Ванда Василевская - Родина

• Название: Родина
• Автор: Ванда Василевская
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1954

В романе рассказывается о жизни, в которой все подавлено борьбой с голодом и холодом, бесправным трудом на помещика.

---

Это как раз и была крестьянская работа. Суровая, трудная, пренебрегающая жизнью. И важная. Она распространялась по всем уездам, — даже и за границу, говорил товарищ Мартин, ее перебрасывали.

Кшисяк не чувствовал страха. Ничто не казалось ему странным. Он смело шел на все.

Одно ему не нравилось. Одно было не так, как следует. Работа велась то тут, то там. Но всюду по два, по три человека работало.

А ему казалось, что надо не так. Скликать крестьян со всех деревень. Где какой стражник, где какой урядник, где какое учреждение — все истреблять. Чтобы навести страх, чтобы никто чужой и показаться в деревне не смел.

Ему долго объясняли, почему так нельзя.

Ведь у тех были и пушки, и винтовки, и все. С одного разу могли бы они потопить деревню в крови.

Нужно действовать потихоньку, осторожно, тайно. То тут, то там. Это наводило страх на начальство. Всюду доходило. И делало свое. Нужно было постепенно готовиться. И только потом работа пойдет вовсю.

И Кшисяк делал все, что мог.

Разговаривать об этом много не приходилось. Эта работа пахла виселицей.

Кшисяк мрачно торжествовал, когда из города сообщали, что есть новости. Он бы на все пошел, иногда даже обижался на товарищей, что они лишь изредка ему кое-что поручают. Он бы пошел за всех, за всех бы все сделал. И все же он понимал, что так нельзя. Что каждое действие должно быть хорошо продумано, рассмотрено, подготовлено. Но этого он не умел, не так у него голова устроена.

И потому во всем полагался на товарища Мартина. Не мудрил. Раз убедившись, что те правы, он уже шел с ними на все, пусть даже на смерть. Магда боялась, но с бабами всегда так. Не понимает она, что так должно быть. Что именно он, Кшисяк, должен сделать свое, когда его позовут. Вот как сегодня, например.

Он ожидал с подводой в лесу. Таков был приказ.

Было скучно. Кшисяку хотелось отправиться с ними на шоссе. Но ему сказали, что здесь должен быть человек, который знает все проходы и тропинки в город. И вот он остался с лошадью, поглаживая ее, чтобы тихо стояла.

Потому что все должно было быть сделано тихо. Чтобы ни одна живая душа не знала. Только те пятеро, которых послали на это дело.

До этого они облазили все места кругом, разузнавали, как и что. Подробно обдумали. Дорога в город, по которой возили почту, в этом месте проходила по лесу. Надо было узнать, когда повезут деньги.

Деньги были очень нужны. Их не было у Кшисяка, не было у батрацкого люда, не было у рабочих с кирпичного завода.

А деньги были нужны на газеты и на револьверы. На бомбы и на помощь попавшим в тюрьму. На борьбу за крестьянскую, рабочую родину нужны были царские рубли.

Кшисяку нравилась эта работа. Она была проста, ясна и не требовала никаких разговоров. Пуля в лоб и точка.

Ему не было страшно. Знал, на что идет. Конечно, по головке не погладят — петля. Но Кшисяку смерть была не в диковинку. Просто, обыденно умирали люди в бараках. Без криков и отчаяния. И никто особо не сетовал. Пришел конец, ничего не поделаешь, надо умирать.

А ведь тут вдобавок это не смерть на вонючих барачных нарах. Другая. За крестьянскую родину.

И он шел охотно. Только зло брало, когда, как сегодня, его заставляли делать лишь подсобную работу. Ведь не каждый день случается драться, а Кшисяку это нравилось.

Он ждал. Трудно это было — терпеливо ждать. Те притаились у шоссе. Ждали, приложив ухо к земле, прислушивались, вглядывались. Почта должна скоро проехать. Но время тянулось бесконечно. Особенно для Кшисяка.

Он поглядывал вверх, на деревья. Шершавая кора их была подернута зеленым и серым мхом. Длинными бородами он оседал на ветвях, словно ледяные сосульки свешивался вниз. Белка уронила откуда-то сверху обгрызенную шишку. Размеренно, громко застучал по дереву дятел. И снова стало тихо, только по вершинам деревьев проносился шум, однообразный грустный напев, словно вверху шумело море, сонное, ленивое.

Зелен был лес. Зеленели деревья вверху, зеленели внизу кустики брусники, перистые листья папоротника.

Грянул выстрел. Лошадь испуганно рванулась в сторону. Кшисяк кинулся к ней, крепко ухватил поводья у самой морды.

Теперь послышался стук колес. И снова выстрел. Выстрелы щелкали в лесу, отдавались в глубине, будили эхо.

Кшисяк ждал. Минута тишины. Он порывался бежать, со всех ног бежать туда, к ним. Но этого нельзя. Его место здесь. Как уговорились, здесь, между тремя соснами, за осиной, на перекрестке двух тропинок, по которым никто, кроме браконьеров, никогда не ходил.

