Павел Лавут - Маяковский едет по Союзу

• Название: Маяковский едет по Союзу
• Автор: Павел Лавут
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1978

Автор книги ездил с Маяковским по стране в 1926–1930 гг., помогая ему в организации многочисленных творческих вечеров.

Книга представляет собой воспоминания, освещающие главным образом работу поэта в пути: тут и встречи его с попутчиками по вагону, и беседы с молодыми начинающими литераторами в гостиницах, и публичные выступления в разнообразных аудиториях. Приводится ряд ответов на записки, поступавшие из зала. Очень ценен материал, раскрывающий источники отдельных произведений, созданных непосредственно в дорожной обстановке.

Книга дает представление о кипучей работе поэта и о большом влиянии поездок на творчество Маяковского. Автор подробно пишет о последних днях жизни поэта, приводит факты, позволяющие полнее и ярче воссоздать облик Маяковского — поэта, человека, гражданина.

---

Владимир Владимирович подал заявление в правление РАППа:

«В осуществление лозунга консолидации всех сил пролетарской литературы прошу принять меня в РАПП.

1) Никаких разногласий по основной литературно-политической линии партии, проводимой ВОАППОм, у меня нет и не было.

2) Художественно-методологические разногласия могут быть разрешены с пользой для дела пролетарской литературы в пределах ассоциации.

Считаю, что все активные рефовцы должны сделать такой же вывод, продиктованный всей нашей предыдущей работой.

3/1-1930 г.» Вл. Маяковский

До сих пор подвергается сомнению дата, начертанная Маяковским на заявлении. Предполагают, что это описка. Но доказать это трудно. В конце концов, быть может, этот вопрос не так уж и принципиален. Но, анализируя все сопутствующие обстоятельства, можно сказать: вероятнее всего, он сдал заявление в феврале, после открытия выставки. Споры между рефовцами длились, очевидно, не один день.

Юрий Либединский, один из руководителей РАППа, в своей книге воспоминаний «Современники» так оценивает обстановку тех дней:

«Наши два литературных направления в то время казались нам абсолютно исключающими друг друга и враждебными» — и дальше: «Вступление Маяковского в РАПП произошло не потому, что РАПП к этому времени стала особенно хороша, — наоборот, РАПП именно в это время стала перерождаться в организацию бюрократическую. Для Маяковского вступление было важнейшим шагом политического и художественного развития. Оно было обусловлено внутренней эволюцией большого поэта, тем, что он, едва ли не первый в советской литературе, осознал процесс складывающегося единства всей советской, уже по-социалистически перестраивающейся, литературы».

Говоря о том, как растерялось руководство РАППа при приеме Маяковского, Юрий Николаевич подчеркивает, что его даже не ввели в правление РАППа, что следовало сделать бы на этой же конференции.

У него же прозвучала и прямо самокритичная нота:

«Мы, рапповцы, не сумели окружить его дружбой и вниманием, которых он заслуживал, — это-то, очевидно, и создало у него ощущение одиночества, а ведь именно это ощущение он переносил особенно трагически. Вступление Маяковского в РАПП и его самоубийство слишком близки по времени, чтобы мы могли снять с себя ответственность за эту страшную и подлинно ничем не возместимую утрату. Маяковский покончил жизнь самоубийством в расцвете своего огромного таланта».

Когда Маяковский подал заявление о приеме в РАПП, в руководстве ассоциации возникли разногласия: как быть? Но Маяковский — это Маяковский. Его приняли в РАПП, правда с оговорками. В передовой рапповского органа «На литературном посту», посвященной итогам конференции МАППа, появилось такое «наставление»:

«Вступление в РАПП на московской конференции товарищей Маяковского, Багрицкого и Луговского[55] является очень серьезным социальным показателем. Само собой разумеется, что вступление этих товарищей в РАПП отнюдь не означает, что они стали пролетарскими писателями. Им еще предстоит сложная и трудная работа над собой для того, чтобы стать пролетарскими писателями, и напостовское, большевистское ядро пролетарской литературы должно оказывать всяческую помощь им в этом отношении».

В наши дни эти поучения могут вызвать улыбку. Во времена же борьбы группировок, приобретавшей порой весьма резкий характер, даже Маяковский реагировал на такие «дружеские поучения» весьма болезненно.

Бывшие соратники по Лефу и Рефу разорвали отношения с Маяковским. В РАППе он ощущал одиночество. Вслед за этими потрясениями — поток резко отрицательных рецензий на «Баню» в Ленинграде (в феврале) и в Москве, на спектакль в Театре имени Мейерхольда (в марте).

Один из отзывов появился в «Правде» за подписью В. Ермилова, за неделю до мейерхольдовской премьеры. В статье освещались общие проблемы драматургии — речь шла главным образом о пьесах Безыменского и Сельвинского, поставленных Мейерхольдом. Вскользь там критиковалась «Баня», которую Ермилов полностью не читал (к этому времени была опубликована лишь часть пьесы), что он предусмотрительно оговорил. Маяковскому было отведено в обзоре скромное место, однако эта статья имела для поэта очень неприятные последствия: после премьеры появилось около пятнадцати отрицательных рецензий.

