Юрий Сагалович - 59 лет жизни в подарок от войны

• Название: 59 лет жизни в подарок от войны
• Автор: Юрий Сагалович
• Жанр: Биографии и Мемуары

Воспоминания и размышления фронтовика — пулеметчика и разведчика, прошедшего через перипетии века. Со дня Победы прошло уже шестьдесят лет. Несоответствие между этим фактом и названием книги объясняется тем, что книга вышла в свет в декабре 2004 г. Когда тебе 80, нельзя рассчитывать даже на ближайшие пять месяцев.

---

В начале 1942 г. по лагерю разнесся слух, что если «жены покаются», то их освободят.

Не знаю, в чем моя вина,
Но я раскаяния полна!
Хоть у меня и нету «дела»,
Но я просить бы вас хотела
Смягчить карающий закон;
Не знаю, впрочем, есть ли он.
Не знаю, впрочем, ничего:
Что, почему и отчего?
Что это, буря или шквал,
Землетрясенье иль обвал,
Или свирепый ураган,
Или разбойничий наган,
Сразивший мирных на пути?
Как объяснение найти,
И как понять на миг хотя б
Злодейства мрачного масштаб!?
Иль это Гитлер, строя козни,
Легко посеял семя розни
Путем несложных провокаций;
И в мир больных галлюцинаций
Повергнут сбитый с панталыку
Наш обезумевший владыка?
Объятый страхом жалкий трус,
Вступил он с клеветой в союз
И, не смиряя ужас низкий,
В НКВД шлет тайно списки;
И над страной туман кровавый
Навеял дикою расправой,
Сгубившей лучших миллионы!
Иль сам из пятой ты колонны,
Наш вождь, учитель и отец,
Замаскированный подлец,
Кремлевский жулик, псевдогений,
Как составлял ты план сражений,
С бухты-барахты, для почину,
Чтоб сдать фашистам Украину,
И не принять в соображенье
К Москве их жадное стремленье!?
Не знаю, впрочем, ничего:
Что, почему и отчего?
Не знаю, в чем моя вина,
Но я раскаяния полна.

* * * * *

Нет, не страна и не народ
Безвинных в цепи заковали;
И гнев не против них растет
В сердцах, исполненных печали.

И не народ, и не страна
В припадке злобного проклятья
Сгубили тех, чьи имена
Твердят их сыновья и братья,
С врагом сражаясь за отчизну!
То черный ворон правит тризну…

Черный ворон, злобой черной
Ты преследуешь меня;
Всюду облик твой позорный
Здесь средь ночи и средь дня.

Вся охваченная дрожью,
Узнаю я из газет,
Как опутываешь ложью
Ты людей уж столько лет.

Председатель Совнаркома,
Всех зажал ты в свой кулак;
Ты — страны своей саркома,
Ты — в ее желудке рак!

А вот окончание большого стихотворения «Жены»:

С женщин снимается специзоляция,
Гибок ГУЛАГ, несложна операция.
Едет начальство для новой заботы —
Белых рабынь разослать на работы.
Снова сбирайте узлы и подушки,
Вновь до отказа набиты теплушки,
Затарахтели с решеткой вагоны,
Дальше, на Север отправлены жены.

Обыски, вышки, поверка, собаки,
На Воркуте, ББК и в Талаге
Мерзкою пастью зловонной клоаки
Нас поглотил «исправительный лагерь»,
Перемешав с человеческой гнилью,
Сделав постыдное нашею былью,
Сделавши домом нам логово смрадное,
Высосал жизнь, как чудовище жадное.

Неисчислимы пути и дороги,
Что по двенадцать часов под конвоем
Вдоль исходили опухшие ноги
В ветер и в ливень, морозом и зноем.

На шпалорезке, на выкатке бревен,
На распиловке, в столярке, в сапожной,
Долгие годы с мужчинами вровень,
Труд непосильный, подчас — невозможный.

В сердце иссякли источники слез,
Мысль застыла от мертвенной хватки,
Смотрят начальником туберкулез,
Астма, пеллагра и опухоль матки.

Гибель — владычица, жизнь — пустяк,
Даже в аду не придумали черти
То, что придумал искусный ГУЛАГ
На беспощадном конвейере смерти.

Нет, не ГУЛАГ! Тот, чье имя позорное
Превосхваляют со строчек газеты;
Тот лишь, чье сердце, змеиное, черное
Прячут под френчем немые портреты.

Это твоими лихими наветами
Были они пред страной оклеветаны.
Лживо обрушив на мужа вину,
Страшною мукой казнил ты жену.

Слышал ты детские крики и плач?
Видел ли ты, озверелый палач,
Как приходили безвинную мать
В позднюю ночь у ребенка отнять!?

