Руслан Скрынников - Самозванцы в России в начале XVII века. Григорий Отрепьев

• Название: Самозванцы в России в начале XVII века. Григорий Отрепьев
• Автор: Руслан Скрынников
• Издательство: Наука. Сиб. отд-ние
• Жанр: История
• Год: 1990
• ISBN: 5-02-029629-5

В книге дается целостная картина сложной социально-политической борьбы, развернувшейся в Русском государстве на начальном этапе гражданской войны — в 1603–1606 годах. На основе новых источников автор уточняет многие события Смуты. В центре повествования — Лжедмитрий I, которого автор отождествляет с Григорием Отрепьевым. Проблема самозванцев получает в книге новое решение. Основное внимание уделено раскрытию социальных корней самозванщины.

Автор приводит яркие биографические сведения о Лжедмитрии I, дает объективную оценку его роли в событиях Смуты.

Первое издание книги вышло в 1987 году.

Книга представляет интерес как для специалистов, так и для широкого круга читателей.

---

Правительство заблаговременно подготовилось к отражению казаков. Более того, Годуновых своевременно известили о том, что красносельские «мужики изменили и хотяху быти в городе (Москве. — Р.С.)». Власти тотчас послали в Красное село ратников, но те, «испужався, назад воротишася»[98]. Невероятно, чтобы воеводы испугались горстки красносельских мужиков, вооруженных чем попало. Остается предположить, что они столкнулись с организованным войском, каковым был, по-видимому, отряд Корелы.

На столичных улицах к красносельцам «пристал народ многой», массовое восстание москвичей началось уже после оглашения письма Лжедмитрия на Красной площади. До того посланцам «вора» надо было прорваться через усиленно охраняемые городские укрепления. Без казаков Корелы они бы, безусловно, не добились успеха. После переворота под Кромами повстанцы установили прямые связи со сторонниками Лжедмитрия в Москве. Корела мог рассчитывать на их помощь.

В окружении казаков и красносельцев Пушкин и Плещеев около 9 часов утра проникли в Китай-город. Взойдя на Лобное место, они огласили текст обращения «Дмитрия» к столичному населению. Письмо было адресовано Мстиславскому, Шуйским и прочим боярам, дворянам московским и городовым, дьякам, гостям и торговым «лучшим» людям, а также и всему народу — «середним и всяким черным людем». Самозванец клеймил как изменников Бориса, Марию Григорьевну — жену Бориса и сына ее Федьку, напоминал, какое «утеснение» претерпели от Годуновых бояре, какое «разорение, и ссылки, и муки нестерпимые» были от него дворянам и детям боярским, каким поборам подвергал он купцов, лишая их «вольности» в торговле и забирая в счет пошлин «треть животов ваших, а мало не все иманы». Лжедмитрий обещал сохранить за боярами прежние вотчины, а также учинить им «честь и повышение»; дворян и приказных прельщал царской милостью, торговых людей — льготами и облегчением в поборах и податях. Что касается народа, то ему Лжедмитрий обещал кратко и неопределенно «тишину, покой и благоденственное житье». Непокорным, писал Отрепьев, наказания от бога и «от нашие царские руки нигде не избыть». Царицу Марию Григорьевну и ее сына он обвинял в том, что они «о нашей земле не жалеют, да и жалети было им нечево, потому что чужим владели». Северские города были разорены войной, развязанной самозванцем. Но он возлагал всю вину на Федора Борисовича. Что касается главных бояр, громивших Северщину, Лжедмитрий громогласно оправдывал их, ссылаясь на то, что делали они это по незнанию («неведомостию») и боясь казни от Годуновых. По той же причине Отрепьев оправдывал разгромивших его воевод, обещая им полное прощение. Самозванец лицемерно сожалел о происшедшем кровопролитии и требовал, чтобы его признали царем и тем положили конец братоубийственной войне[99].

Весть о появлении гонцов «Дмитрия» распространилась по всему городу. Вскоре толпа заполнила Красную площадь. Ближайшие советники царя и Боярская дума собрались в Кремле с раннего утра. Источники сохранили несколько версий относительно позиции Боярской думы в день переворота. По одной версии, народ ворвался в Кремль («миром же приидоша во град») и, захватив бояр, привел их на Лобное место.

Разрядные записи содержат известие, согласно которому сигнал к мятежу подал окольничий Богдан Бельский. Он будто бы поднялся на Лобное место и «учал говорить в мир»: «Яз за царя Иванову милость ублюл царевича Дмитрия, за то я и терпел от царя Бориса».

Записки К. Буссова позволяют установить происхождение ошибки в русских Разрядных записках. Окольничий Богдан Бельский в самом деле выходил к народу на Лобное место и, поцеловав крест, поклялся, что государь — «прирожденный сын царя Ивана Васильевича: он (Бельский. — Р.С.) сам укрывал его на своей груди до сего дня»[100]. Но все это произошло не в момент появления в Москве Гаврилы Пушкина, а три недели спустя, когда Лжедмитрий прибыл в Кремль. Таким образом, в Разрядных записках перепутана последовательность событий.