Сюда же примыкает факт, снискавший себе печальную славу — лозунги к спектаклю «Баня». Лозунги предназначались Маяковским для сцены и для зрительного зала. Один из них был ответом на резкие нападки Ермилова:

Сразу / не выпарить / бюрократов рой. / Не хватит / ни бань / и ни мыла вам. / А еще / бюрократам / помогает перо / критиков — / вроде Ермилова…

После премьеры, под давлением правления РАППа, Маяковский снял лозунги. Вот чем вызваны слова в предсмертном письме поэта: «Товарищи Рапповцы, не считайте меня малодушным. Серьезно — ничего не поделаешь. / Привет. / Ермилову скажите, что жаль — снял лозунг, надо бы доругаться. / В. М.».

Ю.Н. Либединский сообщает и о том, как Маяковского «прорабатывали» на секретариате РАППа в связи с постановкой его пьес, добавляя при этом, что делали это мелочно и назидательно, — драматургия Маяковского явно не втискивалась в рамки рапповских догм.

Маяковский не раз публично читал отрывки из «Бани». Рассказывая о работе над пьесой, он подчеркивал:

— Я считаю, что каждая последующая пьеса должна быть значительно лучше предыдущей.

В данном конкретном случае он имел в виду «Клопа» и «Баню». Эта же мысль подтверждается, когда он говорит о том, с какой предельной добросовестностью работал над каждым словом «Бани».

Таким образом, острота реакции на предвзятость тона некоторых рецензий, на диспуты с подчас топорными высказываниями, на совещание в редакции газеты, с тенденцией умалить достоинства пьесы усиливалась тем, что поэт сам «знал силу слов» своей последней пьесы.

Однажды под впечатлением очередной рецензии на «Баню» Маяковский стал рассуждать о принципах театральных отчетов вообще:

— Таких не должно быть! Как можно дать полезный, исчерпывающий отчет о спектакле или кинофильме после первого просмотра? Я считаю, не менее 2–3 раз, по крайней мере, надо смотреть постановку, чтоб попытаться сделать настоящий разбор. У нас же иногда газета спешит дать отчет о сегодняшнем вечернем спектакле, чуть ли не в завтрашнем утреннем номере, боясь, как бы конкурент не опередил. Почти безошибочно можно утверждать, что ничего путного из такой статьи не получится.

Действительно, вот какие отзывы появились в печати.

«Рабочая газета», например, писала:

«Фигуры сделаны в плане грубого шаржа и напоминают не живых людей, а размалеванных кукол.

То, что у Безыменского в „Выстреле“ является подлинной советской сатирой, здесь превращено в холодный и грубый гротеск, цинично искажая действительность.

Его „машина времени“ и „фосфорическая женщина“ — трескучая и холодная болтовня.

Утомительный, запутанный спектакль. Рабочему зрителю такая баня вряд ли придется по вкусу».

(Кстати, автор не упомянул о постановке и об исполнителях. А без этих компонентов не может быть рецензии о спектакле в целом).

В «Нашей газете» было напечатано:

«Пьеса для наших дней звучит несерьезно. Мейерхольд спасал чисто фельетонный текст Маяковского, интересный в чтении и бесцветный на сцене, особенно в исполнении мейерхольдовских актеров (исключение Штраух — Победоносиков). Спектакль — провал».

Явное противоречие. Если пьеса «звучит несерьезно», каким же образом текст — «интересный в чтении»? Рецензент то ли слушал пьесу в авторском исполнении, то ли читал ее в отрывках. Ясно одно: коли «интересна в чтении», значит, вина ложится не на автора. И хотя сложность и трудность воспроизведения «Бани» на сцене несомненна, ставил-то ее талантливый режиссер! Расценить этот спектакль как абсолютный провал уж никак нельзя.

Маяковский метался. Ничем иным, как повышенной нервозностью, не объяснишь его противоречивые высказывания,

На совещании в «Вечерней Москве» он заявил, что не считает «Баню» неудачей, наоборот, он оценивает как крупный успех театра эту постановку. Но главная вина за то, что пьеса частично «не доходит» до зрителя, лежит, по словам автора, на театре.

Артист Н. Мологин рассказывает о том, что Маяковский обвинил театр в искажении своей пьесы:

— Я считаю, что меня не поняли. Не поняли, откровенно говоря, не по моей только вине, а и по вине театров (московский и ленинградский. — П. Л.), которые не донесли всего, что я заложил в пьесу. И по вашей вине, товарищи актеры (из материалов музея Маяковского).

Из письма же к Л.Ю. Брик в Лондон мы узнаем несколько иное мнение Маяковского: «Мне, за исключением деталей, поправилась, по-моему, первая поставленная моя вещь. Прекрасен Штраух. Зрители до смешного поделились — одни говорят: никогда так не скучали; другие: никогда так не веселились. Что будут говорить и писать дальше — неведомо» (Письмо от 19 марте 1930 г. — В. Маяковский. Полн. собр. соч., т. 13, стр. 136–137).