Пьер Шоню - Цивилизация классической Европы

• Название: Цивилизация классической Европы
• Автор: Пьер Шоню
• Издательство: У-Фактория
• Жанр: Культурология
• Год: 2005
• ISBN: 5-9709-0113-Х

Книга Пьера Шоню, историка школы «Анналов», всесторонне раскрывает цивилизацию Европы (включая и Россию) классической эпохи, 1630–1760 годов. Ученый рассматривает эту эпоху с двух точек зрения: с точки зрения демографии, бесстрастных законов, регулирующих жизнь огромных людских масс, и с точки зрения духовной истории, истории религии, искусства и мысли, формировавших сознание эпохи Предпросвещения.

---

Часть французских протестантов уступила вынужденно — compelle intrare, — более чем наполовину убежденная, что их слабость была путем Божьим, чтобы привести их к высшей истине, к более верной церкви престижа и континуитета.

Принудительные причащения 1685–1688 годов разрушили ее привлекательность. Как верить в искренность католицизма, который по доброму административному порядку и простой заботе о статистике силой заставлял своих колеблющихся грешников принять тело Христово, профанируя его? Те, что отреклись, совершили, согласно Жюрье, грех против Духа. Они были судимы и приговорены. Это проклятые, позитивно осужденные, которых более не могла искупить ни человеческая, ни божественная сила. Они полагали, что уступили аргументу другого и благодати. Но поскольку те, кто проповедует причащение гостией, самой сущностью тела Христова, согласились ради суетной статистики на профанацию тела Христова, более серьезную, чем под копытами лошадей лютеранских рейтар в истории разграбления Рима, значит, они лжецы, а их идол всего лишь ловушка сатаны. Они считали, что уступили благодати, но, одумавшись, ясно увидели, что уступили только страху и выгоде. Судимые и осужденные, таким образом, они понимали, что обречены. Таково было полное отчаяние Пелиссона. Меньшинство (элита элиты) согласится с идеей безвыходного положения, большинство (большая часть религиозной элиты) ответило полным отказом от невыносимого страдания. Следуя линии, намеченной Орсибалем, используя понятие порогов, которое я предложил в связи с исследованиями Луи Перуа о ларошельском диоцезе, можно на основании отмены Нантского эдикта, численности и поведения меньшинств, разбитых и включенных силой, как отмершие органы в живой организм, набросать карту очень рано начавшегося и растущего безразличия во Франции XVIII века. Бывшие гугеноты, ныне католики по принуждению, «не замедлят показать, — уточняет Орсибаль, как это понял Фенелон, после 8 марта 1686 года (запоздалое осознание, оно не сравнимо с более ранней мужественной трезвостью янсенистов), — зреющие грозные ростки в нации». И Дагессо был прав, указав, что «события рано или поздно заставили бы узнать, насколько опаснее не иметь религии совсем, чем иметь плохую», ибо католики, которые сопротивлялись апостольству своих реформатских соседей, кончили тем, что, как и они, отошли от ритуальной практики. Это значит, что к уже имевшемуся интеллектуальному превосходству они добавили теперь теории, которые в большей степени, чем кальвинизм, угождали человеческой натуре. Религиозная карта современной Франции отлично показывает значение отмены Нантского эдикта.

В тот момент, когда rabies theologica затмевало низменные соображения выгоды, принесенные конъюнктурой, возвратилось теоцентрическое христианство: где — посредством молинизма, где — через арминианское искушение к гротескной пародии на христианский гуманизм, к рецепту спасения. Поворот в диоцезе Ла-Рошели, который Луи Перуа отметил в 1702 году, произошел в период епископства Этьена де Шанфлура (1702–1724). Поворот — это также бедная апологетика XVIII века, запутавшаяся в проблематике мира, за которым она гналась из желания угодить. Неспособная бороться, она была неспособна, таким образом, предложить подходящий выход.

