Виктор Петелин - Жизнь Шаляпина. Триумф

• Название: Жизнь Шаляпина. Триумф
• Автор: Виктор Петелин
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2000
• ISBN: 5-227-00533-8

Знаменательное шествие великого певца по стране и миру продолжалось до тех пор, пока жизнь в России стала для него невозможной. О творчестве великого певца в первой четверти двадцатого века, когда страну сотрясали исторические события, изменившие все ее социально-экономическое устройство, о его отношениях с другими выдающимися деятелями русской культуры, о тех обстоятельствах, которые заставили его отправиться в эмиграцию, о его победах и потерях в эти годы рассказывает в своей книге писатель и литературный критик.

---

– Такая поддержка, Владимир Аркадьевич, многого стоит… Без поддержки в наше время пропадешь, даже если что-то и можешь сделать на сцене, а тут на каждом шагу ставят подножку. Вот согласился я декламировать «Манфреда» в концерте Московского филармонического общества под управлением Зилоти, Астарту исполняла Комиссаржевская, привлечены были и другие известные и талантливые силы; давно все готовились, вещь-то необычная в нашем репертуаре. А что получилось? У зрителей – полный успех. Горький сказал мне, что первый раз я читал хорошо, а второй – изумительно. И что же? Открываю уже здесь, в Петербурге, наши газеты, опять все тот же Кашкин брюзжит: конечно, интересно было послушать господина Шаляпина, в первый раз выступавшего в роли декламатора; конечно, он обладает некоторым сценическим талантом, мог бы сыграть на драматической сцене, но зачем он выступает как декламатор, зачем он лишает себя тех прав и преимуществ, какие предоставляет ему искусство пения. Видите ли, этому почтенному господину не нравится декламация под музыку, видите ли, это ему представляется жанром слишком искусственным, почти противоестественным… Понятно, что многое ему показалось бесцветным, и паузы ему слышались не на месте. Не люблю критиканов, – уже раздраженно сказал Шаляпин.

Теляковский читал эту статью К. Н. в «Московских ведомостях», все, конечно, знали, что за этими инициалами скрывался иной раз Н.Д. Кашкин, но почтенный профессор очень деликатно высказал свою точку зрения. И как же не заметил этого Шаляпин?

– Федор Иванович! А вы разве не заметили, сколько прекрасных слов Николай Дмитриевич высказал по поводу вашего «Манфреда»: и то, что, несмотря на невыгоду своего положения, – ну действительно, оперный певец оказывается в роли декламатора, – Шаляпин выполнил свою задачу великолепно. Он вспоминает выступление знаменитого Поссарта на сцене Большого театра и утверждает, что ваше исполнение выше. Что ж вам еще нужно? Ну, сказал, что не все у вас одинаково хорошо, но зато драматические моменты были переданы с такой силой и искренностью, каких не было у других декламаторов. И вообще такого впечатления не производили другие декламаторы…

– Владимир Аркадьевич! Я ж не о том… Как-нибудь переживу эти уколы, я о другом говорю – стоит что-нибудь сделать не так, как привыкли, тут же начинают указывать русло, по которому надо плыть. А мне хочется попробовать плыть по мной найденному, по мной проложенному руслу. Может, я сломаю шею, но вот хочу плыть по своему, никем не подсказанному, незаезженному руслу. И таких, как я, много сейчас появляется на Руси… Ну кто думал четыре года тому назад, что Художественный театр с никому не известными Алексеевым и Немировичем-Данченко во главе станет властителем дум современного общества? А сейчас Станиславский и Немирович-Данченко – сила, с которой все считаются. А кто знал тогда Максима Горького, а сейчас сам царь отдает приказ, чтобы лишить его звания академика. А сколько молодых художников появилось, которые ломают наше представление о живописи, о театральных декорациях. И сколько раз я вас просил заново поставить некоторые спектакли, ведь тошно смотреть на эти банальные, блеклые декорации, старые костюмы…

– Федор Иванович, я как раз и пытаюсь это сделать, но если б вы знали, как трудно ломать устоявшееся, некоторые даже талантливые артисты не принимают этой художественной новизны, они желают играть и петь в привычной для них обстановке. Вот задумал я поставить по-новому «Гибель богов»…

– Вот Вагнера вы больше любите, чем Глинку и Мусоргского, ишь, начали с «Гибели богов»…

– Дойдет очередь и до «Бориса», Федор Иванович, поймите, репертуар в театрах зависит не только от меня…

Теляковский искренне хотел преобразований в императорских театрах, но столько препятствий стояло на этом пути – и прежде всего мнения императорской фамилии; каждый из ее членов мог вмешаться в репертуар театров, высказать свои пожелания, которые становились для него законом.

– Вы, Федор Иванович, упрекнули меня за «Гибель богов», а знаете, сколько я пережил из-за этой новой постановки… На свой страх и риск заказал я декорации и вообще подготовку нового спектакля молодому художнику Александру Бенуа…

– Михаил Васильевич Нестеров недавно много мне говорил о нем, когда я у него был в Киеве.

