Елена Лаврентьева - Бабушка, Grand-mère, Grandmother... Воспоминания внуков и внучек о бабушках, знаменитых и не очень, с винтажными фотографиями XIX-XX веков

• Название: Бабушка, Grand-mère, Grandmother... Воспоминания внуков и внучек о бабушках, знаменитых и не очень, с винтажными фотографиями XIX-XX веков
• Автор: Елена Лаврентьева
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-480-00132-7

Героини книги – бабушки, наши ангелы-хранители. Судьба каждой из них неповторима, а истории любви достойны пера романиста. Наряду со свидетельствами мемуаристов XIX века в книге представлены воспоминания наших современников. Авторов объединяет «память сердца» и благодарность к тем, кто сумел предать внукам творческое отношение к жизни, сострадание к людям, любовь к искусству и природе.

---

Однако я нахожу письма, датированные и 45-м, и 46-м годом. Она по-прежнему ему пишет и по-прежнему не решается все рассказать дочке.

Я, конечно, тоже ничего не знала. О дедушке никогда не говорили, и я понимала, что спрашивать нельзя. Казалось, что для бабушки не существует ничего, кроме работы – дела всей ее жизни. Она сама написала о себе: «Я стала теперь словно из стали». Теперь бы сказали «железная леди». Она была строга во всем: к себе и другим, на работе и дома. В кругу домашних всегда одетая в черный сарафан с белой блузкой или черное платье, но обязательно с белой вставкой. Ворот заколот брошкой (моя мама была геолог и из отполированных красивых камней она делала сама или заказывала институтским умельцам брошки, подвески, перстни). К каждой трапезе она что-то меняла в своем туалете, нимало не заботясь о том, что на нашей пятиметровой кухне это не слишком актуально.

Конечно, в этом сказывалось еще и немецкое воспитание, ведь кроме горячо любимых папы и мамы был еще один очень близкий и родной человек – обожаемая немка Fräulein Люция Ивановна Зенинг. Она была при детях неотлучно, так что младший брат Вова даже говорить начал сначала по-немецки, а потом по-русски. Имя Люции Ивановны я слышала едва ли не чаще всех остальных, вместе взятых. В 20-х годах Люция Ивановна уехала к себе на родину в Кулдигу. Своей семьей она так и не обзавелась, любя без памяти Наташу, Лелю и Вову.

С внучкой Таточкой, 1972

Как трогательны ее письма, сохранившие старую орфографию и звучащий в них немецкий акцент: «Милые мои дети! Здоровы ли вы? – пишет она в 1956 году, когда ей уже 79 лет. – …Ваша старая Fräulein печальна, если нет от вас писем…» Они ей пишут, шлют посылки, деньги. Она волнуется за них, как когда-то за маленьких: «Милая Наташа, как ты так очень много надо работать, это же ужас, если и ночь нельзя спат, как следует… Радуюсь, что ты такая известная дама, что из Берлина тебе профессоры пишут. Если ты только хорошо и правильно можешь им ответить. Жаль, что я не могу на орфографию смотреть, чтобы не были ошибки…» Но Люция Ивановна напрасно волновалась: бабушка знала немецкий язык, как родной, и вот судьба подарила ей сначала знакомство, а затем долгую, многолетнюю дружбу с коллегой – логопедом из ГДР Клаусом Беккером.

У Люции Ивановны (в центре) в Булдиге: Леля и Наташа, 1958

Где писать совместную монографию по логопедии? Конечно, в Узком! А затем уже вошло в традицию отмечать здесь свои дни рождения 23 и 26 февраля. Об этом знает весь санаторий, и никто уже не удивляется присутствию молодого профессора из Германии. А сами именинники обмениваются подарками и письмами. Вот два из них: «Дорогая Наталия! Теперь уже Узкое не только твое, но оно стало и моим! Я знаю в нем каждую аллею парка, каждую тропинку, каждое дерево, но, прежде всего, я знаю тебя, всю твою жизнь.

И. А. Власова и Б. П. Беккер, 1979

Без Узкого я не мог бы так глубоко все прочувствовать и понять тебя, моя дорогая. С Узким связано мое представление о прежней России, Октябрьской революции и, наконец, Советском Союзе. Все это объединяешь ты с таким достоинством, глубоко по-человечески щедро ты подарила мне это большое чувство, ставшее нашей необыкновенной дружбой. Пусть город из бетона и стекла дошел до ворот старого подмосковного дворца Трубецких, все равно этот оазис не потерял своей красоты и животворящей силы, нет, наоборот, здесь все так же прекрасно! В моих мыслях, когда я думаю об Узком, я не могу ни этот дом, ни аллеи парка представить себе без тебя! Ты придала всему здесь особое очарование! Как я люблю стройные лиственницы у большого дома, суковатые столетние дубы и эти красивые старые липы, которые приветствуют нас шелестом своей листвы, и, может быть, в этом шелесте остались подслушанные ими наши с тобой разговоры. Как прекрасны эти аллеи были в весенние светлые вечера! Какое счастье, что мы так часто могли здесь с тобой встречаться! Как я тебе благодарен за это!»