Веером машет дитя проституции,
Нос прикрывая изъеденный гноем;
Так вот, кокетничая конституцией,
Ты занялся неприкрытым разбоем.

Время пройдет, эту ложь бутафории
Шквалом снесет: беспощадна история,
И вдохновитель безумного фарса
Будет известен до самого Марса.
Кончится путь, умощенный страданием,
Сдвинутся с шумом могильные плиты,
И пред Особым — другим — Совещанием
Встанем мы, правдой и светом залитые.

Теперь я могу снова обратиться к вопросу о сокрытии правды. Было два сокрытия. Первое — это мое, обрисованное выше. А второе — не мое, чудовищное!

«У нашего правительства было немало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 1941–1942 гг., когда наша армия отступала. Иной народ мог бы сказать правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь… Но русский народ не пошел на это… Спасибо ему, русскому народу, за это доверие».

Отметив демагогически-лицемерную форму этой тирады, произнесенной Сталиным в честь командующих войсками Красной армии 24 мая 1945 г., А. М. Некрич в книге «22 июня 1941 г.» (М: «Наука», 1965) затем так комментирует ее: «…в это время, когда в Кремле по предложению Сталина пили за здоровье русского народа, по его же приказу лучших сынов этого народа, телами своими затормозивших сокрушительный бег фашистской военной машины в 1941–1942 гг., десятками и сотнями тысяч гнали в сталинские лагеря».

Я считаю этот комментарий абсолютно верным, но совершенно не достаточным.

Представьте себе, вот вождь признает ошибки правительства, и мы, не зная, в чем именно они состоят, восхищаемся его честностью и откровенностью. И мы благодарны ему за то, что он делится с нами своим сожалением по поводу ошибок.

Но проходят годы, вождь умирает, и мы узнаем, что именно по вине вождя таким катастрофическим было начало войны, и мы видим, что он об этом знал, но нам не говорил, и мы видим, что наше восхищение вождем, его, так сказать, честностью и откровенностью, было самообманом. И мы видим, что в торжественные минуты победного ликования он продолжал сознательно нас обманывать!

Ошибки были, видите ли, «у нашего правительства…» Генералиссимус спрятался за правительство! Растворил, так сказать, себя в правительстве. Да могло ли правительство пикнуть, когда, держа наготове дубину госбезопасности, он матерной руганью отвергал все донесения разведки, в которых точно указывался день начала войны? За обтекаемым словцом «ошибки» он прежде всего прячет, а попросту скрывает свой преступный просчет, основанный на фанаберии, самомнении и сознании собственной непогрешимости. Эта «ошибка» вождя обошлась народу пятью миллионами военнопленных, главным образом, русских, украинцев, белорусов, татар и многих других национальностей, которых он фактически собственными руками отдал врагу, а затем объявил их изменниками родины! Эта «ошибка» обошлась стране потерей почти половины территории ее европейской части и неисчислимыми страданиями ее людей. И эту «ошибку», т. е., повторю, преступный просчет в определении сроков начала войны, он продолжал скрывать всю свою оставшуюся жизнь. Какое кокетливое покаяние! Струсил сказать истинную правду. Такой образ действий — это не просто «присущая ему демагогически-лицемерная форма». Это называется «вертелся, как уж на сковородке». От великого до смешного один шаг. Не осмелился он на том приеме в Кремле признаться в конкретном чудовищном просчете! Какое удобное слово «ошибка».

Подумать только! Скрыл, что ему была известна точная дата начала войны, и выдал это за «ошибку правительства»! Не рискнул ослабить правдой свое величие победителя. Величия, которое добыл ему народ, отдав всего себя ради Победы. Так и ушел в могилу, не признавшись в своей личной вине перед народом.

И до сих пор находятся психоаналитики поведения вождя, которые чуть ли не вместе с ним испытывают страдания-метания, как бы подальше оттянуть начало войны. Хотел, что ли, как лучше!? Тут и Черномырдин не поможет выйти из положения. И тезис о благих намерениях, которыми выстланы… и т. д., в данном случае — беспомощное щебетание.

Поразительно, до чего смело и выразительно звучали слова: «…были у нас моменты отчаянного положения в 1941–1942 гг., когда наша армия отступала». Быть может, и сам изумлялся своей откровенности, сообщая то, что и без него было известно каждому младенцу. Не было известно только, что отчаянное положение — это прямое следствие преступной политики вождя. Осмелился благодарить народ, перед которым обязан был извиняться и кланяться, кланяться и извиняться. Отправил в топку миллионы людей и благодарил их за то, что безропотно давали себя посадить на лопату, которая бросает их в огонь. Неизвестно еще, принял бы народ эту благодарность, узнав чего она на самом деле стоит!