Павел Андреев - Самовывоз

• Название: Самовывоз
• Автор: Павел Андреев
• Жанр: О войне

Рассказы. Афганистан, 1979–1992.

Каждый ставит точку в одиночку.

Начало истории. Окончание — «Обратная связь».

---

Шас включает зачем-то свет в салоне машины — а, ищет диск, чтобы включить музыку. За окном машины темнота зимнего утра. Она превращает, освещенное изнутри лобовое стекло, в кривое зеркало, в котором отражаюсь я и сонно копошащийся Шас. Всматриваясь в дорогу, я невольно разглядываю собственное застывшее отражение.

Любая застывшая идея о чем угодно, почти всегда неверна. Самая свежая фотография — отражение в зеркале. Но и оно отражает нас однобоко — с одной стороны. Рассматривая собственное отражение, мы меняемся в ту или иную сторону — не богатый выбор перемен. Кому хочется быть «однобоким» и «плоским»? Надо «крутиться» — меняться, часто и по-разному.

Рассказывая самим себе о том, как все было, мы систематизируем свой опыт, свои переживания и формируем свой «альбом фотографий». Я вспоминаю маленькие черно-белые фотографии в дембельском альбоме — окна в прошлое, возможность посмотреть на прожитое со стороны. Смотри на свою фотографию из прошлого и делай выводы. Это лучше, чем рассматривать чужие фотографии на обелисках и понимать, что в их жизни ничего уже изменить нельзя! У нас был шанс умереть — мы его бездарно упустили. Зачем сейчас останавливаться?

Два бельгийца, братья Эмиль и Леон Наганы создали револьвер. Без легендарного револьвера системы Нагана российская история была бы неполной. Я часто задавал себе вопрос — кем бы мы стали, не «случись» в нашей жизни «рулетка» Афганистана?

Перегруженный реалиями сегодняшнего дня, я всегда представлял концепцию альтернативной судьбы в виде Боба, как скучающего олигарха, предлагающего нам с Баканом десять «лимонов» баксов за то, чтобы мы сыграли в «русскую рулетку» — приставляли к виску ствол семизарядного «Наган 1895» и нажимали на курок. Каждый исход считался бы отдельной историей. Всего вариантов было бы семь — каждый имел свою вероятность. Шесть из них привели бы к обогащению, а один — к статистике, то есть к некрологу.

Первый ход: вероятность выжить — восемьдесят шесть процентов. Второй ход — семьдесят три процента. Третий ход — шестьдесят три процента. Четвертый ход — пятьдесят четыре процента. Пятый ход — сорок шесть процентов. Шестой ход — сорок процентов. Седьмой ход — тридцать четыре процента. Достаточно было семь раз сыграть со смертью в рулетку, чтобы за два года, под дембель, приблизиться к статистике «рассыпухи» в своем РД! Вы представляете сколько надо сделать ходов с этой игре, чтобы получить результат в ноль процентов выживаемости — не менее тридцати! Тридцать «зигзагов удачи» за пятьсот пятьдесят дней афганского военно-полевого быта (два года минус шесть месяцев в Союзе — в среднем), получается один «зигзаг» каждые…восемнадцать дней? Тридцати «боевых» за полтора года могло вполне оказаться достаточно, чтобы «устроиться» раньше своих сверстников — за счет собственных «зигзагов». Без «зигзагов» — можно служить вечно!

Проблема в том, что в действительности статистика войны четко отслеживает только один вариант этой альтернативной истории — погибших. Другие шесть вариантов оказываются за кадром — даже раненные. Но думающий человек может легко судить о них. Это требует определенного самоанализа и личной смелости. Со временем, если мы с Баканом продолжили бы играть в эту «рулетку», нежелательные альтернативные варианты нашей судьбы, скорее всего нас бы настигли.

Взгляните в связи с этим на повсеметсное распространение феномена людей, которые становятся стариками уже к тридцати годам. Это люди, которые не понимают, почему их беспокоит что-то смутное, почему их существование кажется катастрофически лишенным чего-то, почему они себя чувствуют так, словно их затягивает в какую-то безымянную пучину? Даже если двадцатипятилетний играл бы в эту «рулетку», скажем раз в год, у него было бы мало шансов дожить до своего пятидесятилетия.

Тридцать «зигзагов» за двадцать пять лет — это надо постараться. Однако, если таких людей много — например, есть тысячи таких игроков из бывшей сороковой армии, — то будет несколько чрезвычайно богатых людей из числа «афганцев» и очень большое кладбище их соратников.

Десять «лимонов» баксов, полученных за такую игру в рулетку, не имеют той же ценности, что десять «лимонов» баксов, заработанных старательным Баканом за время работы проходчиком на урановой шахте. В Аксу тоже своя «рулетка» и ее реальность намного хуже «русской рулетки», сыгранной нами в Афгане!

Во-первых она посылает убийственную пулю гораздо чаще, как если бы у револьвера были сотни и даже тысячи гнезд в барабане вместо семи. После нескольких попыток забываешь о существовании пули, чувство ложной безопасности парализует страх — кажется, что происходящее с другими не обязательно случиться с тобой.