– Он, конечно, сделал очень талантливые эскизы, поделился со мной своими замыслами, наброски посмотрели, все шло как положено, убедил меня, что все будет хорошо.

– И что же? Вроде бы много говорят о предстоящем спектакле, я читал в газетах, – заинтересовался рассказом Теляковского Шаляпин.

– Да, вроде бы. Но будто вы не знаете наших премьерш… Приехала из Парижа Фелия Литвин, посмотрела на декорации, на костюмы и решительно отказалась участвовать в спектакле. Сегодня 20 декабря, а в конце декабря премьера… Вот и крутись между художником и Фелией, уговаривай и того и другого.

– Интересно, что ж такого сделал Бенуа, что Фелия отвергла?

– Много свежего внес он в постановку по сравнению с теми, которые мне доводилось видеть в Германии и Париже. Прежде всего, Александр Бенуа доказал мне, что в постановках в Мюнхене и Франкфурте, считавшихся образцовыми, профессиональные декораторы показали свое полное невежество в создании залы Гибихунгов, у них, дескать, не получилось ничего путного даже с археологической точки зрения: все-таки царственные чертоги должны быть первобытными. Александр Бенуа создал весьма убедительную картину: эти хоромы он составил из массивных каменных глыб, на которых покоится сложное сооружение из темных от древности бревен, украшенных таинственной резьбой. Действительно, можно было поверить, что именно в таких грандиозных и одновременно жутких хоромах могли обитать такие грандиозные существа, как Гунтер, Гудруна и Хаген. И я поверил в Бенуа, надеялся, что он сделает все так, как надо. А получилось совсем не так, как я ожидал. Приехавшая Фелия заявила, что она привыкла исполнять Брунгильду, у нее отработан каждый жест, каждое движение, а в новой постановке перед ней то и дело возникают новые задачи. Помните, по традиции Брунгильда выходит из правой от зрителей кулисы, а Бенуа придумал замечательную сцену – Брунгильда и Зигфрид появляются при первых лучах солнца словно бы из недр священного леса. Торжественно выходят, помните, музыка-то ликующая…

Шаляпин молча кивнул.

– Бенуа создал картину, которая соответствует замыслу композитора, а она ни в какую, заупрямилась, устроила сцену, отказывалась петь, если не сделают так, как она привыкла. Но это еще полбеды… Бенуа создал очень красивый для нее костюм, долго бился, по его словам, над его изобретением, чтобы и скрыть ее полноту, и добиться художественной выразительности. А она подняла крик – хочу выступать в привычном костюме, а этот костюм ее похож на ночной пеньюар, при этом еще и трен, и талия в рюмочку.

– Серов, простите, перебиваю вас, здорово изобразил ее – могучая грудь под самым подбородком, а талия… Ну про какую талию можно говорить в этом случае…

– Художник попытался разрушить шаблон, нашел что-то новое, свежее, а она заупрямилась. Конечно, послали за мной. Пришел, чувствую, смертная скука разливается на сцене, подошел к роялю на авансцене и сыграл вальс-импровизацию на тему вагнеровского «Кольца»… Не знаю, понравилась ли действующим на сцене лицам моя шутка, во всяком случае, Бенуа и особенно Феликс Блуменфельд оживились, только Направник, как всегда, хмурился, ну это и понятно, ведь он не любит Вагнера, это он не скрывает. Так, полный добрых намерений примирить конфликтующие стороны, я пытался выяснить претензии Фелии Литвин; без нее, конечно, не может быть спектакля, и она это хорошо понимает, она – лучшая Брунгильда. Выяснил все ее претензии, пригласил в кабинет Александра Николаевича, который сначала отказывался что-либо менять в своей постановке, но потом мне удалось его уговорить изменить первую картину. Пришлось долго его уламывать; сейчас только что был у меня, переделал весь фон первой картины, пещеру поместил на самом первом плане, а на дальнем плане дал возвышенности и скалистую стену. И хорошо получилось; и Фелия все-таки выйдет из своей кулисы, как она привыкла.

– И она даже не попробовала примерить свою роль к новой обстановке и к новому костюму?

– Нет! Я ж вам говорю, подняла такой шум, что сразу побежали за мной. Можете себе представить мое состояние: премьера назначена, а тут такие раздоры… Я просто перепугался и еле-еле уломал Бенуа изменить действительно прекрасную картину первого действия и действительно прекрасный костюм.

– Значит, Владимир Аркадьевич, она не почувствовала значимости новизны в своей роли. Значит, нужно было объяснить, растолковать, какие выгоды она как артистка может извлечь из этой новой обстановки. Она ж так талантлива… Допустим, я привык к каким-то деталям, подробностям пейзажа, сцены… А тут мне предлагают нечто новое… Я уже как бы не в своей привычной тарелке. Но я должен сначала почувствовать это, сравнить с тем, что мне уже известно. А может, в новой обстановке у меня получится лучше, свежее, а может, и голос будет звучать совсем по-другому. Надо ж сначала попробовать, а уж потом отказываться или принимать. Но такая, как Фелия Литвин, имеет право на свое понимание роли…