А. П. Лебедев - Духовенство в Древней Вселенской Церкви

• Название: Духовенство в Древней Вселенской Церкви
• Автор: А. П. Лебедев
• Жанр: Религиоведение

Исторические очерки А.П. Лебедева, Профессора Московского Университета

ДУХОВЕНСТВО ДРЕВНЕЙ ВСЕЛЕНСКОЙ ЦЕРКВИ (от времён апостольских до IX века)

Источник: http://www.agnuz.info/library.html

---

Задача официальных нотариев состояла не только в том, чтобы записывать ход прений и речи членов собора, но и в том, чтобы на основании имеющихся у них записей выработать окончательный вид актов. По всей вероятности, это делалось очень скоро. Каждый такой акт в окончательном его виде прочитывался на соборе, по крайней мере так нужно думать. Принимались ли при этом во внимание записи частных нотариев — сказать трудно; но нужно полагать, если открывалась в этом надобность, обращались и к этим записям, если, например, какой-нибудь епископ находил, что официальные нотарии не точно передали слова, произнесенные им на соборе. Однако же и окончательный вид актов не мог гарантировать составителей его от посторонней критики. Могли найтись, и действительно встречались, недовольные актами, даже по окончании их составления. Нужно знать, что сторона, обвиняемая и подвергающаяся суду на известном соборе, во время производства дела вела свои записи происходившего; и в случае, если она находила, что записано в актах не то и не так, что и как происходило на деле, она заявляла протест против нотариев и требовала сличения своих записей[973] с актами собора. Интересно отметить, что и свидетели, явившиеся со своими показаниями на собор, в случае, если они находили, что их слова искажены в актах, со своей стороны тоже заявляли протест против составителей актов.[974]Таким образом, акты соборные не избавлялись от действия общественного контроля и тогда, когда собор закончился и акты его получили окончательную редакцию; само собою разумеется, что в случае подобного рода протестов имелось в виду доказать, что акты «злоумышленно изменены нотариями».[975] Из этого видно, что дело нотариев, дело записывания прений и речей соборных, а также составления окончательной редакции актов требовало от них большой внимательности, терпения, честности и правдивости, словом, всего того, что могло бы гарантировать историческую достоверность таких важных документов, как акты соборные. Эти документы рождались на свет при таких условиях, которые, судя по-человечески, могли давать ценный, в научном отношении, плод. Подлежащие власти и еще более сами нотарии прекрасно знали, что заявления протестов против верности актов дело очень серьезное. Один патриарх, ввиду одного подобного протеста, внушительно говорил нотариям: «Замечайте вы, нотарии, потому что против вас идет спор». Сами нотарии, в случае вышеуказанных протестов, говорили: «Составление актов притягивает нас к делу, потому что они составлены не другим кем», и прибавляли: «Нам предстоит опасность не за маловажное».[976] Но какому наказанию подвергались провинившиеся, мы не знаем.

Совершеннейшей редакцией актов считалось, когда «сказанное записано, а потом прочтено и вновь перечитано», и когда «содержащееся в документах (актах) истинно и ни одного слога не прибавлено и не убавлено».[977] Но едва ли нужно говорить, что такая фотографическая и фонографическая точность в действительности вещь недостижимая. Это хорошо сознавали и лица, соприкосновенные к такому делу, как составление и редактирование актов. Об этом не молчали ни епископы, ни государственные люди, ни нотарии, ни свидетели происходившего. В мире нет совершенства, как известно. Встречались разные случаи, в которых обнаруживалось этого рода несовершенство. Прежде всего, часто случалось, что сказанное кем-нибудь одним, каким-нибудь одним членом собора, считалось и отмечалось, как общее мнение всех собравшихся. Один нотарии, ввиду возникшего протеста, говорил: «на таких святейших соборах часто случается, что один из епископов скажет что-нибудь и сказанное одним записывается и принимается за сказанное всеми вместе».[978] Но еще более происходило отступлений от истины, когда кому-нибудь на соборе приходилось пересказывать чужие слова и речи. В таких случаях, если впоследствии открывались какие-либо ошибки в передаче чужих речей, то ответчики заявляли: «едва ли кто из знаменитейших риторов (т. е. учителей красноречия) достиг бы того, чтобы передать и пересказать кому-либо чужие слова»; или же они в свое оправдание замечали: «кто может другому передать чужие слова его собственными словами, а особенно самый смысл, какой он вложил в них?».[979] Некоторые жаловались на то, что находясь в таком собрании, как св. собор, они естественно терялись и не могли вполне владеть своей речью, а между тем нотарии, исполняя свою обязанность, вопреки надобности «записывали и то, что говорилось в смятении, не пропуская ни одного слова».[980] Случалось и так, что прения присутствовавших на соборе епископов принимали очень бурный характер, возникало смятение, так что нотариям нельзя было записывать всего, что говорилось спорившими. При одном случае, по словам одного епископа, на соборе, на котором он присутствовал, «произошло смятение (συνχυσις, υορυβος) и бывшие позади не знали, что делалось впереди», так что «собор расстроился». При такой суматохе естественно оказывалось, что иные речи оставались «вовсе незаписанными».[981] Но очень нередко бывало и то, что епископы говорили нечто и такое на соборе, что не считалось заслуживающим записывания. Вообще различали: «что должно записывать (вносить в протоколы) и чего не должно». Но такое внимание, по-видимому, оказывалось одним епископам, т. е. они одни имели право взять свои слова назад, если находили это нужным. Нотарии Аэций при одном случае утверждал, считая это замечание как бы общим правилом: «присутствующие на соборе святейшие епископы, как бы в общей беседе и в виде совещания, часто говорят много такого, чего не дозволяют записывать». Иногда какой-либо епископ в извинение того, что его слова не находили себе места «в документах», говорил, что сказанное им было «сказано в разговорах, а не в виде приговора» (διαλεγομενος = disputans, ουκ αποφαινομενος.[982] Без сомнения, члены собора заботились в указанных случаях о том, чтобы не попадали в протоколы или такие их слова, которые мало относились к делу, или такие, которые не отличались основательностью, вообще все такое, от чего, быть может, тотчас же отказывался и сам произносивший известные слова или суждения. Встречалось и вот еще какое явление: какой-нибудь епископ, ораторствовавший на известном заседании собора, потом, когда заседание закончилось, находил, что он наговорил много лишнего, чего говорить не следовало бы, а потому тайком обращался к официальным нотариям с просьбой изменить, иначе изложить его речи в записях.[983] Само собой понятно, что такой поступок считался неблаговидным. Случалось, хотя кажется и очень редко, что все отцы собора находили, что не следует вносить в акты какой-либо документ, как представляющий нечто компрометирующее его деятельность. Так, по воле отцов, на соборе Халкидонском, не занесено было в протоколы его первоначальное христологическое определение (ορον, ον εδοξε μη ενταγηναι τοίς δε τοίς υπομνημασι),[984]которое вышло неудачным, так как оно «было не хорошо составлено», по выражению актов, и так как оно породило безмерные споры, грозившие роспуском собора. Наука не может не сожалеть, что этот документ не дошел до нас: он, без сомнения, немало пролил бы света на деятельность этого замечательнейшего собора. Сохранившееся же до нас христологическое определение Халкидонского собора есть вторичное определение, заменившее собой неудавшееся первое.

