Мариуш Вильк - Тропами северного оленя

• Название: Тропами северного оленя
• Автор: Мариуш Вильк
• Издательство: Изд-во Ивана Лимбаха
• Жанр: Эссе
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-89059-149-4

Объектом многолетнего внимания польского писателя Мариуша Вилька является русский Север. Вильк обживает пространство словом, и разрозненные, казалось бы, страницы его прозы — записи «по горячим следам», исторические и культурологические экскурсы, интервью и эссе образуют единое течение познающего чувства и переживающей мысли.

Север для Вилька — «территория проникновения»: здесь возникают время и уединение, необходимые для того, чтобы нырнуть вглубь — «под мерцающую поверхность сиюминутных событий», увидеть красоту и связанность всех со всеми.

Преодолению барьера чужести посвящена новая книга писателя. Чужой — всего лишь другой. Таковы саамы, маленький северный народ, среди которого писатель прожил некоторое время в 2005–2006 годах. Увиденные М. Вильком на Соловецких островах саамские лабиринты подвигли его начать это увлекательное путешествие.

---

Мариуш Вильк Тропами северного оленя

Памяти Янека Михальского

Подлинный дом человека —

не пристанище, а Дорога,

Жизнь есть путь, который

нужно пройти пешком.

Брюс Чатвин

Гоню свои мысли к северу, за горизонт,
словно стадо оленей.

О, олени моих мыслей
— это мысли моих оленей!

ПЕРВЫЕ СЛЕДЫ

Но они считают это более счастливым уделом, чем изнурять себя работою в поле и трудиться над постройкой домов и неустанно думать, переходя от надежды к отчаянью, о своем и чужом имуществе: беспечные по отношению к людям, беспечные по отношению к божествам, они достигли самого трудного — не испытывать нужды даже в желаниях.

Тацит[1]

Впервые следы саамов — каменные лабиринты — я увидел на Соловецких островах. С их помощью нойды[2] совершали свои экстатические путешествия на тот свет.

Саамские лабиринты представляют собой каменные спирально-концентрические постройки. На Соловках их более десятка. Лабиринт — что-то вроде храма у христиан, с той лишь разницей, что у саамов туда имел доступ только шаман — нойд. Пока он пребывал в трансе, паства оставалась снаружи. За пределами лабиринта.

Выход из лабиринта был обращен к западу, к загробной жизни. Если нойду удавалось выбраться наружу (задача непростая, особенно под воздействием мухомора), то он «путешествовал» по тому свету и общался с духами. У одних спрашивал совета, других просил о помощи.

Как правило, спустя несколько часов шаман приходил в себя.

Пока он, будучи в состоянии транса, совершал свое путешествие, тело его покоилось неподалеку в кустах. Никто не смел к нему прикасаться. Вернувшись, нойд помогал людям. Одних лечил, других отправлял на тот свет. Для саамов нойд был хозяином жизни и смерти.

На Соловках по сей день верят, что если турист заблудится в лабиринте, душа его навеки останется на островах.

В свое время соловецкий археолог Александр Мартынов устраивал на Заяцких островах для своих студентов «ночи Ивана Купалы». Брат Георгий[3] рассказывал мне, что в полночь они прыгали через костер и играли в «девичьи пляски в вавилонах».

«Вавилонами» православные называли саамские лабиринты потому, что язычники якобы загоняли туда девушку, право дефлорировать которую получал тот из мужчин, кому удавалось до нее добраться. Такой вот языческий обычай.

Некоторые ученые поймались на этот крючок, выдвинув гипотезу, будто бы северные лабиринты — «путь от девицы к женщине». Отсюда название — «девичьи пляски».

Академик Николай Виноградов в книге «Соловецкие лабиринты» писал, что каменным строениям саамов не удается найти объяснение, которое удовлетворило бы всех. Одни толкуют про девичьи пляски, другие утверждают, что это ловушки для семги, третьи предполагают, будто лабиринты — тропинки песен, с помощью которых нойды пытались перебраться в иной мир.

Что касается меня, я не склонен к однозначным выводам. Одно, как мне кажется, не подлежит сомнению: каменные лабиринты саамов — символы пути.

Во второй раз я столкнулся со следами саамов на Кузовах — островах в Белом море, между Кемью и Соловками. Это самый крупный на Севере храм сейд-камней.[4] Впервые мы попали туда с Василем на яхте «Антур», в разгар белых ночей. С одной стороны залива, между Немецким и Русским Кузовом, таяло над самой поверхностью воды расплавленное солнце, напротив наливалась светом луна. Пахло березовыми почками. Душераздирающе — как всегда в эту пору — кричали птицы. Едва мы бросили якорь, Василь принялся варить борщ. А я, не желая мешать сему колдовскому обряду, направился к северной стене Немецкого Кузова. Это самый высокий остров Белого моря. На его мощном гранитном склоне, крутыми террасами спускающемся к водяной кипени, стоят, словно на ступенях храма, священные камни саамов. Духи великих нойдов.

Стоят и словно глядят на север.