Но страница отмены эдикта была перевернута — перевернутая страница, незарубцевавшиеся раны, — когда обозначился другой тест на ортодоксию, такой же генератор непонимания и волнений: булла «Unigenitus». Устаревший «Формуляр» был уже недостаточен для политических ревнителей молинизма. В сущности, под прикрытием религии речь шла о сломе сопротивления августинианской, наиболее независимой фракции французского клира. И снова Франция. Небольшая богослужебная книга имела громадный успех во Франции XVII века и вне ее во всем католическом мире — «Моральные размышления о Новом Завете» ораторианца отца Паскье Кенеля (род. в Париже 14 июля 1634 года), до бесконечности переиздававшаяся в своем первоначальном виде как «Краткое изложение евангельской морали», небольшая книга Кенеля, датируемая 1671 годом; надо ли уточнять, что она получила всестороннее каноническое одобрение? Булла «Unigenitus», осудившая ее в самой торжественной манере, датируется 8 сентября 1713 года. Она цензуровала 101 положение Кенеля. Вырванный без убеждения у папского престола политической властью Версаля тест на ортодоксию буллы был составлен на скорую руку без особых рассуждений. Случилось так, что в поспешной и плохой редакции каноническая цензура добралась до текстуальных выдержек из Евангелий. Еще более, чем «Формуляр», булла «Unigenitus» развилась из диалектики перехода к абсурду. Можно ли было из верности магистерию в 1713 году перечеркивать традицию шестнадцати веков и подвергать цензуре Священное Писание? На сей раз чаша терпения переполнилась. Поднялась часть епископата. В 1717 году зарегистрировано четыре епископских воззвания плюс бесчисленное множество других, исходящих от клира второго порядка. Апеллянты, сторонники буллы, янсенисты, zelanti — между двумя открытый и составляющий третью партию ряд. Самые крупные папы XVIII столетия во главе с Бенедиктом XIV отдавали себе отчет в том, какой вред наносит злосчастная булла. Но они были бессильны перед рвением крайних и яростью преследуемых. Утрехтская схизма была все-таки меньшим злом. Гораздо серьезнее схизма внутренняя, которая, ни в чем себя не проявляя, повсюду разлила свой яд и дала миру пример церкви, где лучшие учат подозрительности, если не проповедуют ненависть. Не имея возможности отозвать буллу, вторая половина католического XVIII века заставила «Общество Иисуса» платить за ошибку, ответственность за которую не лежала целиком на нем. В решительный момент это стало наиболее непоправимым ударом. Самая большая и самая многочисленная из христианских церквей и, в рамках католической реформации, духовно самая богатая вступает в XVIII век, имея в своих недрах разъедающую ее язву. И тогда как философы начинают свои атаки, «Новые церковники» и «Иезуитское приложение» язвят друг друга к величайшей радости своих общих противников. Вместо Евангелия Любви — rabies theologica, затянутое возобновлением неуместных вчерашних ссор и набрасыванием удобной маски Гадины. Счастлив тот, кто, как Пьер Бейль (1647–1706), протестант из земли Фуа, умерший в городе Эразма, пирронический автор иронического «Словаря», по-видимому открывшего дверь Вольтеру, мог взывать от церквей плохо информированных, от церквей иерархизованных в порядке их малейшей неверности, от церкви, плохо осознающей свой грех против Евангелия, к Церкви невидимой, которую Святой Дух собирает из века в век во славу Царства Небесного. Но не обманулись ли сами протестанты, после Жюрье терзаемые его гневом, совсем как социниане и деисты, которые упрекали его за скептицизм вплоть до католиков XVIII века, не способных уловить духовные реальности вне пустых шаблонов и осмеянных институтов. Что касается реформатских церквей после 1700 года, они, кажется, впали в безжизненность, формализм и безразличие. Втайне деистский пасторский корпус, пасторы морализаторской Женевы, распространяющие весьма достойные вещи, лютеране, отсталые, как и янсенисты со своими старыми спорами, невежественные попы, политические православные епископы и пытаемые раскольники. «Раздавите Гадину», — твердил Вольтер. Христиане позаботились об этом лучше философов.

Исследование второй классической Европы должно показать воочию, что болезнь церквей идет прежде всего от внутреннего недуга. Этой несостоятельности церквей, способных предложить только карикатуру на самих себя, в большей степени обязана своими успехами философия, заместившая эту большую часть. И тем не менее, какая великая надежда питает 1670–1680 годы, когда едва ли не повсюду в конце долгого совместного пути, пройденного обеими сторонами, католики дошли до открытия и переживания религии благодати Божьей, протестанты же больше прониклись тайной церкви, в эпоху, когда Лейбниц и Боссюэ мирно беседовали, тогда могло показаться, что теоцентричные католики и церковные протестанты были близки к союзу церквей. Во всяком случае, надеялись на грядущее взаимопонимание. С этой надеждой rabies theologica и в особенности политическое искушение имели смысл. После 1685 года всякая надежда на согласие была оставлена на несколько столетий с риском привести к новым разногласиям.

И все-таки это не помешало осуществиться кое-где некоторому прогрессу. На основе систематического исследования превосходной модели диоцеза Ла-Рошель, проведенного Луи Перуа, можно сделать вывод, что по крайней мере во Франции религия прогрессировала в деревнях до 20—30-х годов XVIII века: религия более упорядоченная, более озабоченная практической моралью, менее суеверная, более просвещенная в главном. Достигнутая скорость — последний плод великого сдвига, связанного с приходом на службу почти повсеместно в 1660-е годы духовенства, подготовленного в семинариях. Какое-то время тело еще оставалось здоровым, но голова уже была поражена болезнью.