Василий Митрофанов - С крылатыми героями Балтики

• Название: С крылатыми героями Балтики
• Автор: Василий Митрофанов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

ВВС КБФ под командованием генерал-лейтенанта авиации М. И. Самохина оперативно подчинялись командующему 13-й воздушной армией генерал-лейтенанту авиации С. Д. Рыбальченко, поддерживавшей 67-ю армию Ленинградского фронта. 14-й воздушной армией Волховского фронта командовал генерал-майор авиации И. П. Журавлев.

В авангарде наступавших войск Ленинградского фронта шли 136-я дивизия генерала Н. П. Симоняка и 61-я танковая бригада полковника В. В. Хрустицкого. Действия фронтов координировали представители Ставки Маршал Советского Союза К. Б. Ворошилов и генерал армии (с 18 января 1943 года Маршал Советского Союза) Г. К. Жуков.

После зачтения приказа майором Павловым (командир полка временно отсутствовал в части) состоялся митинг. Однополчане горячо и взволнованно говорили о наступившем долгожданном часе расплаты с врагом за муки ленинградцев, за их слезы и кровь, за гибель тысяч невинных жителей города, за варварские обстрелы и бомбежки, за разрушенные дворцы Петергофа, Пушкина, Павловска, Гатчины.

Первым взял слово П. Д. Журавлев. Красноречием он не отличался. И на этот раз сказал коротко и просто. Заверил, что будет бить врага метко, не щадя сил для победы. В таком же духе выступили еще несколько летчиков, и митинг закончился.

Наше построение еще не закончилось, как до нас донесся отдаленный, но ясный гул, напоминавший глухие и непрерывные раскаты грома. Мы поняли: началось! С правого берега Невы полетели тысячи снарядов и мин, сокрушая оборону врага.

Авиаторов подводил плотный снегопад. Летчики, рвавшиеся в воздух, чтобы поддержать и воодушевить наземные войска, сетовали на непогоду. Но вот погода стала налаживаться, и истребители взмыли ввысь.

Первым отличился младший лейтенант Журавлев, уничтоживший в воздушном бою в районе Синявина Ме-109. Слово, данное на митинге, летчик сдержал. В следующем вылете блеснул мастерством лейтенант П. С. Макеев: в одном бою он сбил сразу два вражеских самолета. Еще более внушительными оказались победы летчиков 3-й эскадрильи, летавшей с аэродрома Гражданка. Под командованием нового командира майора Д. А. Кудымова они сбили четыре Ме-109, прикрывая действия штурмовиков Ил-2. Дмитрий Александрович был опытный летчик, отличившийся на И-16 еще в Китае в 1937 году. В полк к нам прибыл с Черного моря, незадолго до начала операции по прорыву блокады.

День, однако, закончился печально. Не вернулся молодой летчик 1-й эскадрильи сержант П. С. Стручалин. Летавшие с ним вместе видели, как подбитый в воздушном бою самолет, чуть перетянув линию фронта, врезался в землю.

Красный шар солнца ушел за горизонт. Мы сели в автобус и поехали на ужин. По дороге не было обычных шуток и смеха. Причина понятна: Стручалина потеряли. Приехав, уселись за длинный, уже накрытый к приходу летчиков стол. На столе три торта с выведенными белым кремом фамилиями отличившихся: "Журавлев" и "Макеев". Торты за ужином по числу сбитых за день самолетов - полковая традиция. Она соблюдалась всегда. Исключений не было. В 3-й эскадрилье сегодня их сразу четыре.

- Вешать голову, да еще преждевременно, у нас не принято, - начал майор Павлов, сидя во главе стола на председательском месте. Слегка улыбаясь, он устремил свой внимательный взгляд в сторону противоположного конца стола, где рядом с С. Я. Плитко сидела притихшая молодежь. - Стручалин жив! Уверен, что жив. Доктор завтра уточнит, и вы убедитесь, что я прав...

Обстановка за столом заметно оживилась. Каждому хотелось думать именно так, как сказал высокоавторитетный человек. Ведь часто в, казалось бы, безнадежных случаях все заканчивалось лучшим образом.

Павел Иванович Павлов с присущим ему умением как-то незаметно, в спокойном тоне, согревавшем и ободрявшем подчиненных, перешел к сугубо деловому разговору. Закончил выводами. Еще раз похвалив Журавлева и Макеева и сообщив об успехах 3-й эскадрильи, напомнил; ведомый, надежно прикрывая ведущего в атаке, должен успевать внимательно следить за обстановкой в воздухе, не забывать о хвосте своего самолета. Стручалин не учел этого в полной мере...

После ужина составной длинный стол отодвинули в сторону. Началась программа. Для "затравки" ее начал сам Павел Иванович чечеткой. Затем зазвучали баян и скрипка Коржа и Трегуба, песни хором. Напоследок исполнили любимую песню Ивана Илларионовича Горбачева "Играй, мой баян". Запевал тенором Павлов, припев подхватывали все. Когда закончили петь, наступило молчание. В нем было что-то торжественное и трогательное. Казалось, каждый вспоминал сейчас И. И. Горбачева. Верные его примеру, летчики полка одержали сегодня блестящие победы во имя грядущего мира и счастья, о чем мечтал И. И. Горбачев и за что отдал свою жизнь.