Тот же очевидец К. Буссов, находившийся в Москве, писал, что царица Мария Григорьевна сама выслала на площадь бояр, сохранивших верность ее сыну. Чтобы пресечь агитацию посланцев «Дмитрия», бояре пригласили их в Кремль. Однако толпа помешала попытке убрать Пушкина и Плещеева с площади.

Ни в русских летописях, ни в сообщениях иностранцев (К. Буссова, Я. Маржарета, И. Массы) не упоминается о переходе на сторону восставшего народа кого-нибудь из бояр. По словам Я. Маржарета, «Мстиславский, Шуйский, Бельский и другие были посланы (на площадь к народу. — Р.С.), чтобы усмирить волнение»[101]. Впрочем, сановники не проявляли рвения, защищая дело Годуновых. Как отметил английский очевидец, по тому, каким безразличным тоном они уговаривали народ, «видно было, что при этом участвует один язык». Современники подозревали бояр в двуличии. Немногие из бояр обладали красноречием. При виде разбушевавшегося народа они и вовсе лишились дара речи.

Под конец к народу обратился лучший оратор думы дьяк Афанасий Власов. Он просил толпу разойтись, указывал на то, что в государстве объявлен траур, и обещал рассмотреть любые просьбы и ходатайства народа после коронации царевича Федора.

Очевидцы упомянули об инциденте, послужившем последним толчком к восстанию. Гаврила Пушкин не успел прочесть грамоту Лжедмитрия и до половины, когда москвичи доставили на площадь двух прежних «воровских» гонцов, вызволенных ими из тюрьмы.

Свидетельство англичан позволяет объяснить непонятное известие Конрада Буссова. По словам Буссова, в письме к москвичам «Дмитрий» требовал прежде всего ответить ему, куда они дели его предыдущих посланцев, убили ли их сами или это тайком сделали господа Годуновы и пр. Парадокс состоит в том, что в подлинной грамоте Лжедмитрия не упоминалось ни о каких гонцах. Очевидно, в памяти Буссова события сместились, и он стал приписывать освобождение гонцов воле Лжедмитрия.

Дополнительные сведения о роли выпущенных из тюрем арестантов можно обнаружить в польских источниках. Иезуит А. Лавицкий, прибывший в Москву в свите самозванца, сообщает, что в день восстания народ открыл тюрьмы, благодаря чему «наши поляки, взятые в плен во время боя под Новгородом-Северским и заключенные в оковы Борисом, избавились от темничных оков и даже оказали содействие народу против изменников»[102].

Приведенные факты имеют решающее значение для реконструкции событий, послуживших сигналом к выступлению народа в столице. Согласно английскому источнику, тюремных сидельцев стали освобождать еще до того, как Пушкин дочитал грамоту Лжедмитрия и собравшийся на площади народ взялся за оружие. Отсюда следует, что восстание в Москве началось с разгрома тюрем. Кому принадлежал почин в этом деле? На этот вопрос источники не дают прямого ответа. Можно предположить, что нападение на тюрьмы осуществили те же люди, которые опрокинули охрану у городских ворот и провели Пушкина и Плещеева на Красную площадь, т. е. атаман Андрей Корела с донскими казаками. Разгром тюрем позволил им достичь разом двух целей. В московских тюрьмах к лету 1605 года собралось огромное число «воров» из простонародья, а также пленных поляков и других лиц, захваченных на поле боя. Освобожденные от оков, они немедленно присоединились к казакам. Еще большее значение имел моральный эффект. «Воры», подвергавшиеся избиению и пыткам в царских застенках, стали живым обличением годуновской тирании. Недаром англичане писали, что появление узников на площади явилось как бы искрой, брошенной в порох. Толпа вооружилась чем попало и бросилась громить дворы Годуновых.

Пушкин, Плещеев, другие дворяне, перешедшие на сторону самозванца, сыграли немалую роль в московских событиях. Но подлинными героями восстания были все же не они, а «черные люди» — низы столицы и вольные донские казаки во главе с атаманом Андреем Корелой.

По словам московского летописца, на Годунова ополчились «чернь вся, и дворяня, и дети боярские, и всякие люди москвичи». Современники единодушно свидетельствуют, что московское население поднялось на Годуновых «миром». Собравшаяся на Красной площади толпа разделилась надвое: «Одни учали Годуновых дворы грабить, а другие воры с миром (все вместе. — Р.С.) пошли в город (Кремль. — Р.С.), и от дворян с ними были, и государевы хоромы и царицыны пограбили»[103].

Согласно летописи, восставшие захватили во дворце царя Федора и его мать царицу Марию, отвели их на старый двор Бориса Годунова и приставили к ним стражу. Однако более достоверным следует признать свидетельство англичан. По их словам, царица Мария воспользовалась суматохой и в самом начале мятежа укрылась в безопасном месте. По пути с нее сорвали жемчужное ожерелье. Этим и ограничились ее злоключения в день восстания. Федору Борисовичу, совещавшемуся с думой, помогли укрыться его рабы, т. е. дворцовые служители. Низложенный царь и его семья подверглись аресту, по-видимому, не в самый день восстания, а позже.