Клара Лучко - Я - счастливый человек

• Название: Я - счастливый человек
• Автор: Клара Лучко
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5–9697–0153–Х

Книга мемуаров народной артистки СССР Клары Степановны Лучко (1925–2005), названной Международным биографическим центром Кембриджа (Англия) «Женщиной тысячелетия», — это яркий, эмоциональный рассказ о ее жизни, о людях, которых она знала и любила, о работе в кинематографе, о замечательных режиссерах и актерах — С. Герасимове, И. Пырьеве, В. Пудовкине, И. Хейфице, Т. Лиозновой, С. Юткевиче, Л. Орловой, Н. Крючкове, Е. Урбанском, И. Смоктуновском, Л. Быкове, о встречах с мировыми знаменитостями — Дж. Неру, П. Пикассо, Ф. Леже… «Ах, как хочется иногда, чтобы время остановилось!» — восклицает КЛучко на первых страницах. И ей удалось это сделать в своих воспоминаниях.

---

А у театральных актеров есть свой дом — театр. Плохой или хороший, но это дом. Это плановые премьеры. Это осязаемая, твердая почва под ногами. А в кинематографе почва очень зыбкая.

Но зато если спектакль смотрят пятьсот, ну от силы тысяча человек, то у фильма зрителей — миллионы. И популярность киноактера не может сравниться с популярностью актера театра.

Люди узнают на улице, здороваются. На встречах они задают вопросы, спрашивают совета. Ощущаешь, что ты нужен, что твой совет для кого‑то крайне необходим. Что роли, которые ты играешь, могут послужить примером для человека. Подчас важно даже то, в каком душевном состоянии зритель приходит в кинотеатр. Я это ощутила на себе. Ведь я не только актриса, я зритель.

У каждого человека случаются в жизни черные полосы. Как раз в такую пору я смотрела «Красную пустыню» Антониони. Фильм о том, как люди не понимают друг друга, будто говорят на разных языках. Многим картина показалась скучной, сложной. А я, переживая почти то же состояние, что и герои картины, сидела как зачарованная.

Мне эта картина помогла. Я поняла, что можно выйти из сложного состояния и что в конце концов кто‑то тебя услышит.

Я ехала поездом на съемку в Алма — Ату. Чуть ли не трое суток. Вначале смотришь в окно — какая огромная и прекрасная страна, как меняется ландшафт. Проезжаешь мимо больших и малых городов. Мелькают станции и разъезды. Но постепенно, несмотря на мелькание за окном вагона, начинаешь ощущать однообразие. В особенности когда слева и справа — выжженная степь и солончаки. Никого не видно. Иногда кибитка промелькнет, иногда табун лошадей… И больше никого. Кажется, что недалеко и до края света.

Проводница объявила, что сейчас будет маленький полустанок, где продаются дыни. Пассажиры оживились, обрадовались. Я тоже взяла деньги и, как только поезд остановился, вышла на платформу.

Я подошла к старой казашке, торгующей дынями. Она сидела, скрестив ноги, в бархатном полупальто, в цветных шароварах.

— Апа, почем дыни? — спросила я.

Она посмотрела на меня и улыбнулась. А зубы у нее через один. Один есть — другого нет, один есть — другого нет…

— А Абдулай где? — неожиданно спросила она, и глаза ее заблестели.

На диком полустанке, на краю света эта женщина не то что не засомневалась: артистка — не артистка, я — не я, — она улыбнулась и спросила: «А Абдулай где?»

— В Москве остался, — отшутилась я.

— Сколько показывали, столько и смотрела. Возьми дыню, деньги не надо…

О такой популярности театральные актеры и мечтать не могут.

Мы должны быть благодарны зрителям за то, что они нас помнят и любят. Мы должны это ценить и не обманывать их, не разочаровывать. Это очень важно.

И еще. У актера должно быть профессиональное обязательство. Обещал — сделай. Зритель не знает, здоров ты или болен, хорошее настроение у тебя или плохое. Если ты дал согласие, если тебя ждут, забудь про настроение и болезни.

Меня пригласили на творческую встречу в Каширу. Всего‑то часа два от Москвы. Пришла за мной машина, и мы поехали. За рулем мужчина средних лет. Любит поговорить, любопытный. А за дорогой не смотрит. И на одном из поворотов мы врезались в фургон.

Я на миг потеряла сознание. Администратору стеклом порезало лицо. Шофер выскочил, видимо в шоке, и удрал. А мы остались.

Тишина… Болит нога, я ударилась о сиденье. Темно в глазах, голова тяжелая, состояние ужасное.

Наконец я спрашиваю администратора:

— Который час?

— Без четверти три.

— У нас же в три начало, — ужаснулась я.

— А вы сможете? — спрашивает администратор.

— Попробую. Надо.

Мы ловим первый попавшийся автомобиль и едем в Каширу.

В отделе культуры спросили:

— Что с вами? Почему вы приехали на чужой машине?

— Авария…

Вызвали «скорую помощь». Врач осмотрел меня и говорит: нужно сделать рентген.

— Вы теряли сознание?

— Да.

— У вас сотрясение. Вам надо лежать. Нельзя двигаться.

Я прилегла на диван, мне вроде бы стало лучше. Заведующая отделом культуры спрашивает:

— Если вам лучше, может, вы все‑таки выступите? Народ ждет… Тут всего пять минут на машине.