Вечер, в течение которого летчики и поужинали, и подвели итоги боевого дня, закончился. Покинув столовую, они направлялись в землянки, чтобы поспать до утра и снова в бой.

На следующий день я нашел Павла Степановича Стручалина в одном из медсанбатов, в пяти километрах от линии фронта.

- Он у нас в шоковой. Пройдемте, - предложил мне начальник после того, как я представился.

Мы вошли в хорошо натопленную брезентовую палатку. Остановились у постели Стручалина. Узнать его было невозможно. Лежал он неподвижно на спине под серым солдатским одеялом. Руки, голова и шея забинтованы. Свободное от повязок лицо в ссадинах и кровоподтеках. Глаза закрыты припухшими синими веками. Безмолвный и неподвижный, он дышал часто, поверхностно, шумно. И никаких других признаков жизни.

Пытаюсь вступить в контакт. Называю имя летчика. В ответ он незамедлительно простонал. И снова затих. Было ясно: не спит и не в бессознательном состоянии, а в состоянии определенной заторможенности сознания, потому и не реагирует, пока предоставлен самому себе. Но все же отвечает реакцией, когда его побуждают к активности. Снова называю его имя. И снова тот же стон, но уже дополненный еле заметными подергиваниями бровей. Стручалин, вероятно, пытался открыть глаза. Но не выходило. Плотно сомкнутые отеком веки не подчинялись его усилиям. Ободряло еще одно: он узнал меня по голосу. Это признак ясного сознания.

Пульс у Стручалина частый, слабый, с перебоями. Кровяное давление низкое. Неожиданно летчик заговорил. Очень невнятно, неразборчиво. При этом он сознавал, что понимать его нелегко, и стал жестикулировать забинтованными руками. Видеть это мне было приятно: значит, исключены переломы и другие серьезные повреждения рук.

Боль в шее не позволяла ему приподнять голову от подушки, повернуться или сесть. Чтобы мы поняли, Стручалин касался слегка намокшей от крови повязки на шее и беспомощно разводил руками.

По опыту общения с ранеными летчиками на месте первой с ними встречи я догадался: Стручалин настоятельно хочет поделиться возникавшими в его сознании картинами недавно пережитого, рассказать, как все произошло, и узнать, что с остальными. Чтобы успокоить Стручалина, я сказал, что обстоятельства, при которых он был сбит, нам хорошо известны от товарищей, летавших с ним вместе, что все его друзья невредимы и беспокоятся о нем, рассказал об успехах Журавлева, Макеева, летчиков 3-й эскадрильи.

Павел Степанович был доволен. Мимикой изобразил нечто похожее на улыбку и тотчас снова затих, отключился. И снова из видимых признаков жизни одно дыхание: частое, поверхностное, шумное. Он как бы исчерпал себя. Обессилел и не мог больше поддерживать проявившуюся активность.

Тяжелое состояние пострадавшего напоминало колеблющийся огонек. Раненый находился на грани между двумя по-своему опасными стадиями травматического шока: возбуждением, с его усиленным расходованием энергетических запасов организма, и торможением, при котором все жизненно важные функции оказываются угнетенными, готовыми в любой момент угаснуть.

С моим коллегой мы обменялись понимающими взглядами: с эвакуацией он не справится, до устранения шока необходимо лечить на месте, в этой палатке вблизи линии фронта.

Кроме шока, множественных ушибов, ссадин и подкожных кровоизлияний у летчика было сквозное ранение шеи. Правда, крупные сосуды, нервные стволы, пищевод, трахея (дыхательное горло), шейный отдел позвоночника и заключенная в нем часть спинного мозга повреждены не были. Ранение в столь опасной зоне и с такими благоприятными последствиями вызвало у меня чувство радости. Да-да, иначе это чувство не назовешь. Я радовался, что летчик жив, что все страшные опасности сквозного ранения шеи миновали его. А с тем, что есть, можно и должно справиться. Надо только правильно действовать.

Мое настроение передалось и Стручалину. Больше того, он хотел, чтобы я знал от него самого: мой оптимизм его очень устраивает, служит для него моральной опорой. Об этом говорили мне и его жесты и слова, с трудом произносимые. Желая, вероятно, чтобы я лучше понял, он повторял их каждый раз, когда сознание прояснялось.

Перед тем как мне уйти, предстояло еще одно дело, казалось бы, небольшое, но очень важное: надо было получить согласие Стручалина остаться в палатке. Летчики при встрече со мной стремились домой. Если не в свой лазарет, то в морской госпиталь. С этим нельзя было не считаться, чтобы не травмировать психику раненого. Не сомневался и Стручалин: я обязательно заберу его. И разве можно было уйти ничего не объяснив?