Мариуш Щигел - Вера Саудкова - племянница Кафки

• Название: Вера Саудкова - племянница Кафки
• Автор: Мариуш Щигел
• Издательство: Иностранная литература журнал
• Жанр: Публицистика
• Год: 2012

В 2006 году в Польше вышла книга репортера Мариуша Щигела «Готтленд». Среди прочих сюжетов, связанных с недавним чехословацким прошлым и чешским настоящим, есть небольшой рассказ о неудавшейся попытке автора взять интервью у одной удивительной женщины — Веры Саудковой, племянницы Франца Кафки. Журналистка еженедельника «Рефлекс» Гана Бенешова была более удачлива, чем ее польские и даже американские коллеги, — девяностолетняя Вера С. согласилась поделиться с ней воспоминаниями о своей жизни…

Полина Козеренко

---

Вера Саудкова — племянница Кафки

Мариуш Щигел

Закончив работу над «Готтлендом»[1], я сразу же приготовил гамбургер. Он должен был получиться небольшим, в меру аппетитным и быстрым в употреблении. В какой бы стране его ни подавали (стандарт — святое Макправило), главное, чтобы он легко усваивался. Не все авторы знают, что после издания книги приготовление гамбургера — срочнейшее дело.

— Возможно, ты написал стоящую вещь, может быть, даже использовал там слова типа «Кафка», но помни, что книга — это шоу-бизнес, — объяснял мне коллега с телевидения. — Тебе необходимо сформулировать ее содержание в трех эффектных фразах. Таких, которые будут понятны везде, в каждой культуре.

Мой гамбургер, соответственно, выглядел так: «Я написал книгу о том, что кто-то или что-то превращает людей в насекомых и как люди на это реагируют. От тотального смирения и прямо-таки шизофренического приспособленчества вплоть до полной отрешенности и самоубийства». Вот и все.

Если авторский вечер проходил в современном книжном магазине Милана или альтернативном клубе Москвы, я предварял свой гамбургер небольшой изысканной закуской. Звучала она так: «Обращаясь к ‘Превращению’ Франца Кафки…» В результате разговор вскоре обретал кафкианский дух, «который пронизывает все повествование». К тому же в моей книге есть раздел, посвященный до сих пор живущей в Праге (тогда 84-летней) племяннице Кафки, дочери его любимой сестры Оттлы.

Когда пражские кафе имитируют кафе, в которых бывал Кафка, и выглядят так, словно он только что оттуда вышел, хотя они открылись после 2000 года, когда дома, в котором он родился, уже не существует, а стоящий на том же месте новодел безнаказанно его изображает, только Вера С. — не имитация. Госпожа Неимитация живет на шестом этаже дома в центре города.

Мне удалось попасть в ее прихожую в 2004 году. Она не пожелала разговаривать. (Знакомая чешская документалистка сказала мне, что Вера С. очень недоверчива.) Она никогда не давала интервью. Даже американцам не удалось купить ее откровений. Когда я стоял перед ней, переминаясь с ноги на ногу, и просил разрешения взять интервью, она ответила: «Пожалуйста, пришлите мне письмо и объясните, о чем вы хотели бы поговорить. Я отвечу в положенный срок».

Когда, несмотря на подобный ответ, мне удалось задать ей один вопрос («Каково вам в XXI веке?»), она вновь ответила: «Пожалуйста, пришлите мне письмо. Я отвечу в положенный срок».

Интервью так и не состоялось. Зато у меня появился гениальный сюжет.

В результате того визита подсознательно родилась удачная формула: племянница Кафки не может быть обыкновенной женщиной, она должна быть кафкианским персонажем. Отказывая в интервью и требуя написать ей письмо, Вера С. идеально вписалась в кафковскую парадигму — тщетное ожидание.

Когда книга выходила за пределами Польши, во всех странах Вера С. неизменно служила издателям (теша мое тщеславие) небольшой жемчужинкой. В прессе подчеркивали, что «на страницах книги ‘Готтленд’ среди прочих появляется таинственная фигура племянницы Кафки, которую автор навещает у нее дома». Для книги о чехах и Чехословакии рассказ о живущей в Праге загадочной племяннице был бесценен (особенно, если учесть, что коммунистическая Чехословакия служила доказательством тому, что Кафка был писателем реалистическим).

Как видите, даже отказав в интервью, она преподнесла мне подарок.

Поэтому я присвоил себе Веру С. и подарил ей с полсотни фраз. Она начала функционировать (у меня в голове и в историях, которые я рассказывал на авторских встречах) как завершенный сюжет.

Со времени моего визита я из года в год поглядывал на ее дом с волнением. Иногда звонил в домофон. Никто не отвечал. Сначала, учитывая ее возраст, я думал, что пани Вера перебралась в один из домов престарелых. По прошествии нескольких лет мне показалось естественным, что она должна была скончаться. Это странным образом меня успокоило — Вера С. принадлежала теперь только мне, никто не мог ее у меня украсть. Она была пленена раз и навсегда, как насекомое в янтаре. А янтарь был мой!