Деяния соборов носили название: τα υπομνηματα, αι πραξεις τών υπομνηματων (acta).

Как составление соборных актов, так и их хранение вверялось нотариям. И они, по-видимому, были очень ретивыми их хранителями. По крайней мере, известен случай, когда они долго отказывались принести акты одного собора в заседание другого собора. Пользуясь тем, что требование это выходило от отдельных лиц собора, главным образом от представителя светской власти, нотарии отнекивались исполнять приказание. Они долго ломают голову над вопросом: «принести или не принести им акты?» И только тогда перестают возражать и оттягивать дело, когда весь собор единогласно, с патриархом во главе, приказал им не медлить более и доставить акты на собор.[985] Однако же, как ни ретивы были эти хранители, и у них, нотариев, иногда происходило хищение вверенных их охране документов...[986]

Самым надежным хранилищем актов соборных справедливо считались императорская библиотека и императорский архив в Константинополе.[987] Особенное внимание правительства было обращено на сохранность актов Вселенских Соборов в подлиннике. Отметим следующий случай. В царствование императора Юстиниана II обнаружилось, что подлинный экземпляр актов VI Вселенского собора каким-то образом очутился в частных руках. Император находит, что это непростительный беспорядок и что хранителем этих актов должен быть ни другой кто, а сам он. Затем он собирает собор из духовных и светских лиц. Акты отбираются у тех лиц, к которым они почему-то попали, торжественно прочитываются здесь и запечатываются; император сам берет на себя хранение актов; причем он заявил: «эти бумаги мы всегда будем сохранять неприкосновенными и неизменными, доколе положено Богом пребывать в нас нашему духу».[988] Но и внимание, с которым относились сами императоры к делу сохранения актов Вселенских Соборов, не предотвратило эти акты от разных печальных случайностей. Вот пример. Во время чтения актов V Вселенского собора на заседаниях Шестого Вселенского собора открылось, что в них заключаются некоторые статьи еретического монофелитского характера. Возникла нужда определить: действительно ли эти статьи внесены были сюда в свое время (т. е. были подлинны) или же они представляют подлог последующего времени? Собор VI Вселенский внимательно занялся этим вопросом и благодаря тому, что в патриаршей библиотеке оказался другой экземпляр тех же актов V собора без соблазнительных добавок, а также на основании некоторых соображений доказал, что экземпляр актов V собора, ранее внесенный на VI Вселенский собор для прочтения, искажен злонамеренной рукой и содержит в себе некоторые подложные документы.[989] А печальнее этого, рассказанного нами факта то, что акты Пятого Вселенского собора совсем не дошли до нас в оригинале и наука нашего времени принуждена довольствоваться плохим, не имеющим компетенции, латинским переводом этих актов.[990] Да, кстати сказать, текст и композиция актов и других Вселенских Соборов позволяют желать очень многого. Например, VIII «деяние» Халкидонского собора по делу Феодорита Киррского справедливо признается состоящим из «быстро следующих одно за другим и взаимно исключающих себя противоречий», его называют таким актом, в котором «все движется в каких-то антиномиях, спутано до неразличимости».[991] В тех же актах Халкидонского собора во II его деянии находится собрание святоотеческих свидетельств в пользу определенного разумения христологической догмы:[992] но, по мнению известного ученого Манси, все эти свидетельства будто бы «не были читаны на соборе и напрасно внесены в акты», конечно, в послесоборное время.[993] Далее между вторым и четвертым деянием, на которое нужно смотреть как на действительное продолжение второго (3-е деяние имеет специальный предмет), нет связи, причем требования, которыми открывается четвертое деяние, не находят соответствующих действий и заявлений в дальнейшем течении истории собора.[994] Мы не говорим уже о взглядах на акты этого собора Винченци, Гарнака. Всего не перечтешь. Вообще нужна серьезная и дружная работа над текстом актов Вселенских Соборов, нужна острая критика композиции этих актов, но это дело будущего, если только время для этого уже не прошло, ибо в наше время ни одни миряне оставляют старые пути и изыскивают какой-то «новый путь»...