«Дорогой мой! В этой короткой записке – весь ты, такой, каким я тебя давно почувствовала, узнала, но так редко ты раскрываешься… Но все-таки, читая эти дорогие строки, я повторяю про себя: какое счастье, что мы встретились!!! Ты прав, Клаус, Узкое стало теперь нашим, но это не заставило меня забыть красоту моей встречи и любви с моим мужем. Ты знаешь все, ты один знаешь и мое огромное счастье этой любви, и горе, и верность этому прошлому, а наша встреча с тобой принесла нам обоим и дружбу, и большое счастье, вероятно, никто, кроме нас с тобой, этого не поймет, да и не надо, чтобы понимали». Если есть возможность, бабушка сама едет в Берлин: на конференции, симпозиумы, читает лекции, доклады, навещает учеников, детский санаторий в городе Тайльхайме, и всюду они вместе. В 1986 году в Берлинском университете выступает на торжественном собрании с поздравлением по поводу 35-летия образования факультета реабилитационной логопедии и волнуется, как девочка, ведь обращаться нужно к нему – декану факультета, академику Беккеру.

Время идет неумолимо. Уже 30 лет прошло с момента их знакомства в 1956 году. Они вспоминают эту встречу, первый приезд его в Москву 9 мая 1956 года, праздничный салют, увиденный с Ленинских гор, и воспоминания о Дне Победы свои у каждого: и тяжелые, и радостные. Как давно это было! «Но что у нас с тобой не стареет, дорогой мой Клаус, – это наша поразительная дружба, может, это оттого, что мы украсили ее нашей любовью?! Может быть… Любовь – это большая тайна, а такая, как наша, никому не понятна, она и украшает наши отношения, и делает меня молодой… Как светлы и прекрасны наши встречи. Наше дорогое Узкое! Нигде нам не было так хорошо с тобой, как здесь».

В день девяностолетия,

26 февраля 1989 г.

Свой юбилей, 90-летие, бабушка отмечает, конечно же, в Узком. «Празднование и семейное, и не семейное – “узковское”. Ведь ближе Узкого у моей маленькой семьи ничего нет! Здесь встретились папа с мамой, тут началась и моя семья… Вот пришел день моего 90-летия, которого я не хотела, но сейчас я радуюсь, что этот день приведет ко мне тебя, Клаус! Я счастлива, что ты приедешь, что мы будем вместе, я радуюсь этой встрече, как 30 лет назад! У меня только одна боль осталась, это невозможность больше побывать в Берлине… Но постараюсь быть оптимисткой, как ты советуешь…»

И последняя запись в дневнике – август 89-го года (в декабре бабушки не стало). Клаус был проездом, вернее, пролетом в Москве. У него несколько часов между рейсами. Мы с бабушкой берем такси, встречаем его в Шереметьево, они опять вместе в Узком, и снова на такси в аэропорт и обратно домой. «18-го августа ты был у меня! Мы были снова в нашей уютной комнате… Я чувствую приближение старости, я не хочу ее, я борюсь с ней, гоню ее, я еще много недоделала…»

Бабушка так и не ушла на пенсию. Она работала и делала свои записи до последнего дня:

«Узкое – кто знает, отчего мы так тебя любим? Отчего так тянет меня сюда? Что это? Воспоминания? Отдых? Тишина? Или все, все вместе! Стройные любимые лиственницы! Зимой – заснеженные аллеи парка, а осенью – “в багрец и золото одетые леса ”, освещенные луной пруды и отражение в них заката! Старые колонны балкона, и из окна моего – луг, хотя и недовольны мы, что он не тот, что в былые годы, но он – родной и потому – любимый. Кто знает, отчего мы так любим здесь все? Все, что тревожит нас, смягчает старый дуб и липовая аллея. Природа своим величием словно хочет сказать, что жизнь – вечна. И вот идешь по извилистым дорогам парка и в тишине его понимаешь, что это так, что здесь “задумчивый покой”. Я нигде не люблю так ходить одна! Нахлынут воспоминания – о, сколько их! И все они дороги, все полны поэзии. “Вы – мечтатель, – сказал мне как-то академик Северный. – Как я завидую Вам, ведь это так украшает нашу серую жизнь!..” А может быть, он и прав! Вот, мой друг, мы мечтали и думали вместе… мы напишем об этом потом… Узкое – родина счастья моего».

Из воспоминаний моей мамы Е. В. Власовой о своей бабушке

Если, выйдя из метро «Шаболовская» и бросив взгляд на Шуховскую радиобашню, обратиться налево, можно увидеть особняк в русском стиле, с шатровым козырьком над входом. Время не пощадило его: мозаичный образ Спаса над входом исчез, нет уже фруктового сада с фонтаном, домовой церкви с иконостасом из итальянского мрамора и оранжереи… Между тем дом этот – такая же достопримечательность Москвы, как Музей изящных искусств на Волхонке, его строил тот же архитектор Клейн на средства того же мецената – Нечаева-Мальцева (почти в те же годы). Здесь помещалась Дворянская богадельня, главным врачом и заведующим которой был мой дед, Александр Васильевич

Власов, здесь прошли детство и юность моих родных.