Во-вторых, в отличии от хорошо определенной и точной игры вроде «русской рулетки», где риск понятен каждому, кто способен умножать и делить на семь, барабан реальности увидеть невозможно. Мы стремимся к богатству, но не видим самого процесса, вот почему не видим риски и никогда не думаем о проигравших. Игра кажется ужасно простой, и мы продолжаем играть в нее беззаботно. Барабан рулетки, вращаемый реальностью — о нем мы обычно не знаем ничего…

Всю мою службу, до взрыва, мы прослужили вместе с Баканом. Боб, имевший до армии опыт пребывания в местной «малолетке», сильно отличался в своих стремлениях от нас с Баканом. Поэтому не удивительно, что он единственный, кто с нашего призыва ушел старшиной. Я не скажу, что он воевал меньше, чем мы — это не правда. В засаде и рейдах он был с нами наравне, но в расположении батальона Боб выделялся своей гениальной зековской приспособленностью. Он не унижался, не лебезил, но всегда был в стороне от нас, рядовых, и поближе к командирам — выстраивая тонкие нити интриг за счет мародерских штучек и ловких коммерческих операций со сгущенкой. Боб «попал» два раза. Первый раз, когда после возвращения с засады, Бакан, родной брат, поймал его, когда они, закрывшись с каптером роты, вдвоем, в тихую, жрали жаренную картошку. Что такое жареная картошка с молоком в Афгане надо рассказывать? Бакан подрался с Бобом и это был их первый такой настоящий бой! Разнимать их я перестал давно — после одного случая. Когда они оба, перепачканные грязью из пыли и собственной крови, похватав автоматы, кинулись на меня, утверждая, что это их личное СЕМЕЙНОЕ ДЕЛО и другим нет места в их разборках. Тогда я понял, что они не шутят, готовые на время примириться ради борьбы за свое право убивать друг друга! Второй раз Боб «попал» когда пытался задержать нас с Баканом — сержантов, выносивших табуретки из ротных палаток. Мы шли смотреть кино! Он уже тогда был почти старшиной роты и рвал попу, не понимая, что он теряет ради этих «соплей» на погонах. Тогда же я и разбил о голову Боба свою табуретку, а Бакан, сначала поддерживая мою сторону в этом споре, но потом, защищая неправого брата в неравной драке, разбил свою табуретку о мою спину. Тогда я послал их обоих. В тот день развалился наш союз. Через месяц желтуха свалила Бакана, потом, следом за ним, взорвался и я. Из двух братьев только Боб был ранен и вернулся домой с медалью «За отвагу»…

Простые пацаны, свободные от сомнений по поводу своего будущего. Мы быстро поняли не хитрую истину: ближайшее будущее будет таким, каким мы договоримся его видеть, но если один из нас изменит свое мнение о своем будущем — будущее каждого из нас изменится. КТО-ТО ИЗ НАС ИЗМЕНИЛ СВОЕ МНЕНИЕ О НАШЕМ БУДУЩЕМ — ТОГДА, ЛЕТОМ 1982 ГОДА!..

Нет воли — нет свободы

Боб досиживает свой срок в исправительной колонии, которая находится, там же, где живет и его брат Бакан. Исправительное учреждение находится в экологически неблагоприятном районе, если не сказать больше — на грани экологического бедствия. С восточной стороны от учреждения находится ТЭЦ, которая регулярно ежемесячно выбрасывает в воздух дым с золой и пеплом из труб. При дуновении ветра с востока на северо-запад вся зола и пепел из труб ТЭЦ, как из кратера разбушевавшегося вулкана, падает на одежду и кожу сотрудников и осужденных. Практически невозможно дышать. Кожные покровы людей приобретают грязный вид. При попадании на одежду, остаются следы золы, которые трудно удалить. А носить светлую одежду практически невозможно. Понятно, что при такой ситуации у жителей просто нет желания выходить на улицу, но работа обязывает. Приходится одевать на лицо маски. А с северо-западной стороны находится кислотно-щелочной завод по обработке и выщелачиванию золотой руды. При ветре с дождем на головы людей попадают частицы воздуха с кислотным содержимым. На губах привкус кислоты, земли. С севера при ветре несется урановая пыль с рудника.

Вся прилегающая к учреждению территория во время ветров покрывается слоем золы и пепла. Высаженные цветы погибли. Деревья покрыты серой пылью, растут плохо. Окна в учреждении открыть не представляется возможным из-за попадания пепла и пыли в помещение. Нет воздухообмена. Людям приходится по несколько раз в день вытирать подоконники и стекла, очищая от пепла и пыли. Эта ситуация усугубляется во время жары. Данная экологическая обстановка вокруг учреждения вызывает опасность возникновения различных заболеваний. Все чаще стали сотрудники и осужденные обращаться с жалобами на зуд кожи, глаз, насморк, сухой кашель, першение в горле, выпадение волос на голове, проявление аллергических реакций на коже, обостряются все хронические заболевания или возникают новые. Постоянное попадание в бронхи, в легкие мелкодисперсной пыли из золы и пепла, кислотный дождь с урановой пылью вызывают такие заболевания как пневмокониозы, аспергиллёзы легких. Подобные заболевания характерны и для шахтеров. Но вся проблема в том, что ни сотрудники уголовно-исполнительной системы, ни сами осужденные не являются рабочими шахт. Ну, и подопытными кроликами, надо думать, тоже. А что можно говорить о жителях поселка? Согласитесь, когда слой пепла и золы на тротуаре величиной примерно пять сантиметров — говорить просто больше не о чем. Если гражданин находится в условиях заключения, ответственность за его жизнь должно нести государство, поскольку именно государство ограничивает его в личной свободе.