Серей Палий - Фантастика 2008

• Название: Фантастика 2008
• Автор: Серей Палий
• Издательство: ООО "Издательство АСТ"
• Жанр: Публицистика
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-17-044281-2

Поклонники отечественной фантастики!

Перед вами — двенадцатый сборник популярного альманаха «Фантастика», с неизменным успехом выходящего уже шесть лет!

Это — весьма необычный сборник. В него вошли не только новые рассказы, повести и статьи Василия Головачева и Евгения Лукина, Евгения Малинина и Владимира Михайлова, Леонида Каганова и творческого дуэта Г. Л. Олди, но и произведения всех финалистов последнего конкурса «Роскон-Грелка».

---

— Соловейко, слушай. Такое дело. Пока ребята прибудут — минут десять пройдёт. Ты того-с… Как-нибудь сам. — Рация замялась, всхлипнула и осторожно добавила: — Приказать не имею права, дело сугубо добровольное.

— Что? — Сочный бас Соловейко, гордость бара-караоке «Солдатская песня», сорвался на нервный клёкот. — Товарищ полковник. Это как же? Товарищ полковник… Я пулю в грудь за родину — запросто, или на танк с гранатой. Но это! Ни за что!

— Ну… Прости, капитан. Сам бы тоже, наверное, не смог. Ожидай подкрепление.

Сидорова выловили на перегоне «Комсомольская радиальная» — «Красные ворота». Отследили локатором направление, просчитали скорость полета и соорудили немудреный силок. Бойцы просто растянули нейлоновую сеть поперёк трубы, а сами залегли поодаль, приготовившись, если что, стрелять на поражение. К счастью, не пришлось. Сидоров плотно застрял в ячейках всеми конечностями, включая рудиментарные. Он рвался наружу, еще сильнее запутывался, снова рвался, вопил блатную песню про орлёнка и норовил харкнуть в макияж фельдшерице из «Медицины катастроф», когда та всаживала ему под лопатку шприц с успокоительным. Потом Сидорова вынули из силка, погрузили на каталку, оттуда в карету «Скорой помощи», и инцидент исчерпал сам себя. Поезда вышли на маршрут почти вовремя, скандала или даже скандалишки в СМИ так и не случилось (пара публикаций Б желтой прессе не считаются), а капитана Соловейко поощрили двумя отгулами и благодарностью в личное дело.

— Не пускают. Говорят, что к буйным нельзя, — хлюпала супруга Сидорова в телефонную трубку. Сестра Сидоровой — Иванова, сочувственно угукала и хлюпала в такт.

— Бедняжечка ты моя. Слушай, а может, он на спор? А? От этих мужиков всего можно ожидать.

— Какой «на спор»! Я уж никому не жаловалась — стыдобища, но он ведь и раньше… Симптомы давно появились. Каждый вечер дома вытворял фокусы-покусы свои. Представляешь? Каждый вечер! Шторки задёрнет и давай порхать по гостиной.

Я и увещевать пробовала, и позорила всяко, и статейки разные давала почитать. Даже к гадалке ходила. Бесполезно.

— Боже мой! Как же ты с ним жила?! Он же у тебя извращенец. Аэро… Аэрофаг, вот! Радуйся, что в дурку укатали. И на развод подавай! — Иванова шипела испуганно и тревожно.

— П-подам… Потом. Сейчас сил моих человеческих не осталось.

— Вот-вот. Всё равно его не выпустят. Точно тебе говорю. И знаешь, ещё повезло, что Сидоров твой простым обходчиком вкалывал. А прикинь, будь он у тебя директор банка… Или вот, — Иванова захлебнулась восторженно, — шоумен… Позо-оор! На всю страну облетался бы! Извини за грубость.

Фантазия Сидоровой нарисовала кошмарную картину, как всем известный народный артист элегантно воспаряет над сценой Кремлёвского Дворца съездов, и как публика, а особенно сидящий в первом ряду президент, бледнеют от ужаса. Затем воображение Сидоровой пошло дальше, и она представила себе самого президента, выполняющего иммельман над Спасской башней. Впрочем, бронзовые тугие крылья над обнажённым накачанным торсом и звёзды, кидающие нескромные рубиновые взгляды на президентские бицепсы, не показались Сидоровой такими уж безобразными. В позвонках супруги бывшего обходчика томительно заныло, и она прикрыла глаза.

Сидорова стряхнула наваждение, попрощалась с сестрой, опустила палец на рычаг и вздохнула. «Господи, — думала Сидорова, — ну, за что мне это? И ведь мужик хороший, непьющий. Шуровал бы себе по гостиной, не выпендривался. Места ему, видишь ли, не хватало. Свободы хотелось. Сам долетался и нам всё облетал. Всю жизнь!»

— Мама, мы гулять пойдём? — Стасик Сидоров топтался в дверях детской и теребил «лишнюю» пуговицу на рубашке. — Я сам оделся.

— Идём уже… Горе ты моё луковое. Безотцовщина. — Перекошенный воротничок заставил Сидорову ещё раз вздохнуть.

Она расстегнула пуговички и, обнаружив, что майка надета наизнанку, вздохнула в третий раз. Повесила рубашку на крючок, заставила капризничающего Стасика поднять руки, стянула майку через лохматую голову.

— Та-ак! Почему в тонусе, а? — Она быстро, несмотря на сопротивление сына, провела ладонью по худенькой спинке. Нащупала хрящик, умело потянула вверх и чуть в сторону. Покрытое младенческой плёнкой крылышко вылезло из-под лопатки, расправилось, задрожало мелкой рябью. — Ну! Сколько раз тебе говорить, что так делать нельзя! Знаешь, что от этого бывает? Нет? Так я тебе скажу: ослепнешь, и пух на ладонях вырастет!