Что поделаешь? Я соглашаюсь.

Встаю, а голова кружится. Когда села в машину, то перед глазами все так и поплыло. Врач поехал с нами, возмущается, говорит: как можно поступать во вред самой себе?

Но я выхожу на сцену. Сбоку оркестровая яма, и мне по ее краю надо пройти к микрофону. Я иду и чувствую, что меня тянет в эту яму. Вот сейчас я свалюсь в нее. С трудом прошла к микрофону, руками взялась за стойку.

Не помню, что я говорила. Людей в зале я не видела. Но как по — накатанному что‑то рассказывала, показывала отрывки из фильмов. Попрощалась.

И врач увез меня в больницу. Там сделали рентген, какие‑то анализы. И сказали, что надо немедленно ехать домой. Но у меня еще было выступление в кинотеатре. Там тоже ждали. Зрители знали, что я попала в аварию, сочувствовали мне… И я поехала.

Наконец меня везут в Москву на такси.

— Давайте побыстрей.

— Нет, меня предупредили, что у вас сотрясение мозга. Вам быстро ехать нельзя.

А навстречу машины с зажженными фарами. Какие‑то автоколонны. И свет прямо в глаза бьет. Лечь не могу — мне плохо. Сидеть не могу — мне плохо. Глаза закрыть не могу — все плывет. Открываю глаза — свет встречных машин… Большей пытки я, пожалуй, не испытывала за всю свою жизнь.

После Каширы я месяц пролежала в постели. Действительно было сотрясение мозга.

Дорогие мои зрители…

За свою творческую жизнь писем я получала… Не знаю сколько, не подсчитывала. Да и подсчитать невозможно. Знаю только: если бы я вступала в переписку, то времени на другие дела у меня не осталось бы. Конечно, мне приятно чувствовать, что зрители любят моих героинь, с нежностью и добрым вниманием относятся ко мне. Я им всем за это бесконечно благодарна.

Есть особая категория писем — это исповеди. Крик души, желание поговорить, высказать все, что на сердце, так как некому излить душу. Некоторые из этих писем я храню. Если вы прочитаете их, то поймете, какую же силу имеет кино.

Я привожу лишь несколько писем, пришедших как отклик на телевизионную передачу «Фильмы нашей памяти». Они написаны людьми, разными по возрасту, положению, по тому, как складывается их жизнь.

Прочитайте эти письма.

«Здравствуйте, уважаемая Клара Лучко!

Извините, не знаю Вашего отчества. Пишет Вам давний почитатель Вашего таланта из Перми.

Еще в детстве, посмотрев фильм «Кубанские казаки», я был заворожен. Ваша ослепительная, чарующая улыбка буквально сразила меня, и я неделю ходил по двору, не обращая внимания не девчонок…

Родители, заметив мое странное поведение и выпытав его причины, запретили мне смотреть фильмы с Вашим участием…

Прошло несколько лет. Запрет возымел свое действие. Любовь моя к Вам стала угасать, я страстно влюбился в свою соседку по парте Олю, девчонку с голубыми глазами, похожими на звездочки. Как‑то она пригласила меня к себе в гости, сказав, что по телевизору будут показывать интересный фильм…

Включив телевизор, мы уселись рядышком на диван. Начался фильм. И вдруг я увидел Вас! Это была «Двенадцатая ночь». Я впился глазами в экран, плохо соображая, что там происходит, не реагируя на тычки своей подружки. Для меня существовали только Вы!

Кончился фильм, а я сидел, тупо уставившись в экран телевизора. Мне хотелось кричать и плакать, молить, чтобы фильм не кончался, чтобы его повторяли вновь и вновь. Но фильм больше не повторили.

Плохо помню, как пришел домой, о чем‑то меня спрашивали родители — отвечал невпопад. Заподозрив неладное, мама сходила к Оле, и тайна моего странного поведения была раскрыта. Я перестал есть, спать, учить уроки. Ольга, не понимая моего состояния, отказалась давать мне списывать контрольные. В дневнике появились двойки.

Родители не на шутку забеспокоились и повели меня к врачу. Поговорив с родителями, прослушав мое сердце, врач изрек: «Не смертельно, жить будет, сердечная болезнь пройдет. — И добавил: — Клин клином вышибают».

Что это означает, я тогда не понял.

Пришли домой. Я улегся на диван, отвернувшись к стене. «Послушай, — сказала мама. — И чего ты в этой Кларе Лучко нашел? Как можно влюбиться в такую особу, не понимаю. Вот Оля твоя, это другое дело: и круглолица, и румяна, и глаза как васильки, красавица, да и только. Лично нам с отцом Оля нравится гораздо больше, чем твоя артистка».

«Нет, — думал я, — Клара Лучко не такая…» Но в то же время я понял, что любовь не очень‑то приятное чувство, одни переживания. «Всё, — решил я. — Больше фильмы с участием любимой актрисы смотреть не буду». И отчасти слово свое сдержал. Вплоть до фильма «Цыган».

К этому времени я закончил школу, женился на однокласснице Любе. Вместе с ней закончили кулинарный техникум и с тех пор работаем в одной столовой. Сейчас у нас взрослые дети, скоро я стану дедушкой. Все эти годы я любил жену, но и Вас не забывал, хотя упорно не смотрел фильмы с Вашим участием. Не хотел бередить старую рану.