Однако ни один рассказ, если он правдивый, не может быть завершенным. Даже тот, который рассказывался уже тысячу раз.

Вера С. жива и в возрасте до лет дала первое большое интервью. Но не мне! К тому же беседовала она, куря сигарету. (Сказала, что курит уже 81 год, то есть с девятилетнего возраста.) В Чехии это стало событием. Чешский еженедельник «Рефлекс», напечатавший интервью, начал с того, что рассказал, как мне не удалось поговорить с Верой Саудковой.

Счастливица, которой племянница Кафки дала интервью, — Гана Бенешова, автор блестящего репортажного сериала «Чешские судьбы». Гана говорит, что все получилось на удивление просто.

Журналистка попросила пани Веру дать ей интервью. Та отказала, как и всем остальным. Но Гана по прошествии четырех лет отправила ей письмо, где написала, о чем именно хотела бы поговорить. Через несколько дней пришел положительный ответ. Гана Бенешова, ты гигант! Ведь Вера С. недвусмысленно сказала мне: «Пожалуйста, пришлите мне письмо. Я отвечу в положенный срок».

Но Господь не подсказал: «Ицек, дай мне шанс. Купи лотерейный билет».

Гана Бенешова. Кровь Кафки: Вера Саудкова. Интервью

Гана Бенешова. Распродажа на аукционе в середине апреля ста одиннадцати писем и открыток, которые Франц Кафка писал своей любимой сестре, вашей маме, так и не состоялась.

Вера Саудкова. Я узнала об этом через неделю после моего девяностолетнего юбилея. У меня камень с души свалился: письма не попадут в руки какого-нибудь спекулянта! Мы все чрезвычайно рады, что их купят Оксфордская библиотека и Марбахский литературный архив.

Г. Б. Часто ли мама перечитывала письма от своего старшего брата Франца?

В.С. Возможно — когда я была еще маленькой. В период протектората[2] у нее были совершенно другие заботы, нежели перебирать коробку с письмами. Мы то и дело кому-то помогали собирать вещи в концлагерь. Постоянно добывали котелки — во всей Праге они были распроданы.

Г. Б. Где до сих пор хранилась корреспонденция?

В.С. Сначала у мамы, а после войны большой конверт с письмами мне передал отец. Время от времени я с волнением их читала. Но я опасалась, что письма могут украсть, поэтому попросила свою двоюродную сестру Марианну поместить их на хранение в Оксфорд. Я полагала, что там они будут в безопасности. Однако библиотека со временем решила, что мы ей эти письма дарим, и не спешила их покупать. Сын вел с ними продолжительные переговоры. Я рада, что все так закончилось.

Г. Б. Сталкивались ли вы в социалистической Чехословакии с завистью: ведь ваш всемирно известный родственник пополнял семейный доход?

В.С. Кафка издавался по всему миру, но, что касалось отчислений наследникам — тут социалистическая Чехословакия показала свое истинное лицо. Через агентство по авторским правам «Дилия» мы с сестрой однажды получили 160 крон, в следующий раз 600… Мы приносили сотруднице агентства коробку конфет, подписывали документы и шли в кафе. Сложно угадать, каковы были подлинные гонорары.

Г. Б. Какая из его книг вам нравится?

В.С.Я прочитала все. Читая, всегда корю себя, что меня это мало задевает или что я вижу в книге не то, что написал Кафка. Мне неприятно, что я не понимаю его так, как должна бы. Вообще-то, я не встречала чешского читателя, который бы сбрендил от восторга на почве его произведений. Всеобщее безумие, окружающее фигуру Кафки, мне отвратительно.

Г. Б. Наверное, почитатели Кафки постоянно вас разыскивают.

В.С. На одной конференции ко мне подошел незнакомый мужчина, положил руку на плечо и, заикаясь, произнес: «Позвольте коснуться плеча, под которым течет эта кровь! Кровь Кафки!» Мне стало не по себе, и я убежала. Однажды, к примеру, некий ученый вполне серьезно спрашивал меня, не страдал ли Кафка недержанием мочи.

Г. Б. И что вы ему ответили?

В.С. «Мне это неизвестно. В нашей семье о таких вещах не говорили». Внимание кафковедов сопровождает меня всю жизнь. И поверьте — в этом нет ничего приятного. К тому же что я могу рассказать о Кафке? Ведь он умер, когда мне было три года.

Г. Б. То есть в вашей памяти совсем ничего не осталось?

В.С.Смутно припоминаю: симпатичный, доброжелательный, улыбающийся… Моя мама тоже всегда говорила о нем как о человеке добром, остроумном и веселом. Мне нравилось, когда она рассказывала, как он ходил писать в домик, который она сняла на Золотой улочке. Сестры боготворили Франца. Тетя Элли мне говорила, что я похожа на дядю. «Вся во Франца, вся во Франца», — повторяла она. Мне было восемь, я стояла в ванне и меня распирало от гордости, когда я это слышала.