Висенте Бласко Ибаньес - В поисках Великого хана

• Название: В поисках Великого хана
• Автор: Висенте Бласко Ибаньес
• Издательство: Калининградское книжное издательство
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1987

В романе рассказывается об открытии Нового Света отважными испанскими мореплавателями, дается сложный и противоречивый образ знаменитого открывателя Америки Христофора Колумба. Используя работы историков той эпохи, автор пытается воссоздать историю жизни Колумба, о котором до сих пор имеется очень немного достоверных сведений.

---

Любовь их все росла среди резких смен восторга, отчаяния, ссор и примирений.

— Знаю я вас, сеньор Кристобаль, — говорила она с притворной строгостью, грозя пальцем своему возлюбленному, будто отчитывала его, — такое спокойствие на лице, кроткие глаза, речь тихая, как у священника, а за всем этим — дьявольский дух. Не сердись… Ведь таким-то я тебя и люблю. Мне нравятся сильные люди, которые внушают уважение. Да, к тому же, ты и должен быть властным. Подумать только, каким царством ты будешь управлять, когда приедешь в эти твои страны! Может быть, Великий Хан, о котором ты столько говоришь, посадит тебя рядом с собой, и ты будешь такой же важной особой, как великий кардинал при нашем дворе. Но я надеюсь, что ты меня там не забудешь. Иначе и быть не может, ведь мы поженимся до твоего отъезда. Помни, это дело решенное.

Под влиянием фантазий этого безумца белокурая андалуска в свою очередь пускалась в мечты о будущем:

— Я знаю, мне еще многого недостает, чтобы быть знатной дамой. У нас при дворе королева донья Исабела говорит по-латыни, и мне даже рассказывали, что некоторые придворные дамы еще лучше, чем она, могут вести беседу со священниками и учеными иностранцами. А у меня всего-навсего один язык, и на том спасибо! Но зато там, среди мавров и язычников, в стране Великого Хана, когда у меня будут собственные слоны, жемчуга с головы до пят, толпы мавританских пажей к моим услугам и еще все, о чем ты говорил, я уж сумею быть такой принцессой, что все решат, будто я всю жизнь ничем другим и не была. Ах, мой дон Кристобаль! Мой дон вице-король! Как мне хочется стать твоей женой по закону господа бога и уехать с тобой в страны твоего друга!

Бедная девушка тоже совсем преобразилась от любви. Мореплаватель слышал иногда по утрам, как она распевала на нижнем этаже гостиницы весело, как жаворонок. Ей захотелось участвовать в его рисовании, и она попросила, чтобы он научил ее, как начертить пером цветок, и стала рисовать его рядом с каракулями своей подписи, как своего рода геральдическое украшение. «Этот цветок — ты», — говорила она, пришепетывая на андалусский лад, пытаясь нарисовать цветок на бумаге.

А он целовал ее, коварно пытаясь подольше удержать ее в объятиях, но она убегала, и они продолжали беседу на некотором расстоянии друг от друга, чтобы повторить ту же сцену несколько минут спустя. Иногда девушка с милой и шутливой гордостью говорила о своих собственных богатствах, землях и домах. Ее родители оставили ей в наследство в деревушке Санта Мария де Трастьерра, за Кордовой, садик, дом с давильней для винограда и кувшинами дли вина и виноградник размером в четыре арансады[66] — имущество, которое она сдавала в аренду за тысячу триста мараведи; этих денег хватало на то, чтобы прокормиться в течение нескольких недель, не более.

Из всех кордовских землевладельцев она была, несомненно, самой ничтожной и самой бедной. Кроме платы, как было написано в договоре, арендатор должен был ежегодно в день святого Хуана доставлять ей «корзину хороших яблок, свободных от десятины».[67]

Этого смехотворного дохода было достаточно для того, чтобы ее тетка, по имени Майор Энрикес, взяла к себе осиротевшую девушку. К тому же, Антон Буэносвинос, родственник крестьянина из Трастьерры, арендовавшего ее маленький участок, считал, что она также приходится ему родней.

— Когда-нибудь вы отправитесь туда со мной, дон Кристобаль, — говорила она торжественно, — чтобы составить представление о том, какие земли ваша супруга принесет вам в приданое. Они, конечно, далеко не такие, как ваши владения в Катае или Сипанго, но, как бы то ни было, это все-таки лучше, чем взять жену в одной рубашке. Ай! Ну тебя, чертов моряк! Не смей меня трогать! Какая наглость! Руки у тебя как у епископа и рисуешь ты ими чудные вещи, да следовало бы их у тебя отрезать!

И в таком духе они разговаривали изо дня в день, пока не пришло из Саламанки письмо, которое принесло им обоим и горе и радость в одно и то же время.

Им предстояла внезапная разлука. Придворные друзья Колона не забыли об его планах и снова начали помогать ему. Письмо было от брата Диэго де Десы, наставника дона Хуана. Королевская чета навела порядок в Галисии и находилась теперь в Саламанке; и Деса как воспитатель инфанта последовал за двором.

