Виктор Суходрев - Язык мой - друг мой

• Название: Язык мой - друг мой
• Автор: Виктор Суходрев
• Издательство: Тончу
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-91215-010-4

Виктора Михайловича Суходрева по праву можно назвать легендарным, "генеральным" переводчиком. На протяжении почти сорока лет он был личным переводчиком политических лидеров нашей страны: Хрущева, Брежнева, Громыко, Микояна, Косыгина, Горбачева. Во время их переговоров с Никсоном, Кеннеди, Картером, Насером, И. Ганди и многими другими выдающимися политическими мировыми деятелями он персонифицировал собой интеллект, культуру и дипломатическую гибкость советских руководителей. Особенно важна последняя составляющая деятельности "главного переводчика страны", так как от того, что скажет первое лицо государства, от его слов зависело не только решение многих насущных вопросов в международных отношениях, но и в целом мир на планете (например, в эпоху холодной войны, дни Карибского кризиса и т. п.).

Автор предлагает читателю свое видение, так сказать с ближнего расстояния, сильных мира сего той поры. Рассказывает о том, что они были за люди, об их достоинствах и слабостях, привычках, о том, какое они производили впечатление, как вели себя не только в официальной обстановке, но и в неформальной ситуации, что называется за кадром, о том, что их отличает от нас, простых смертных.

---

Узнав об этой истории, а также обратившись к собственному опыту общения с Хрущевым, я сделал вывод, что Никита Сергеевич вкладывал в это народное выражение совсем другой смысл. Показать кузькину мать — в его понимании — означало показать свою силу, лихость, дать жару.

Как раз в данном смысле я перевел полюбившееся ему выражение во время поездки по Лос-Анджелесу, когда Никита Сергеевич в очередной раз помянул эту самую мать.

Но Хрущев вдруг сказал мне:

— Ну что, Виктор, небось, опять не так с «кузькиной матерью» получилось? А это очень просто. Ты объясни — это значит показать то, чего они никогда не видели.

Оказалось, я был прав: Хрущев действительно вкладывал в известное выражение совсем другой смысл. Так наконец была раскрыта тайна, мучившая переводчиков. Да, наверное, и не только их.

Короче говоря, Хрущев не угрожал Западу, он, употребляя это выражение, упорно дул в свою дуду — утверждал, что мы Америку догоним и перегоним, мол, покажем им такое, чего они даже на своей «хваленой кухне» никогда не видели. Жаль, что Никита Сергеевич только мне одному, а не широкой публике растолковал то особое, личное, а не словарное значение любимой фразы.

Скандал на банкете

Вечером того же дня состоялся банкет. Хозяином на нем был Норрис Поулсон, мэр Лос-Анджелеса. Сидели как обычно — на небольшом возвышении, за столом «президиума». В центре — мэр, слева от него — Нина Петровна, справа — Хрущев, затем я и справа от меня — жена Поулсона, довольно пожилая женщина с ярким не по годам макияжем и снежно-белыми искусственными зубами, которые мешали ей говорить. Хрущев тоже запомнил эту женщину, но весьма своеобразно: в своих воспоминаниях он сочинил целую историю о том, что она якобы была женой какого-то миллионера и заплатила большие деньги за то, чтобы сидеть с ним, Хрущевым, рядом. И будто она ему призналась, что они с мужем раскошелились только на одно место, поэтому ей пришлось приехать без супруга. Видимо, на Хрущева повлиял известный ему факт, что на подобных встречах многие действительно платили немалые деньги за место в банкетном зале.

Мэр оживленно беседовал с Ниной Петровной, а жена мэра, сверкая зубами, общалась с Хрущевым. Разговор шел о детях и внуках, о делах, далеких от политики. Застолье двигалось к своему завершению, приближалось время речей. Я нащупал в кармане заранее заготовленный перевод речи Хрущева и подумал: «Просто зачитает или начнет говорить от себя?» И приготовился к последнему. А жена мэра в этот момент говорила Хрущеву:

— Вы, наверное, волнуетесь? Я вас понимаю. Я сама училась на курсах ораторского искусства — выступать всегда волнительно.

Никита Сергеевич только усмехался, когда я ему переводил эти слова.

Как обычно, вначале выступил Лодж, за ним мэр. Прозвучали вежливые приветственные фразы. Но вдруг тон мэра стал меняться. Он вспомнил, как Хрущев однажды сказал, обращаясь к капиталистическому Западу: «мы вас похороним». Видимо, мэр, как и его жена, тоже когда-то учился ораторскому искусству. Наполнив свой голос металлом, он изрек:

— Господин Хрущев, вы нас не похороните! И если что, мы будем сражаться до конца.

Это прозвучало очень резко.

Хрущев напрягся. У меня тут же улетучилась последняя надежда на то, что он ограничится чтением своей речи. Так и случилось. Хрущев прочитал заготовленный текст и сказал, что на этом он собирался завершить выступление, но речь предыдущего оратора принуждает его высказать еще кое-что. Спокойный до этого зал разразился аплодисментами. Собравшиеся поняли, что не зря платили большие деньги за свои места: ожидаемое шоу все-таки состоится.