Здесь надо их ожидать. Они должны наверняка знать, что он здесь. Больше ничего от него сегодня не требовалось. Что бы ни произошло на дороге, он должен быть здесь.

В кустах раздался шорох, шаги.

Вот они. Мартин с остальными.

Не удалось. Догадались ли стражники, или другое что, но денег в почтовом фургоне не было. Солдаты отстреливались. Теперь нужно во весь дух нестись в город. Чтобы быть дома прежде, чем они начнут здесь искать и доискиваться, переодеться, спокойно отвечать, что никто и шагу не ступил из дому за весь день.

Они ехали по узкой лесной дороге. Прямиком по пескам.

Как вдруг, на повороте к шоссе, что-то мелькнуло. Стражники.

Стражники шли прямо на них. Сослепу, как одуревшие. И сразу: «Стой!»

Товарищ Мартин наклонился с сиденья. Хлопнул из пистолета прямо в лоб стражника между глаз.

Другой, как сумасшедший, кинулся в лес.

Теперь он все знает. И знает их в лицо. Теперь ему нужно только добраться до своего поста. И закачается петля на виселице в городе.

Кшисяк его догнал. Грохнул кулаком в висок. Раз, другой.

Что-то хрустнуло, треснуло под батрацкой рукой.

Кшисяка затрясло. Не надо было и смотреть. Он знал — готов. Теперь он вскочил на телегу, и они поскакали, так что лошадь, вздымая бока, выбрасывала из-под копыт комья земли, изредка спотыкаясь о корни.

И все-таки он довез. Товарища Мартина и всех. Оставил, где следовало, лошадь. И теперь окольным путем пробирался домой.

В лугах за усадьбой его поймали стражники. Куда и откуда?

Весть уже разнеслась. Подстреленный солдат с фургоном уже добрался до города. Уже рассказал там, как по дороге на них выскочили из лесу четверо.

И вот Кшисяка спрашивали — куда он и откуда?

Он ответил, как было условлено.

Не поверили. Спросили еще раз. Смотрели свирепыми глазами.

У Кшисяка руки чесались. Эх, если бы ему Мартинов браунинг, хлопнуть бы из него прямо в эти горящие злобой глаза.

Кшисяк ничего им не забыл. Он помнил окровавленную голову Ендрека, валявшегося в навозе. Помнил доносы стражников. Угощения на крыльце у помещицы. Шушуканье с управляющим, приказчиком. Сговоры с ворами. Помнил все, о чем писали в газетах. Людей, которые попали в петлю за справедливую родину. Людей, которые умирали за нее по тюрьмам.

Ненавидящими глазами смотрел он в злые и все же испуганные глаза стражников. Это разъярило их, его били по голове.

Он не заслонился руками. Не крикнул.

Его повели в деревню. На пост, к усадьбе.

Снова началось следствие. Расспрашивали, допытывались.

А тут как раз кто-то дал знать. Нашли тех двоих, убитых в лесу.

Стражники обезумели. Теперь они били изо всех сил, били лежачего, когда он упал. Кто-то ударил его сапогом в грудь. Он захрипел, захлебнулся. Сплюнул кровью на сосновые доски пола.

В бараках уже знали. Кто-то видел, как его вели. Магда, бледная как смерть, бежала к посту. За ней медленно двигались другие.

Навстречу выскочили стражники. Толпа рассыпалась, как стая воробьев.

Приехали жандармы. Снова допрашивали.

Кшисяк ничего не сказал. Лишь повторил сказанное вначале. Шел по своим делам в другую деревню, но воротился с дороги, потому что показалось поздно.

И его опять били. Пинали сапогами в живот.

У него потемнело в глазах. Снизу, с пола, все казалось странным. Огромные сапоги жандармов. Лида далекие и словно в тумане. Снизу он увидел стол, неструганый, шершавый. На мгновение заинтересовался, почему так. Почему снизу не строгают? Сверху доска красиво лакирована — он видел, когда вошел. А снизу никуда не годится.

— Ну? Скажешь?

Они долго кричали на него, угрожающе потрясали кулаками.

Он уже почти ничего не чувствовал.

И вдруг услышал за дверью крик Магды. Приподнялся на локте. Почувствовал, что голова у него тяжела, как чугун. Во рту что-то хлюпало. Кшисяк хотел сказать им, чтобы не смели бить бабу. Хотел прикрикнуть на Магду, чтобы убиралась домой, нечего ей здесь делать.

Но не мог. Что-то теплое, сладковато-соленое заливало рот. Он только теперь заметил, что изо рта у него льется кровь на руку, капает на доску, собирается в маленькую, круглую лужицу.

А к этой лужице приближается муха. Осторожно, чтобы не утонуть. Вот она подошла на черных лапках совсем близко. Вертит черной головкой. Махнула прозрачным крылышком.