Этот монах, любивший Колона за его религиозный пыл и за многочисленные ссылки на святое писание и отцов церкви, которыми тот подкреплял свои космографические домыслы, решил, что ему следует воспользоваться пребыванием в Саламанке, чтобы снова свести своего подопечного с королевской четой. Кроме того, Саламанка славилась университетом и связанными с ним школами при монастырях. Все, что Колон будет там говорить, пусть даже и неофициально, приобретет отпечаток учености, связанный с именем этого города. Деса прислал ему денег на эту поездку, и Беатриса осталась в Кордове, ожидая возвращения своего любимого фантазера. Это отсутствие могло продолжаться несколько месяцев. Несомненно, он должен был вернуться в Кордову вместе с двором, и так как средства связи были в те времена скудными и затрудненными, им довелось обменяться лишь несколькими письмами. Она была сравнительно спокойна, без ревнивых подозрений влюбленной женщины, зная, что он находится возле влиятельного отца Диэго де Десы, среди ученых монахов монастыря святого Стефана, где он поселился.

Доминиканцы монастыря святого Стефана в Саламанке были горячими приверженцами наук и содержали в своих стенах школу, связанную с университетом. Отец Деса, будущий епископ Паленсии, человек, полный благородных устремлений и уважения к тем, кто обладал большими знаниями, чем он сам, считал этих монахов ученейшими людьми и хотел, чтобы они, выслушав Колона, оказали ему поддержку.

Колон провел несколько месяцев в этом монастыре, ведя мирную, созерцательную жизнь, беседуя с наиболее образованными из монахов и с некоторыми университетскими профессорами, которых привлекло туда присутствие иностранца, болтавшего так занимательно.

На время вакаций эти сборища были перенесены в прекрасное поместье Валькуэво, принадлежавшее монастырю, расположенное в нескольких лигах от Саламанки. Эти разговоры никогда не носили официального характера, и университет никогда не принимал в них участия. Это были дружеские обсуждения теорий, которые Колон излагал как основание для своего путешествия.

Наиболее сведущие в математике и космографии возражали ему, справедливо или ошибочно, согласно науке своего времени. У некоторых возникали те же сомнения, что и у доктора Акосты.

Никто не сомневался в том, что земля — шар; это была старая истина, признанная уже за несколько столетий до того всеми образованными людьми Испании и Португалии. Но они не могли согласиться с тем, что она так мала, как предполагал Колон, надеявшийся увидеть первые острова Азии, проплыв на запад всего лишь несколько сот лиг.

Большинство же его слушателей, ученые теологи или знатоки древней литературы, были захвачены рассказом мореплавателя, как чтением занимательной повести. Именно они-то и поверили всему, что он утверждал. Оставив в стороне научную сторону проекта, они зато приняли все остальное, опиравшееся на священное писание и на истолкование воли божьей, так как почувствовали себя здесь на твердой почве.

Колон обращался за поддержкой к богу. Не мог господь создать мир так, чтобы большая часть его оставалась под водой. Поверить этому было бы кощунством. Суша на земном шаре во много раз превосходит море. Океан зани» мал, по его мнению, всего лишь седьмую часть, а логичен ским следствием такого необычайного сокращения водных пространств являлась близость иберийских берегов к расположенной как раз напротив них китайской провинции Манги, крайней оконечности Азии. Нужны только попутный ветер и благоприятная погода, чтобы за несколько недель добраться от одного побережья до другого, задержавшись при этом на островах Великого Хана, находящихся еще ближе.

Как бы вдохновленный свыше, он твердил то, что льстило патриотизму испанцев.

— Суждено исполниться, — заявлял он, — тому, что так ясно говорил об этих землях господь устами пророка Исайи во многих местах своего писания, утверждая, что из Испании придет туда святое имя.

И чтобы еще усилить свои доводы, он напоминал о том, что волновало весь христианский мир: о завоевании святых мест.

— Иерусалим и гора Сион должны быть восстановлены руками христиан. Кто же сделает это? Господь, устами Исайи, говорит об этом в четырнадцатой главе. Выходец из Испании восстановит Иерусалим. И калабрийский Иоахим также сказал, что из Испании явится тот, кто вновь воздвигнет храм на горе Сион.

Слушателям было известно имя итальянского мистика Иоахима дель Фьоре;[68] однако же те, кто из любопытства обращался к названной главе книги пророка Исайи, не находили в ней того, о чем говорил этот бродячий пророк. Но разве дело было в этой ошибке? Вера, с которой он излагал свои убеждения, ограждала его от какой бы то ни было критики. Он считал себя тем, на кого указывали Исайя и аббат Иоахим; он был тем, кто выйдет по воле божьей из Испании, чтобы распространить его учение по всем этим богатым дальним странам, где еще не ведают его имени. Почему бы не поддержать такого человека?