Потом мы бывали там еще много раз. В последний — сразу после смерти Редактора.[5] На Кузовах как раз полыхало бабье лето. Мох сделался особенно мягким, ягоды покраснели, словно покрылись стыдливым румянцем, а березы казались золотыми. Я присел на одной из верхних террас. Под ногами, далеко внизу бурлило Белое море, взбивая пену на овальных гранитных камнях. В ушах все звучал голос Брата:[6] «Только что умер твой старец из Мезон-Лаффита». Звучал отчетливо, словно Брат стоял за спиной… Я обернулся. За мной был сейд-камень. Потом я сообразил, что видел его в другом месте.

В своих северных скитаниях я еще не раз встречал священные камни. И в Заонежье, и на Терском берегу. Год назад в Вегоруксе саамский камень показали нам две девушки, из местных — они только что вышли из воды и всю дорогу отжимали волосы.

В последний раз сейд-камни я видел неделю назад на берегу священного озера саамов Сейдъявр[7] на Кольском полуострове. Вечером мы сидели с Наташей[8] возле палатки, у костра, на северном берегу озера у подножья горы Куйвачорр (то есть у самого подножья Куйвы, хозяина этих мест). За спиной у нас медленно заходило солнце, подсвечивая Нинчурт, Тавайок и Маннепахк. Над разделяющими их долинами и ущельями подымался туман. Позади несколько дней изматывающего маршрута, назавтра — возвращение в Ревду через перевал Эльморайок. В общем, мы сидели и угощались вином да соленым сигом. В какой-то момент выглянул из тумана Нинчурт — словно воспарил. Издалека гора напоминала две мощные груди Земли. Каждую венчал священный камень.

Потом были Бесовы Следки под Беломорском и сам Бес с огромным членом — саамские петроглифы, возраст которых насчитывает семь тысяч лет, — на гранитных плитах острова в устье реки Выг, у самого Белого моря. Мы с Василем видели их, когда шли по Беломорканалу на «Антуре». Васю впечатлил член Беса, меня — его следы.

В трехстах верстах отсюда — Бесов Нос. Знаменитая галерея наскальных рисунков периода раннего неолита. Великая саамская летопись-палимпсест, более тысячи петроглифов, высеченных в красноватом граните. Зачастую одни поверх других.

Удивительная книга!

Профессор Надежда Лобанова[9] из Петрозаводска утверждает, что карельские петроглифы — уникальное собрание охотничьего наскального искусства эпохи неолита. Мы познакомились на Бесовом Носе летом 1999 года. С неба изливался жар. Полный штиль. Онего мы пересекли — вширь, от Брусно до Беса, — не подымая паруса, на моторе.

Под Бесом стоял на рейде «Эколог» — экспедиционный катер Карельской академии наук. Мы бросили якорь у самого Носа. На мысе крутились какие-то люди, командовала ими невысокая дама в шортах. Это и была Надежда Валентиновна. Поначалу она отнеслась к нам недоверчиво, приняв за туристов — местное бедствие (они мусорят и разжигают на петроглифах костры). Польский акцент говорил не в нашу пользу. Лишь когда Надежда увидала на яхте книгу Владислава Равдоникаса[10] «Наскальные изображения Онежского озера и Белого моря» 1936 года, лед был сломлен.

С тех пор мы и дружим. Надя научила меня читать наскальные саамские письмена: где нужно смочить скалу водой, чтобы рисунок проявился, где — воспользоваться черной пленкой, чтобы свет падал косо, где — зеркало поставить. Не одну ночь мы провели в ее тесной квартирке в Петрозаводске, на улице Анохина, за разговорами о каменном веке и нынешних временах, об археологах и их книгах.

Надя многое рассказала мне об арктическом палеолите и о технике обработки каменных орудий; узнал я и о том, какую цену заплатили ученые за раскапывание чужих могил: Равдоникас спился и умер, всеми забытый, Линевский[11] окончил свои дни в сумасшедшем доме… В конце концов я сам задумался — подобно Чатвину[12] в «Тропах песен»: не тяготеет ли над археологией какое-то проклятие?

Несколько дней назад Надя подарила мне удлиненный камень, который сразу удобно лег в ладонь. Я почувствовал исходящее от него тепло. Волну энергии.

— Это тесло с Бесова Носа. Эпоха раннего неолита. Вот этим они и выбивали рисунки на скале. Возможно, делали записи?.. Можешь считать, что держишь вечное перо. Долото из коричневого кварца.

— Интересно, сумел бы Генри Миллер написать таким пером свою «Черную весну»?

— Жизни не хватит.

Слово «кварц» восходит к древнеславянскому «кварды», то есть «твердый» — это двуокись кремния, обычный кристаллический минерал. Сегодня его используют для производства стекла. В природе он встречается в разных видах — от прозрачного горного хрусталя до синеватых аметистов. Бывает и темно-коричневым (дымчатый кварц). Древние римляне делали из горного хрусталя линзы.

Возраст высеченных кварцевым долотом петроглифов на скалах Бесова Носа — более семи тысяч лет.