— Оно самооо, — заныл Стасик. — Не хочууу шерсть.

— Самооо… У папы твоего тоже… само…

Стасик, уже было собравшийся разреветься в голос, притормозил, дотронулся указательным пальцем до маминой щеки.

— Я больше не буду, мама, Честное-пречестное.

— Ладно. Давай одеваться, а то уже вечер на дворе.

«Это отвратительно, физиологично, плохо выглядит и пахнет. Напоминает о нашем птичьем происхождении. В конце концов, это просто стыдно. А призывающие к «естественности в поведении» не осознают, что подрывают основы морали. Жертвами подобной распущенности в первую очередь становятся дети. Вы только вообразите. Недавно прогуливаюсь возле школы и слышу, как одна барышня говорит другой: «А ты летать пробовала уже?» В четырнадцать лет они озабочены этим! А посмотрите, что крутят частные каналы? Названия вспомнить страшно. «Пролетая над гнездом кукушки», например. Или вот: «Полёт феникса»!»

Всклокоченная тётка-квашня металась по студии и доказывала что-то тихому старичку с брючках, смахивающих на кальсоны. Аудитория, как водится, разделилась на противников и сторонников дискутирующих, а ведущий умело разжигал страсти, тыча микрофоном в лица оппонентов.

— Голубушка. Но ведь это нормальные отношения полов. А то, что вас ни разу не вылетели как положено…

Квашня не позволила старичку завершить реплику, метко швырнув микрофоном в аккуратную лысинку. Старичок взвизгнул, студия зааплодировала, рейтинг пополз вверх.

— Знаете ли вы, что депутаты за гроши приобретают у профсоюзов элитные участки, строят на них ангары и там удовлетворяют свои инстинкты? А финансируем их похоть мы — налогоплательщики, — вмешался господин, известный в далёких от политики кругах как поборник добродетели, а в кругах от политики недалёких как просто поборник.

— А чего? Я бы не отказался гектарчика два под это дело заиметь. И жена моя тоже не против. В хрущёвке разве разгонишься? Только заберёт как следует, сразу стена или потолок. Башкой приложишься, и ничего больше не шевелится за хребтом. — Морячок в первом ряду порозовел от собственной смелости и побагровел, когда публика взорвалась овациями.

— Наши учёные работают над проблемой. Мы сейчас как никогда близки к тому, чтобы избавить человечество от этой унизительной потребности. Проводятся опыты на добровольцах, результаты более чем впечатляют…

Сидорова выключила телевизор, повертела пульт в руках, зачем-то потёрла царапину на корпусе. Потом, точно спохватившись, вскочила с кресла и прошла в комнату старшей дочери. Каринка быстро пихнула под стопку учебников глянцевый журнал.

— Реферат по биохимии делаю. Не мешай.

— Погоди. Ты про папу в курсе?

— Придурок! — зло выплюнула Каринка.

— Не надо так, доча. Он больной человек. — Сидорова потянулась убрать прядь с Каринкиного лба, но передумала.

— Больной? Точно! Нормальный не дотумкал бы по тоннелю виражи накручивать. А чего ж тогда с Останкинской башни не сиганул? Нам, значит, с самого горшка твердите: «стыдно, нехорошо, нельзя, не может», а сами? И вообще летать я над вашими проблемами хотела, если честно!

— Не смей выражаться при матери! — Сидорова сперва побелела, потом пошла неровными пятнами, став похожей на селедку под шубой. — Лучше… Лучше скажи, как мы теперь без папы-то?

— Да как все! Зачем нам отец, а тебе муж-шизофреник?

И тут Сидорова не выдержала. Впервые за весь этот день уронила голову на руки и разрыдалась в голос. Разрыдалась хлипко, отчаянно, не надеясь на утешение, понимание и хоть какую-нибудь любовь.

— Мама. Мамочка! — Каринкин голос доносился словно издали — ласковый, дрожащий, совсем детский. — Мамочка, ты не плачь. Мы обязательно что-нибудь придумаем. Вот я закончу школу и пойду в генную инженерию. Ты же знаешь, я умная и старательная! Всю жизнь трудиться буду, чтобы извести этот дурацкий ген, чтоб больше никто-никто этой гадостью не занимался. Я тебе обещаю, мамочка. Чтобы спина ровная-преровная и чтобы ужас у всех людей перед высотой! Смертельный!

Сидорова обняла дочь. Волнистые локоны скользнули между пальцев. Странно, а она и запамятовала, что у дочки волосы такие же шелковые, как у Стасика. Умница — Каринка. Она обязательно добьётся цели, В этом Сидорова не сомневалась. Сомневалась она лишь в одном: в том, что сможет жить как прежде. Жить и не слышать по утрам тихое «спи, а я побежал». Жить и не смотреть вечером в окно, чтобы, заметив на остановке сутулую фигуру, подогреть ужин, пока муж поднимается в лифте. Жить и не слышать, как с осторожным шуршанием расправляются кожистые перепонки, как свистит воздух, рассекаемый мускулистой гранью, как звенят бокалы в горке — опять задел за дверцу маховым хрящом. Жить и не чувствовать жаркого трепета в лопатках — одного на двоих. Жить и не помнить, как его крыло касается твоего крыла, как вибрируют все до единого перышки, как перехватывает дыхание, как приглушенный свет ночника становится млечным путём, а потёртый палас под ногами превращается в облака.