философия наводила на него скуку: свое счастье он определял тремя словами: «Кабак, деньги и девица».

— Немного сентиментальна эта роль Марии, — добавила Янка после долгого молчания.

— Мне она показалась лиричной, и только.

— Я хотела бы сыграть Офелию.

— Вы знаете «Гамлета»?

— Последние два года я читала только драмы и мечтала о сцене, — просто ответила Янка.

— Поистине, стоит преклонить колена перед таким энтузиазмом!

— Зачем? Нужно лишь помочь ему… дать простор…

— Если б я мог. Поверьте, я всем сердцем хотел бы видеть вас на вершине славы.

— Да, — ответила она не очень убежденно. — За «Робина» большое спасибо.

— Может быть, переписать вам роль?

— Перепишу сама, это доставит мне удовольствие.

— При разучивании роли, если пожелаете, я мог бы вам подыграть.

— Мне неловко отнимать у вас время…

— Оставьте мне несколько часов на спектакль, а остальным временем можете располагать как угодно, — горячо проговорил Владек.

С минуту они смотрели друг на друга.

Потом он долго и с чувством целовал Янкину руку.

— Завтра начинаю учить роль, у меня свободный день.

— Я тоже не участвую в спектакле.

Владек вышел, недовольный собой: хотя он и называл ее комедианткой, но ее прямота и увлеченность заставляли признать ее превосходство как человека и как артистки.

Владек иронически посмеивался над Янкиными речами, но нравилась она ему безумно и с каждой встречей все больше.

Янка лихорадочно взялась за «Робина».

Через несколько дней она уже знала на память не только свою роль, но и всю пьесу. Янка так загорелась желанием сыграть героиню, что жила теперь только будущим спектаклем. Давнишние мечты, на время приглушенные нуждой и театральной лихорадкой, опять вспыхнули ярким пламенем и загипнотизировали ее. Снова театр переполнил все ее существо, так что в сознании уже не осталось места для чего-либо другого; в минуты экстаза он представлялся Янке мистическим алтарем, который вознесся над повседневным бытом и пылал огнем, как куст Моисея,[35] являя собой ослепительное чудо.

Владек бывал у Янки каждый день перед спектаклем, ему уже наскучили эти совместные чтения, его раздражало, что Янка, по-сумасшедшему отдаваясь искусству, на него самого не обращает никакого внимания. Он не мог пробиться со своей любовью через этот лихорадочный энтузиазм, и все же по-прежнему навещал ее.

С каждым днем он все сильнее жаждал ее любви. Ее наивность и талант, который он угадывал, еще больше разжигали его чувство; к тому же Владек давно мечтал о такой утонченной, образованной любовнице. Его грубая, чувственная натура заранее наслаждалась победой.

Было очень заманчиво овладеть девушкой очаровательной и необыкновенной, совсем непохожей на его прежних любовниц.

Он жаждал близости с ней еще и потому, что Янка представлялась ему одной из тех дам высшего общества, на которых Владек не раз смотрел с вожделением, прогуливаясь по Уяздовской аллее.

Владек догадывался о том, что он небезразличен Янке, и опутывал ее сетью, сотканной из улыбок, нежных слов, вздохов и преувеличенного внимания.

Для Янки это был самый прекрасный период ее жизни. Нужду она презирала, как временное неудобство или преходящее страдание. Совинская после визитов Владека снова подобрела к ней. Она посоветовала Янке продать все лишние платья и даже предложила свои услуги.

Время текло в нетерпеливом ожидании спектакля.

Жизнь напоминала замысловатый сон. Сквозь призму мечтаний мир опять казался светлым, люди — добрыми. Она забыла обо всем, даже о Глоговском; письмо его, так и не дочитав, убрала в стол, отложила на будущее — сейчас она жила только будущим.

Даже с действительностью она боролась мечтами о будущем.

Ну, и любила Владека.

Янка не знала, как это случилось, но она уже не могла без него обойтись и чувствовала себя очень счастливой и спокойной, когда, опершись на его руку, шла по улице и слушала его низкий мелодичный голос. Бархатный, мягкий взгляд его черных глаз обжигал девушку огнем и наполнял сладкой истомой. Все во Владеке влекло Янку.

Как неповторим он был на сцене! С каким вдохновением играл несчастных любовников в мелодрамах! Сколько очаровательной простоты было в его разговоре, позе и жестах. Он был любимцем публики, да и пресса не скупилась на похвалы, предсказывая Владеку блестящее будущее.

Янке доставляли удовольствие даже аплодисменты, которыми его награждали на сцене. А он, в свою очередь, так ловко умел выложить весь запас своего ума, что его считали образованным, хотя в нем только и было, что ловкость да нахальство варшавского гуляки и скандалиста; но он был ее единственным, первым, кому она отдала себя, и ей казалось, что это неразрывно связало их вечными узами.

Случилось это после одной из репетиций «Робина», где Владек играл Гаррика.

Потом он говорил, а вернее, декламировал ей о любви с таким, темпераментом и пафосом, что это не могло не тронуть ее; впервые ее охватил прилив нежности, и в растаявшем сердце родилась жажда огромного, беспредельного счастья. Душа наполнилась новым, незнакомым чувством.

Янка даже не понимала, что с ней происходит, она не могла противостоять очарованию его голоса; любовный шепот, горячие поцелуи, пламенные взгляды наполняли ее непреодолимой жаждой наслаждения.

Она как будто была загипнотизирована и отдалась ему с безотчетной покорностью ослепленного существа, без слова протеста.

Янка даже не знала, кого в нем любит: актера, превосходно игравшего на ее увлеченности, или человека. Просто она не думала об этом. Янка любила потому, что любила, Владек дополнял театр и искусство и был в такие минуты их олицетворением. Ей казалось, что его глазами она видит дальше и глубже.

Янка чувствовала себя взрослой и обогащенной настолько, что отдаленных планов, грядущей славы было уже недостаточно, хотелось иметь что-то свое, что явилось бы источником ее духовного роста и поддержкой в трудную минуту.

Янка не чувствовала себя одинокой, она могла делиться с Владеком самыми сокровенными мыслями и мечтами, излагать ему проекты на будущее, репетировать с ним роли; он был ее физическим дополнением, руслом, куда уходили излишки ее кипучей энергии.