И тут Хрущев мертвой хваткой «вцепился» в Поулсона. Он удивлялся, что мэры не читают прессу. Ведь он, Хрущев, не раз объяснял — ни о каких похоронах речь не идет. Все дело — в соревновании двух систем. Просто социализм придет на смену капитализму с той же неотвратимостью, с какой последний пришел на смену феодализму.

— А вот у нас, в Советском Союзе, — язвительно заметил он, — главы городских администраций читают газеты. А если не читают, то их потом не избирают.

Зал то и дело взрывался аплодисментами. Надо заметить, что в зале находилось немало политических противников Поулсона, и они, не во всем, конечно, соглашаясь с Хрущевым, от души радовались, что он побеждает в этой полемике с мэром.

Хрущев долго говорил о соревновании двух систем. Затем сделал мэру выволочку за грубые выражения, подчеркнув, что он, Хрущев, не просто его гость, а приехал по приглашению президента Соединенных Штатов, чтобы протянуть руку дружбы Америке и ее народу.

— А если не принимаете, — сказал он, — то и не надо.

И тут из зала кто-то крикнул по-русски:

— Принимаем!

Хрущев в запале даже не заметил, что слово прозвучало по-русски. Он продолжал:

— А раз принимаете, то и ведите себя соответственно. А нет, так мы и повернуть можем обратно: прилетели сюда на своем самолете за тринадцать часов, а обратно долетим часов за десять. Правильно я говорю? — обратился он к сопровождавшему его в этой поездке сыну прославленного авиаконструктора Алексею Туполеву.

Тот ответил:

— Долетим, Никита Сергеевич.

— Так что мы можем в любой момент улететь, — продолжил Хрущев.

Присутствующие пришли в полный восторг. Именно за этим они сюда и рвались. Поулсон молчал. И тут Никита Сергеевич не отказал себе в удовольствии сдобрить свое выступление поговоркой:

— Раз пригласили, то и слушайте, а я скажу вам поговорку по-украински. У меня переводчик — беглый украинец, так что он вам ее переведет. — Хрущев почему-то всегда считал, что я — сбежавший в Москву украинец. — Бачили очі, що купували, тепер їжте, хоч повилазьте.

Можно представить чувства и ощущения переводчика, работающего в таких условиях. В переполненном зале, в прямом эфире, когда на тебя направлены объективы телекамер, ты должен мгновенно, без пауз, не раздумывая, дать точный перевод.

Надо отдать должное Хрущеву: он уже привык в подобных случаях произносить не слишком длинные фразы, не забывал в пылу спора останавливаться и уступать микрофон переводчику. После напряженной паузы, которая показалась мне вечностью и во время которой я поймал на себе полный ужаса взгляд моей коллеги — Тани Сиротиной, переводчицы Нины Петровны Хрущевой, — я все-таки ухитрился достаточно красочно передать смысл украинской поговорки.

Зал ликовал. Поулсон с довольно мрачным видом все это слушал. Впрочем, распрощался он с Никитой Сергеевичем вполне радушно.

Но что все же имел в виду Хрущев, когда говорил в своих речах — «мы вас похороним»?

В первый раз я услышал это выражение на одном из приемов в иностранном посольстве в Москве. У нас, в отличие от мирового протокола, было тогда принято произносить во время коктейля тосты. И надо сказать, что послы иностранных государств с большой охотой их произносили. Они знали, что тост обязательно вызовет ответ Хрущева. А это уже немало: такой ответ можно будет потом оформить в виде доклада своему правительству. Короче, именно на том приеме после долгого разговора о соревновании между двумя системами Хрущев сказал: «Придет время, и мы вас похороним». Помню, что на следующий день эта фраза произвела сенсацию. О ней говорили по радио, писали в газетах многих стран мира. Толковали как некий призыв к насилию: к битве, в результате которой Советский Союз одержит победу.

На самом же деле эта ситуация походила на случай с «кузькиной матерью». Хрущев неоднократно объяснял потом, что, говоря о «похоронах», он не имел в виду насилия, войны, а говорил лишь об исторической неизбежности победы социализма над капитализмом. Ему казалось, что всем это и так очевидно. Капитализм в ходе неумолимого развития социализма, несомненно, отомрет, а социализм, соответственно, выживет. И кто-то же должен «хоронить труп» умершего своей естественной смертью капитализма? Социализм и выполнит эту функцию. Вот что Хрущев действительно имел в виду и искренне удивлялся, почему на Западе его не понимают.

Удивительное дело, но фразе Хрущева о «похоронах», видимо, до сих пор суждено оставаться непонятой. И сегодня, когда вспоминают Хрущева, эта фраза всплывает в искаженном, прежде всего западными средствами массовой информации, смысле. Даже у нас зачастую ее переводят уже обратно — с английского «we will bury you». А слово bury означает и «похоронить», и «закопать». Получается — «мы вас закопаем»! А он вообще этого не говорил. Фраза «мы вас похороним», наверное, неудачна сама по себе. Но обратный перевод еще больше ее испортил. Вместо чинного могильщика в цилиндре явился грубый мужик с лопатой.

Однако вернемся к вечеру банкета.

«Эпопея» с мэром Лос-Анджелеса после завершения банкета в тот вечер не закончилась. Когда мы подъехали к гостинице, Хрущев попросил сопровождающих, в первую очередь Громыко, подняться к нему. Мы собрались в его номере, и он стал громко возмущаться тем, что «какой-то там мэр» смеет позволять себе выпады против него.